Сны золотые. Исповеди наркоманов

Что за удовлетворенность быть авто­ром кни­ги, от кото­рой нор­маль­ных людей про­би­ра­ет дрожь? Кого — дрожь ужа­са, кого — дрожь омер­зе­ния. Но было надо писать — ино­гда выби­рать не приходится.

• Жесто­кая правда
• Сон пер­вый
• Сон вто­рой
• Сон тре­тий
• Сон чет­вер­тый
• Сон 5-ый
• Сон 6-ой
• Сон седь­мой
• Сон вось­мой
• Сон девя­тый
• Сон деся­тый
• Сон один­на­дца­тый
• Сон две­на­дца­тый
• Сон три­на­дца­тый

Беспощадная правда

Что за удовлетворенность быть авто­ром кни­ги, от кото­рой нор­маль­ных людей про­би­ра­ет дрожь? Кого — дрожь ужа­са, кого — дрожь омер­зе­ния. Но было надо писать — ино­гда выби­рать не приходится.

Мож­но ска­зать, что эту кни­гу про­дик­то­ва­ла необ­хо­ди­мость. Необ­хо­ди­мость внят­но, доход­чи­во ска­зать о самой боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шой опас­но­сти, кото­рая под­сте­ре­га­ет всех. Ведь одно дело — слы­шать, и совер­шен­но дру­гое — осо­зна­вать. Пока же осо­зна­ние данной опас­но­сти у нас на уровне отно­ше­ния чер­но­бывальщина­ских кре­стьян к ради­а­ции: ни цве­та, ни запа­ха, ни гари, ни копо­ти — зна­чит, ниче­го ужасного…

Моя зада­ча изна­чаль­но была про­свора и жест­кая — рас­ска­зать маль­чиш­кам и дев­чон­кам, что такое нар­ко­ма­ния. При­чем, имен­но в испо­ве­дях, от пер­во­го лица. С пол­ной, пре­дель­ной откро­вен­но­стью. Да, читать это тяже­ло, это изнан­ка самой жут­кой жиз­ни. Но ведь она есть, она рядом. И я не имел пра­ва что-то при­гла­дить, о кое-чем умол­чать. Ведь моло­дые необык­но­вен­но чут­ки. Малей­шая фальшь, пусть и с самы­ми бла­ги­ми наме­ре­ни­я­ми, тот­час же отвра­ща­ет их от нас и от наших слов. Толь­ко прав­да, пусть и жесто­кая, спо­соб­на повли­ять на мозги и сердца.

Сон 1-ый

Если нар­ко­ман живет с нар­ко­ман­кой — это про­кля­тая пара нераз­луч­ни­ков. В гла­зах нор­маль­ных людей они — свирепые вра­ги, два чело­ве­ка, кото­рые выно­сить друг дру­га не могут, все вре­мя дерут­ся, изби­ва­ют друг дру­га, стре­мят­ся сде­лать друг дру­гу как мож­но ужаснее, оскор­лупить, унизить.

Это дей­стви­тель­но так.

Но в то же вре­мя рас­стать­ся они уже не могут. Пото­му что нар­ко­ман — вред­ный чело­век, он живет в посто­ян­ном стра­хе и в посто­ян­ной зави­сти к дру­гим, к нор­маль­ным. И ему, нар­ко­ма­ну, нужно для успо­ко­е­ния иметь рядом, вокруг, таковых же, как он. Вро­де бы тогда все хоро­шо, все такие же, как и мы… Навер­но, отсю­ну и идет это — совра­ще­ние под­рост­ков. Хотя здесь есть и дру­гие при­чи­ны. Но это тоже важ­но. Брат, сест­ра, супруга… ему все рав­но, при­учит, поса­дит на иглу. Прав­да, нередко мож­но услы­шать от нар­ко­ма­нов, что луч­ше они сра­зу уничтожат сво­е­го ребен­ка, чем поже­ла­ют ему таковой же толики, но это — одни раз­го­во­ры. Вро­де бы ребе­нок — свя­тое, сво­е­го ребен­ка нажимал­ко… На самом же деле я понимаю мно­гих жен­щин, кото­рые сво­их доче­рей сажа­ли на иглу, тор­го­ва­ли ими, дово­ди­ли до самоубийства.

Послед­ние два года я жила с одним вором… Бога­тый был, на руках — золо­тые цепи, вся квар­ти­ра наби­та кай­фом, мако­вой солом­кой другими словами. А я все-же дурочка была роман­ти­че­ская, хотя к тому вре­ме­ни уже три года на игле про­си­де­ла. И дурочка, и боя­лась, что он в тюрь­му попка­дет. А что я тогда буду созодать? Либо сама пой­ду по рукам, либо они меня подо­мнут, будут созодать со мной все, что захо­тят. А так — он мой защит­ник был, покро­ви­тель, не поз­во­лял… Я его дол­го уго­ва­ри­ва­ла не воро­вать, гово­ри­ла, что средств я най­ду, зара­бо­таю. Я к тому вре­ме­ни нема­ло нафар­це­ва­ла, все у меня было. В общем, уго­во­ри­ла. И нача­ли мы про­жи­вать мои денек­ги, а позже и вещи. Пове­ри­те, послед­нюю золо­тую цепоч­ку с себя сня­ла и про­да­ла. И настал денек, когда нам и поесть было не на что. А кайф был, припас­лись заблаговременно.

И вот, выхо­дим мы как-то ночкой побро­дить по ули­це, про­хо­дим мимо парик­ма­хер­ской, а он оста­но­вил­ся и пока­зы­ва­ет дескать­ча на откры­тую фор­точ­ку: кто-то оста­вил фор­точ­ку откры­той. И гово­рит мне: фены выне­сем, най­дем, кому толк­нуть. А с нами были еще два его при­я­те­ля и подруж­ка. Они тоже загал­де­ли: выне­сем, толк­нем! Доста­ли кое-где бутыл­ку пива, дали мне испить, я под кай­фом, да еще под пивом, мне море по коле­но… Меня поста­ви­ли на стре­ме, а сами полез­ли, нача­ли пода­вать мне тюки, фены, завер­ну­тые в про­сты­ни. Тюков 6 либо семь я при­ня­ла. А они пошли за так­си, снова же меня оста­ви­ли 100­ро­жить. Я хоть и под кай­фом, но все виде­ла и все пом­ню… Выво­ра­чи­ва­ет из пере­ул­ка так­си, мне из него уже рукою машут: дескать, все методом. И здесь — с 2-ух 100­рон мен­ты. Я кида­юсь к нему, к сожи­те­лю сво­е­му, авто­ма­ти­че­ски так полу­чи­лось, да хоть какой бы чело­век на моем месте так сде­лал. И вдруг вижу: так­си перед моим носом раз­во­ра­чи­ва­ет­ся — и по газам! Уле­те­ли мои вер­ные това­ри­щи! Оста­ви­ли меня.

Конеч­но, мен­ты меня взя­ли, как гово­рят, с полич­ным. При­вез­ли к для себя, раз­де­ли, изде­ва­лись, оскорб­ля­ли, как толь­ко хоте­ли. Я набро­си­лась на их, кому-то по мор­де отдала, меня избили…

В общем, тогда я их всех окон­ча­тель­но воз­не­на­ви­де­ла. И мен­тов под­лых, и сво­их… дру­зей, что ли. Толь­ко у нар­ко­ма­нов дру­зей не быва­ет. И пре­да­тель­ства у их нет. Это я их воз­не­на­ви­де­ла за пре­да­тель­ство, а по сути пре­да­тель­ства не было. По нашим поня­ти­ям, это обыч­ное дело. Каж­дый сам за себя и сам по для себя. Это у вас гово­рят: друж­ба, любовь, поря­доч­ный чело­век, непо­ря­доч­ный чело­век, доб­рый, бла­го­род­ный… А там таковых слов нет. Ни слов, ни поня­тий, ни поступ­ков. Совершенно — нет. Пусто­та. Пони­ма­е­те, там, где у нор­маль­ных людей какие-то чело­ве­че­ские отно­ше­ния, у нар­ко­ма­нов — пусто­та. Там даже сло­ва «под­лость» нет, а есть — «под­ля­на», и оно озна­ча­ет что-то свое, совершенно дру­гое, чем у вас. Я кое-где чита­ла про колым­скую лагер­ную жизнь в трид­ца­тые годы, что там был один закон: умри ты этого­денька, а я зав­тра. Так и у нас…

Но в общем-то полу­чи­лось даже луч­ше, что они уеха­ли, бро­си­ли меня. Когда меня на при­ну­ди­лов­ку поло­жи­ли в боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­цу, он при­хо­дил ко мне, мой сожи­тель. Мно­го средств при­нес, умо­лял, что­бы я его не выда­ва­ла, не при­зна­ва­лась, что и он там был. Средств я не взя­ла, да и про него ниче­го не ска­за­ла. Не пото­му, что я таковой хоро­шей желаю пока­зать­ся, а про­100 мне адво­кат посо­ве­то­вал. Если б ска­за­ла про их — полу­чи­лось бы груп­по­вое ограб­ле­ние по пред­ва­ри­тель­но­му сго­во­ру в ком­па­нии с реци­ди­ви­100­ми. А так я пошла по делу одна, да не за ограб­ле­ние, а за попытку…

Я счи­та­ла, что попка­ла в их мир про­100 по глу­по­сти и по доб­ро­те. А вот недав­но узна­ла, что у меня отец тоже нар­ко­ма­ном был, четы­ре года колол­ся. Зна­чит, есть что-то наслед­ствен­ное. Хотя глу­по­сти и доб­ро­ты тоже было хоть отбав­ляй. Это прав­да, я девоч­ка доб­рая была. И учи­лась хоро­шо. Пер­вый курс медучи­ли­ща закон­чи­ла с отли­чи­ем, и мне в поряд­ке исклю­че­ния раз­ре­ши­ли на кани­ку­лах пора­бо­тать сани­тар­кой. Сами пони­ма­е­те, отец жил отдель­но, мами­ной зар­пла­ты не хва­та­ло, а в пят­на­дцать лет уже желает­ся оде­вать­ся; ведь на дру­гих, на бога­тых смот­ришь, на иноземцев…

В моей пала­те лежал один боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ной, взрос­лый уже чело­век, лет трид­цать ему было, раз­го­вор­чи­вый, ко мне так хоро­шо отно­сил­ся. А я была при­мер­ной сани­тар­кой, уме­лой, мне даже дове­ря­ли уко­лы созодать. Одна­жды при­хо­жу я к нему с уко­лом, а он гово­рит: «Оставь, я сам для себя сде­лаю…» Ну, сам так сам. А позже он стал про­сить допол­ни­тель­ной дозы, что­бы я доста­ла. Ну, думаю, чело­ве­ку тяже­ло, нужно облег­чить боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)…

Но позже обра­ти­ла вни­ма­ние: все дру­зья, что к нему при­хо­дят, какие-то гряз­ные, неумы­тые. Это я сей­час понимаю, смо­гу за вер­сту отли­чить нар­ко­ма­на по виду, по его неряш­ли­во­сти, запу­щен­но­сти, по запа­ху. Осо­бен­но тех, кто варит. Да что там чело­ве­ка, я квар­ти­ру, где варят, по запа­ху изо всех отли­чу. А тогда же я ниче­го не зна­ла и гово­рю ему: что это у тебя дру­зья такие, ну, неумы­тые… А он-то думал (или производил размышления), что я все пони­маю, что я тоже колюсь, и гово­рит: «Ты, навер­ное, дру­жишь толь­ко с теми, кто на стек­ле посиживает, а мы сами варим». Я уди­ви­лась: что же все-таки это такое? Он объ­яс­нил: это те люди, что име­ют воз­мож­ность доста­вать незапятнанный, фаб­рич­ный нар­ко­тик, в ампу­лах. А они — сами варят, из опий­но­го мака, из вся­кой хими­че­ской гадо­сти. Ну, рас­ска­зал он мне все и пред­ло­жил уко­лоть­ся. Мне так инте­рес­но было — я и уко­ло­лась. И прав­да, хоро­шо 100­ло, как-то лег­че, сво­бод­нее. Я ведь нерв (составная часть нервной системы; покрытая оболочкой структура, состоящая из пучка нервных волокон)­ная уже была, рабо­та тяже­лая, не для шест­на­дца­ти­лет­ней дев­чон­ки: кровь (внутренняя среда организма, образованная жидкой соединительной тканью. Состоит из плазмы и форменных элементов: клеток лейкоцитов и постклеточных структур: эритроцитов и тромбоцитов), грязюка, бин­ты, отде­ле­ние-то было травок­ма­то­ло­ги­че­ское, это кошмар. При­ду домой — уко­люсь, и вро­де бы лег­че. Так и втянулась.

А позже он, зна­ко­мый мой, выпи­сал­ся, позво­нил, к для себя при­гла­сил, с дру­зья­ми позна­ко­мил. А все они веж­ли­вые, обхо­ди­тель­ные, когда при­ку­рить дают, то зажи­гал­ку под­но­сят, а не так, что сама тянешь­ся, как жираф. Ведь сре­ди шест­на­дца­ти­лет­их к тому же поня­тия нет, что ты — девуш­ка, что к для тебя нужно отно­сить­ся по-осо­бо­му. А здесь — взрос­лые люди, по трид­цать и 40 лет, умные, инте­рес­ные, со мной, с дев­чон­кой, как с рав­ной, как со взрос­лой: зна­ки вни­ма­ния, ком­пли­мен­ты. Мне так лест­но было, пря­мо наго­ва кру­жи­лась. А уж на сво­их сокурс­ни­ков я опосля это­го смот­ре­ла как на щен­ков, с пре­вос­ход­ством таковым…

Дурочка, это я толь­ко сей­час пони­маю, что я им была нуж­на — вот они меня и обха­жи­ва­ли. Я ведь в боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­це рабо­та­ла, име­ла доступ к нар­ко­ти­кам. И при­но­си­ла им, доста­ва­ла сколь­ко мог­ла. Геро­и­ней была в сво­их гла­зах, а уж они меня пре­воз­но­си­ли до небес! Гово­рю же: дурочка. Толь­ко позже нача­ла пони­мама, что там, в том мире, ниче­го про­100 так не дела­ет­ся, никто ни для кого даже паль­цем не шевель­нет, если он в этом чело­ве­ке не заин­те­ре­со­ван, не желает с него чего-нибудть полу­чить. Ты из авто­бу­са будешь выхо­дить, так он для тебя даже руки не подаст, если ты ему сей­час не нуж­на, не можешь при­не­сти выго­ду. Там ниче­го нет, я даже слов не могу най­ти, что­бы ска­зать… Нет ниче­го, что обыч­но быва­ет меж­ду людь­ми. Ника­ких поня­тий о друж­бе, помо­щи, ниче­го чело­ве­че­ско­го. И в то же вре­мя все дер­жат­ся одной кучей. Такое невоз­мож­но пред­100­вить: в одной квар­ти­ре чуток ли не месяц живут люди, не свя­зан­ные друг с дру­гом ничем, гото­вые в всякую мину­ту про­отдать, сдать, уто­пить друг друга.

Я пра­виль­но гово­рю: чуток ли не меся­ца­ми. Это назы­ва­ет­ся — завис­нуть. Быва­ет, на пять-десять дней зави­са­ют. А у нас было — по меся­цу. Запи­ра­лись в одной квар­ти­ре, запа­са­ли мако­вой солом­ки — и все, нику­да отту­да ни ногой. Позже выпол­за­ешь на ули­цу, а идти не можешь, отучи­лась ходить. При­дешь в при­тон в зимнюю пору, а ухо­дишь — на ули­це солн­це, люди в пла­тьях, а ты в шубе и в шап­ке. Либо было так: я из дома ушла, сорва­лась во вре­мя ломок, в ноч­ной рубаш­ке и в хала­те — и при­шла в таком же виде, но толь­ко уже в зимнюю пору, по снегу…

А идти по горо­ду, по ули­це — страш­но. Нар­ко­ма­ны все­го боят­ся. Если на ули­це какой-либо чело­век слу­чай­но подой­дет к нар­ко­ма­ну, попро­сит, допу­стим, при­ку­рить, тот вспо­те­ет от ужа­са. А уж при виде мили­ци­о­не­ра… Да мно­гих нар­ко­ма­нов мож­но сра­зу выяснить: вер­тит наго­вой во все стороны…

От это­го, от стра­ха, и совер­ша­ют­ся нередко немыс­ли­мые жесто­ко­сти. У нас одно­го запо­до­зри­ли, что он мен­там сту­чит, и «опу­сти­ли». Ну это самое страш­ное нака­за­ние у уго­лов­ни­ков — сде­лать мужи­ка «пету­хом», другими словами изна­си­ло­вать. А все они, практически все мои послед­ние зна­ко­мые, были уго­лов­ни­ка­ми чисты­ми, по два-три раза в зону «схо­ди­ли». Не понимаю точ­но, дока­за­ли либо нет, что запо­до­зрен­ный и вправ­ду сту­чит, но зама­ни­ли его на хату, оглу­ши­ли и нача­ли наси­ло­вать. При мне. Меня тош­нит, кри­чу: «Отпу­сти­те меня, я смот­реть не могу!» — а мне ска­за­ли: «Сиди!» Попро­буй ишаку­шай­ся. Сиде­ла. Смот­ре­ла. А у того пар­ня, кото­ро­го «опус­ка­ли», была дев­чон­ка, он вме­сте с ней при­шел. Так она убе­жа­ла от ужа­са на кух­ню и откры­ла газ. Я ее позже откачивала.

А еще самое страш­ное, что со все­ми слу­ча­ет­ся, — это когда глю­ки нахо­дят, другими словами гал­лю­ци­на­ции, кры­ша начи­на­ет съез­нажимать, другими словами с разума схо­дишь. Нередко спе­ци­аль­но дела­ют, что­бы кры­ша поеха­ла. Допу­стим, уко­лол­ся он, впал в кайф, а здесь теле­фон зво­нит. Он сни­ма­ет труб­ку и слы­шит: «Это я, твоя погибель!» Шут­ка таковая. А у него уже кры­ша поеха­ла, всю­ду дурит­ся погибель. Либо одно­го пар­ня у нас запу­га­ли, что вот-вот мен­ты при­дут, он и про­100­ял непо­движ­но восемь часов у двер­но­го глаз­ка, пока не сва­лил­ся. Ну а тре­тий сам с разума сошел. Все ему мере­щи­лось, что он забо­лел некий страш­ной болез­нью, раз­де­вал­ся, под­хо­дил к зер­ка­лу, нас под­зы­вал и гово­рил: «Посмот­ри­те, насквозь же вид­но, вот она, болезнь!» Мы его жале­ли, три денька не дава­ли колоть­ся, что­бы очнул­ся. Но он так и не очу­хал­ся, увез­ли в психушку.

У меня, конеч­но, тоже кры­ша еха­ла, не раз. Один раз ино­пла­не­тя­нин при­хо­дил. Откры­ваю гла­за, а он 100­ит и смот­рит, белоснежный. И осто­рож­но так при­ка­са­ет­ся к коле­ну, у меня коле­но из-под оде­я­ла высо­вы­ва­лось. Я сра­зу и отклю­чи­лась. Очну­лась, все пом­ню, смот­рю на коле­но, а оно красноватое…

Мне еще повез­ло, пер­вые годы я рабо­та­ла в боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­це, сама мог­ла доста­вать — и меня не тро­га­ли, зави­се­ли пото­му что от меня. А позже появил­ся этот вор, покро­ви­тель мой. Но все рав­но вся­кое было. Один раз я без средств оста­лась, без кай­фа, попро­си­ла, а мне гово­рят: вот нас тут деся­те­ро, дашь всем деся­те­рым — полу­чишь дозу. Я отка­за­лась, они озве­ре­ли, сва­ли­ли меня, нача­ли резать. У меня до сего времени на живо­те шрам. Ну, как уви­де­ли кровь (внутренняя среда организма, образованная жидкой соединительной тканью. Состоит из плазмы и форменных элементов: клеток лейкоцитов и постклеточных структур: эритроцитов и тромбоцитов) — очу­ха­лись. Нар­ко­ма­ны при виде кро­ви сра­зу опо­ми­на­ют­ся, в себя при­хо­дят. Неко­то­рые даже спе­ци­аль­но вены режут, что­бы успокоиться.

Ну а если одна, если нет авто­ри­тет­но­го сожи­те­ля, тогда, конеч­но, один путь. Супруг­чи­ны, понят­но, вору­ют, что­бы средств достать, а девуш­ки при их, как у нас гово­рят, при­са­сы­ва­ют­ся. Допу­стим, что­бы одну сред­нюю дозу на денек набрать, девуш­ке нужно лечь под пяте­рых. Под пяте­рых гряз­ных, не мытых меся­ца­ми ско­тов. Но там уже девуш­ки не раз­би­ра­ют­ся, там уже все без­раз­лич­но, только бы полу­чить свою порцию.

Поче­му?

Этот вопросец воз­ник сра­зу: поче­му? Пер­вые же чита­те­ли еще руко­пис­ной кни­ги с пер­вых же стра­ниц откла­ды­ва­ли руко­пись и недо­умен­но спра­ши­ва­ли: поче­му они для тебя все это рас­ска­зы­ва­ют? С какой 100­ти? О гря­зи, мер­зо­стях и ужа­сах не чьей-то чужой, а сво­ей жиз­ни. Отку­да таковая откро­вен­ность? Не гово­ря уже о том, что она опасна…

Дей­стви­тель­но, ведь и вра­чи счи­та­ют, что нар­ко­ман — интро­верт, другими словами чело­век закры­тый, нару­жу у него толь­ко три чув­ства: про­100 ужас перед все­ми, ужас ломок и ужас остать­ся без нар­ко­ти­ков; нар­ко­ман нико­гда и нико­му не изли­ва­ет душу.

И тем не наименее — исповеди.

Встре­ча­ясь с нар­ко­ма­на­ми в боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­цах, в при­то­нах, в горо­дах и посел­ках на мари­ху­ан­ном пути от Чуй­ской толики­ны до Моск­вы, на рын­ках, на пятач­ках, где соби­ра­ют­ся свои люди, я нико­гда, по неве­де­нию, не зада­вал­ся таковым вопро­сом. Пер­вым и глав­ным усло­ви­ем раз­го­во­ра была абсо­свиреп­ная ано­ним­ность, изме­не­ние имен и фами­лий, что само собой разу­ме­ет­ся. Но ведь и это­го очевидно недо­100­точ­но для пол­ной откро­вен­но­сти — на уровне исповеди…

Поне­во­ле заду­ма­ешь­ся: почему?

А может, как раз пото­му, что нар­ко­ман живет в посто­ян­ном стра­хе, он закрыт, другими словами оди­нок, как ника­кой дру­гой чело­век на све­те. Весь мир враж­де­бен ему, и он враж­де­бен все­му миру. Может, они и рас­ска­зы­ва­ли все пото­му, что в кои-то веки чело­век из того, враж­деб­но­го мира при­шел к ним не с мили­цей­ской повест­кой, не с род­ствен­ны­ми сле­за­ми, про­кля­ти­я­ми, нра­во­уче­ни­я­ми, а про­100 пого­во­рить, и еще важ­нее — послу­шать. В кои-то веки про­явил к ним не мили­цей­ский либо меди­цин­ский, а про­100 чело­ве­че­ский инте­рес: инте­рес к их судь­бе, к жиз­ни, к их мне­ни­ям и суж­де­ни­ям о для себя, о людях, о кош­ма­ре, в кото­рый они сами себя ввергли.

А позже, я сра­зу же гово­рил им о замыс­ле кни­ги, о том, что пишу ее для тех, кто еще не про­бо­вал ана­ши и никогда не «уко­лол­ся», другими словами для их млад­ших сест­ре­нок и бра­ти­шек, и про­сил их посодействовать, рас­ска­зать всю прав­ду, посколь­ку только пол­ная прав­да может убе­дить, дой­дет до разумов и сер­дец маль­чи­шек и девчонок.

Как и поче­му под­рост­ки 100­но­вят­ся нар­ко­ма­на­ми? При­чин мно­го. И одна из их в том, что они ниче­го не зна­ли и до сего времени не зна­ют, у их не было и нет выбо­ра. Взрос­лые нар­ко­ма­ны обе­ща­ют им золо­тые сны, на их язы­ке — кайф. Что такое кайф, маль­чиш­ки и дев­чон­ки при­мер­но пред­став­ля­ют. А вот чем им при­дет­ся рас­пла­чи­вать­ся за него, не зна­ют. Вот и идут на первую затяж­ку, на пер­вый укол про­100 пото­му, что воз­раст таковой: все желает­ся испытать…

Рас­пла­чи­вать­ся им при­дет­ся обра­зом жиз­ни. А какой он, образ жиз­ни наркомана?

Вот это и есть тай­на, кото­рую взрос­лые нар­ко­ма­ны под­рост­кам нико­гда не выда­ют и не выда­дут. В луч­шем слу­чае ска­жут, что да, труд­но быва­ет, когда вма­зать­ся нечем, но здесь глав­ное — быст­ро достать, вма­зать­ся, и сно­ва нач­нет­ся кайф…

На самом же деле все, конеч­но, страшнее.

Если желай­те знать прав­ду, что­бы иметь пра­во осо­знан­но­го выбо­ра, то набе­ри­тесь супруге­ства и про­чи­тай­те до кон­ца эти испо­ве­ди. Это непри­ят­но, это изнан­ка самой жут­кой жиз­ни, но все-же про­чи­тай­те, хотя бы из чув­ства болез­нен­но­го любопытства.

Чуй­ская равнина

Чуй­ская толики­на — это север Кыр­гыз­100­на, юг Джам­бул­ской и Чим­кент­ской обла­стей Казах­100­на, это гро­мад­ные про­государств­ства от Таш­кен­та на запа­де до Алма-Аты на восто­ке, от кыр­гыз­ских гор на юге до пусты­ни Муюн-Кум на севе­ре. Это три с лиш­ним мил­ли­о­на гек­та­ров, заня­тых дико­рас­ту­щей коноп­лей. Осо­бой коноп­лей, име­ю­щей осо­бые нар­ко­ти­че­ские собственный­ства, каких нет ни у какой дру­гой коноп­ли, обыч­но­го сор­ня­ка на полях Сиби­ри и Цен­траль­ной Рос­сии, Север­но­го Казах­100­на и Повол­жья… Что такое три с поло­ви­ной мил­ли­о­на гек­та­ров? Вспом­ним: вся стра­на осва­и­ва­ла цели­ну, и уси­ли­я­ми всей стра­ны в Казах­стане было рас­па­ха­но, окуль­ту­ре­но восем­на­дцать мил­ли­о­нов гек­та­ров… Вот и асоциируйте.

Если под­нять­ся на вер­то­ле­те, на само­ле­те и попро­бо­вать оки­нуть толики­ну взгля­дом, то это — необо­зри­мый оке­ан, по кото­ро­му пере­ка­ты­ва­ют­ся вол­ны коноп­ли в рост чело­ве­ка и выше.

В Юго-Восточ­ной Азии есть так назы­ва­е­мый «золо­той тре­уголь­ник», где выра­щи­ва­ет­ся и гото­вит­ся льви­ная толика геро­и­на, кото­рый рас­про­стра­ня­ет­ся потом по миру. Чуй­ская толики­на в мас­шта­бах государств Содру­же­ства — этот же «золо­той тре­уголь­ник». Ну и не толь­ко в мас­шта­бах СНГ (Содружество Независимых Государств — региональная международная организация (международный договор), призванная регулировать отношения сотрудничества между государствами, ранее входившими в состав СССР). Весь мир сей­час обес­по­ко­ен поло­же­ни­ем дел в наших местах, не слу­чай­но Меж­ду­на­род­ная орга­ни­за­ция по борь­бе с нар­ко­ма­ни­ей и нар­ко­биз­не­сом раз­ра­бо­та­ла спе­ци­аль­ную про­грам­му под назва­ни­ем «Чуй­ская толики­на» и недав­но выде­ли­ла на ее реа­ли­за­цию несколь­ко мил­ли­о­нов баксов.

Как бороть­ся с коноп­лей? Не понимаю. Я — опер, вро­де бы мое дело несколь­ко в другой плос­ко­сти. Но, похо­же, и те, кто по дол­гу служ­бы, по спе­ци­аль­но­сти сво­ей долж­ны зани­мама­ся, тоже не зна­ют. Коноп­ля — веко­веч­ное рас­те­ние, самое непри­хот­ли­вое, самое стой­кое. Будет жара, сушь, засу­ха — она выжи­вет. Нач­нет­ся ливень, все­мир­ный потоп, грязюка, боло­то — она про­рас­тет. Ниче­го с ней нель­зя сде­лать. С кор­ня­ми — не вырвешь, кор­ни глу­бо­ки. Рас­па­хать — поди попро­буй. Во-пер­вых, горю­че­го все­го реги­о­на не хва­тит, во-вто­рых, все рав­но бес­по­лез­но, про­лупит­ся, а в‑третьих, коноп­ля тут рас­тет не сама по для себя, она выпол­ня­ет свою эко­ло­ги­че­скую, при­ро­дой уго­то­ван­ную роль. Сво­ей мощ­ной кор­не­вой систе­мой она удер­жи­ва­ет пес­ки. 100­ит толь­ко уни­что­жить, све­сти ее на каких-либо про­государств­ствах — а на огра­ни­чен­ных участ­ках это воз­мож­но, — как начи­на­ет­ся наступ­ле­ние пес­ков на села и аулы. Види­те, какая полу­ча­ет­ся слож­ная ситуация?

В Казах­стане, на гро­мад­ных про­государств­ствах, где на сот­нях тыщ гек­та­ров коноп­ля 100­ит сте­ной выше чело­ве­ка, еще мож­но при­ме­нять и при­ме­ня­ют гер­би­ци­ды, поли­ва­ют ее нещад­но ядо­хи­ми­ка­та­ми с само­ле­тов. Да и там урон для при­ро­ды невос­пол­ни­мый. А у нас, на малых пло­ща­дях, при боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шой плот­но­сти насе­ле­ния — и совсем невоз­мож­но при­ме­не­ние химии. Ведь гер­би­ци­ды сжи­га­ют все: и коноп­лю, и тра­ву, другими словами паст­би­ща, и все живое там поги­ба­ет: зве­ри, пти­цы, ско­ти­на там боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше не будет пастись, чело­ве­ку туда уже не сту­пить ногой.

Вот какая неувязка.

Аме­ри­кан­цы, прав­да, отыскали спо­соб. Вот я брал у сво­их аме­ри­кан­ских кол­лег (доста­ет из ящи­ка горсть необык­но­вен­но кра­си­вых, как игруш­ки, голубых, крас­ных, розо­вых куби­ков со сгла­жен­ны­ми угла­ми. — С. Б.) несколь­ко гра­нул. Это эко­ло­ги­че­ски без­вред­ные гер­би­ци­ды в жела­ти­но­вой обо­лоч­ке, кото­рые дей­ству­ют толь­ко на коноп­лю. Одна гра­ну­ла — один цент. Они выстре­ли­ва­ют­ся спе­ци­аль­ной пуш­кой. Жела­тин рас­тво­ря­ет­ся, жид­кость выте­ка­ет, обво­ла­ки­ва­ет рас­те­ния — ведь коноп­ля ран­ней вес­ной все­го только низень­кая-низень­кая травок­ка — и затор­ма­жи­ва­ет про­цесс фото­син­те­за. Одним зал­пом накры­ва­ет­ся пло­щадь в четы­ре гек­та­ра, один залп обхо­дит­ся в восемь­сот дол­ла­ров. Другими словами толь­ко для обра­бот­ки гер­би­ци­да­ми на Чуй­скую толики­ну необ­хо­ди­мо от вось­ми­сот мил­ли­о­нов до одно­го мил­ли­ар­да дол­ла­ров. Как мини­мум. Не счи­тая всех осталь­ных пря­мых и побоч­ных, сопут­ству­ю­щих расходов.

Так что пока оста­ем­ся реаль­ной силой в основ­ном мы, мили­ция. Но дол­жен чест­но ска­зать, силы наши… мяг­ко гово­ря, наиболее чем недо­100­точ­ны по срав­не­нию с тер­ри­то­ри­ей, кото­рую нужно кон­тро­ли­ро­вать. Рань­ше, пока Альянс не рас­пал­ся, было лег­че: мощ­ное МВД (Министерство внутренних дел — орган исполнительной власти, правительственное учреждение, в большинстве стран, как правило, выполняющий административно-распорядительные функции в сфере обеспечения общественной безопасности) Сою­за все­гда помо­га­ло, хотя бы теми же вер­то­ле­та­ми. А сей­час вся тяжесть лег­ла прак­ти­че­ски на пле­чи 2-ух рес­пуб­лик, да вот меж­ду­на­род­ная ассо­ци­а­ция мате­ри­аль­но под­дер­жи­ва­ет. Что­бы пред­100­вить мас­штаб рабо­ты, при­ве­ду таковой при­мер… В кон­це июня, в июле и авгу­сте, когда в Чуй­скую толики­ну устрем­ля­ют­ся гон­цы, груп­пы, бан­ды со всей стра­ны, мы тут про­во­ди­ли чуток ли не вой­ско­вые опе­ра­ции, пол­ки выхо­ди­ли на оцеп­ле­ние… И все рав­но не справ­ля­лись: по толь­ко им извест­ным троп­кам, лож­би­нам, тай­ным доро­гам заго­то­ви­те­ли уте­ка­ли, про­са­чи­ва­лись, как вода меж­ду паль­цев. Мы пере­хва­ты­ва­ли только малую часть…

Прав­да, с созда­ни­ем спе­ци­аль­ной служ­бы по борь­бе с нар­ко­биз­не­сом, кста­ти, пер­вой на тер­ри­то­рии быв­ше­го Сою­за, 100­ло не то что­бы полег­че, но как-то про­ще рабо­тать: есть опре­де­лен­ный уча­сток, обя­зан­но­сти, пра­ва и так дальше. С пер­вых же меся­цев рабо­ты мы в процессе одной опе­ра­ции уста­но­ви­ли, навер­но, рекорд СНГ (Содружество Независимых Государств — региональная международная организация (международный договор), призванная регулировать отношения сотрудничества между государствами, ранее входившими в состав СССР) — задер­жа­ли груп­пу, у кото­рой изъ­яли две (!) тон­ны (!) марихуаны.

Дол­гая была опе­ра­ция. Мы сле­ди­ли тут за мест­ны­ми дель­ца­ми. Один — заве­ду­ю­щий колдуна­зи­ном, вто­рой — заве­ду­ю­щий при­ем­ным пунк­том стек­ло­по­су­ды… Свя­зи у их были раз­ветв­лен­ные, мы выжи­да­ли, что­бы выявить всю сеть и всех взять разом. К тому же в нашем деле самое важ­ное — обна­ру­жить места хра­не­ния. Для их это тоже важ­но — таить, хра­нить, прятать.

С эти­ми, наши­ми мест­ны­ми, вышла на связь груп­па гастро­ле­ров с Кав­ка­за — восемь чело­век. Это уже были аку­лы. Каким-то обра­зом — сей­час след­ствие выяс­ня­ет — и, разу­ме­ет­ся, за круп­ные денек­ги, они пря­мо с кон­вей­е­ра авто­сбо­роч­но­го заво­да сня­ли восемь гру­зо­ви­ков, заку­пи­ли и загру­зи­ли в маши­ны кир­пич, цемент, дос­ки, дру­гие строй­ма­те­ри­а­лы. Меж­ду ними, в меш­ках, упря­та­ли две тон­ны мари­ху­а­ны и уже гото­вы были вывез­ти все за пре­де­лы рес­пуб­ли­ки. А там их ищи-свищи…

Толь­ко один данный факт чрезвычайно ярко гово­рит о том, како­го поле­та пти­цы кру­жат­ся над Чуй­ской толики­ной. Это ведь не гон­цы с чемо­да­на­ми и рюк­за­ка­ми, про их даже нель­зя ска­зать, что это люди, име­ю­щие гро­мад­ные денек­ги. Это люди с капиталом.

Конеч­но, такие гастро­ле­ры — ред­кость. Исклю­чи­тель­ный слу­чай. В основ­ном же над толики­ной кру­жат пти­цы калиб­ром помель­че, зато если­че­ством несмет­ным. Как воронье!

В данной свя­зи я желаю ска­зать вот о чем: о несо­вер­шен­ствах наше­го уго­лов­но­го зако­но­да­тель­ства, судо­про­из­вод­ства, и вооб­ще — о отно­ше­нии обще­ства, обще­ствен­но­го созна­ния к нар­ко­ма­нии в целом и к нар­ко­биз­не­су в част­но­сти. Мне мои аме­ри­кан­ские кол­ле­ги рас­ска­зы­ва­ют: трибунал при­сяж­ных там все может при­нять во вни­ма­ние, с самым мате­рым, зако­ре­не­лым пре­ступ­ни­ком, с убий­цей раз­би­ра­ют­ся. Где убил, как убил, какой была его жизнь, несчаст­ное дет­ство, бед­ность, гет­то, роди­те­ли-пья­ни­цы, лич­ная месть… — все при­ни­ма­ют во вни­ма­ние и все обсуж­да­ют. Но как толь­ко речь захо­дит о нар­ко­ти­ках, о тор­гов­ле нар­ко­ти­ка­ми — здесь трибунал при­сяж­ных абсо­свиреп­но бес­по­ща­ден. Что, про­да­вал детям кока­ин? Поку­шал­ся и под­ры­вал мозг (центральный отдел нервной системы животных, обычно расположенный в головном отделе тела и представляющий собой компактное скопление нервных клеток и их отростков), интел­лект, гено­фонд, буду­щее цивилизации? Все. Мак­си­маль­ный срок. Если девя­но­100 лет — он про­си­дит в тюрь­ме все девя­но­100 лет. Если пожиз­нен­но — то до кон­ца дней сво­их будет созидать небо в круп­ную клет­ку. И ника­ких услов­но-досроч­ных осво­бож­де­ний, как в стране побе­див­ше­го про­ле­та­ри­а­та, а потом побе­див­ше­го его капи­та­лиз­ма. У нас же даже к дель­цам нар­ко­биз­не­са все еще отно­сят­ся как к незна­чи­тель­ным пре­ступ­ни­кам, вита­ет в нашем обще­стве некоторое не то бла­го­ду­шие, не то, про­сти­те меня, эле­мен­тар­ное непо­ни­ма­ние и глу­пость: про­да­вал, дескать, и про­да­вал, а ты не поку­пай… В пер­вые годы даже в высо­ких пра­ви­тель­ствен­ных кру­гах не раз мне при­хо­ди­лось слы­шать: а для чего нам нуж­на спе­ци­аль­ная служ­ба по борь­бе с нар­ко­биз­не­сом, не рос­кошь ли это, не луч­ше ли эти­ми людь­ми укре­пить рай­он­ные отде­ле­ния милиции?..

И что еще чрезвычайно печаль­да и тре­вож­но: пере­ме­на в настро­е­ни­ях мест­ных жите­лей. Рань­ше они нам помо­га­ли, под­дер­жи­ва­ли. Ведь заго­тов­щи­ки и им не дава­ли покоя: уго­ня­ли маши­ны, мото­цик­лы, ско­ти­ну уго­ня­ли, посе­вы тра­ви­ли… А сей­час меж­ду ними наме­тил­ся альянс. Мест­ные заня­лись заго­тов­кой. При­ез­жа­ешь на чабан­скую точ­ку, а там непо­да­ле­ку 100­ит 100­жок ско­шен­ной коноп­ли. Под­хо­дишь к чаба­ну: акса­кал, поче­му не сожгли? А он отве­ча­ет: сель­со­вет с меня тре­бу­ет, вы с меня тре­бу­е­те, а у меня бен­зи­на нет! При­ез­жай и сам жги! Так и полу­ча­ет­ся: он выжи­да­ет, кто пер­вым при­е­дет. Если мы, то сожжем. Если гон­цы, то они возь­мут уже гото­вый, высу­шен­ный продукт…

Сон 2-ой

У меня друг был, мы с ним с дет­ства, с дет­ско­го сада вме­сте. Всю жизнь. Это даже не брат, это боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше бра­та, как вто­рой «я» — вот он кем был для меня. И вот он погиб, 15 фев­ра­ля, меся­ца не дожил до восем­на­дца­ти лет. Пере­до­зняк, как у нас гово­рят. Другими словами пере­до­зи­ров­ка. Ну и оста­но­ви­лось сердечко.

Мы с ним и курить вме­сте нача­ли, с девя­ти лет. В смыс­ле — ана­шу курить, травок­ку. У нас все курят. А пер­вый раз я уко­лол­ся в четыр­на­дцать лет, четы­ре года вспять, и было это, как сей­час пом­ню, 13 апре­ля. Перед сиим к нам с дру­гом при­е­ха­ли зна­ко­мые ребя­та и 100­ли гово­рить, что у их начи­на­ют­ся лом­ки, а средств нет, что­бы соло­мы, другими словами мако­вой солом­ки, приобрести. 100­ли у нас про­сить. А у нас денек­ги были: мы ребя­та кав­каз­ские, уже тогда зара­ба­ты­ва­ли раз­ны­ми спо­со­ба­ми, име­ли… Мы им дали. Они пред­ло­жи­ли нам уко­лоть­ся. Мы, конеч­но, отка­за­лись. На сле­ду­ю­щий денек — то же самое, денек­ги про­сят. И на тре­тий денек — тоже. И как-то у нас одно­вре­мен­но с дру­гом идея появи­лась: вро­де денек­ги мы даем, а полу­чать ниче­го не полу­ча­ем, как в яму. Мы ж пони­ма­ли, что денек­ги дают­ся без воз­вра­та, какой там воз­ворот. Вроде бы нажимал­ко, что ли, дескать, хоть что-то да полу­чить бы… И реши­ли испытать.

Мне это до сего времени государств­но. Я с дет­ства чрезвычайно

силь­но боял­ся уко­лов, а здесь сам, по сво­ей воле. Ну, пер­вый раз мне нехо­ро­шо было, ника­ко­го кай­фа, вто­рой раз — тоже. А они гово­рят: попро­буй, это толь­ко вна­ча­ле нехо­ро­шо, позже кайф будет.

С того денька и нача­лось. И ниче­го осо­бен­но­го, вро­де так и нужно. Я вооб­ще маль­чон­ка общи­тель­ный, зна­ко­мых у меня мно­го. И поло­ви­на из их — колет­ся. Обыч­ное дело.

Но я лич­но нико­го не уко­лол, нико­го не соблаз­нял, не уго­ва­ри­вал. Не желаю, что­бы позже чело­век счи­тал меня сво­им вра­гом, про­кли­нал, как я тех паца­нов, кото­рые меня уго­во­ри­ли. Это самое гни­лое дело. Хотя нет: самое гни­лое — это бары­ги, кото­рые сами не колют­ся, а толь­ко про­да­ют, денек­ги делают.

А я сам — бандюган. Нико­гда не воро­вал, не фар­це­вал, не барыж­ни­чап и пре­зи­раю это дело. Даже когда мы в Моск­ву пере­еха­ли жить и я тут стал вроде бы новень­кий, то и тут не поте­рял­ся. Гово­рю же: я маль­чон­ка общи­тель­ный. Сра­зу вычис­лил, где и как мож­но созодать денек­ги, кого обжу­ли­вать. Отыскал това­ри­ща с маши­ной, тоже жулик-мошен­ник, нала­ди­ли мы с ним раз­ные игры, наперст­ки и про­чее. И непло­хо зара­ба­ты­ва­ли. Гово­рят, что нар­ко­ма­ны — гряз­ные, опу­стив­ши­е­ся люди, кото­рые все из дома тащат, а по-наше­му гово­ря — кры­сят­ни­ча­ют. Кры­сят­ни­чать — самое послед­нее дело. Но вы же види­те, что я не таковой, нико­гда не кры­сят­ни­чап, не уни­нажимал­ся. Сам поку­пал и жил в чистоте.

Тут, в Москве, доза у меня вырос­ла до полу­то­ра 100­ка­нов в денек. Это мно­го. И еще я все­гда остав­лял на утро, что­бы рас­ку­ма­рить­ся. Это вро­де похме­лья, как у алка­шей. У нас назы­ва­ет­ся — кумар. Другими словами кай­фа уже не было. Пони­ма­е­те, вна­ча­ле ловишь кайф, а позже при­вы­ка­ешь и уже нет ниче­го, толь­ко бы рас­ку­ма­рить­ся. Вна­ча­ле кайф, а позже вся жизнь идет на то, что­бы толь­ко стать нор­маль­ным. Уко­лешь­ся утром — и вро­де наго­ва про­яс­ни­лась, гла­за все лицезреют, сооб­ра­жа­ешь, что к чему. Другими словами про­100 100­но­вишь­ся нор­маль­ным, как все, а о кай­фе уже и речи нет. И вроде бы полу­ча­ет­ся, что овчин­ка выдел­ки не стоит.

Хотя мож­да и позже ловить кайф. Это если перей­ти на наиболее силь­ный нар­ко­тик. У меня был слу­чай, когда я заку­пил боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шую пар­тию таш­кент­ско­го опи­мозг­но­го мака. Это совершенно дру­гое дело, не то что мос­ков­ский мак-само­сей. Мож­но пере­двигаться в Таш­кент и вновь начать кайф. Но я отве­чаю за свои сло­ва, что там, перей­дя на таш­кент­ский мак, чело­век боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше 2-ух лет не протянет.

Конеч­но, слу­ча­лось, что и у меня не было средств. И мака — тоже. Другими словами начи­на­лись лом­ки. Ну как их опи­сать? Это зуб­ная посто­ян­ная боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение) во всех мыш­цах. А кости, суста­вы как буд­то свер­лит зуб­ная бор­ма­ши­на. Чело­ве­ка все­го выво­ра­чи­ва­ет из суста­вов, если на кро­ва­ти лежит, то до потол­ка под­ле­та­ет. Это страш­но, когда у тебя лом­ки начи­на­ют­ся и ты видишь, что 100­ит рас­твор, а ты не можешь его взять, нет средств. Это жутко.

Пер­вый раз я заду­мал­ся, когда позво­ни­ли из Мине­раль­ных Вод и ска­за­ли, что от пере­до­зи­ров­ки погиб мой друг. Он был для меня всем — и вот так вдруг уйти. А вто­рой раз, когда одна­жды проснул­ся дома в одном паль­то на нагое тело. Стал вспо­ми­нать. Из дома я ушел, как все­гда, в костю­ме и в гал­сту­ке. Средств не было. Вспом­нил, что на Дани­лов­ском рын­ке дал бары­ге за одну дозу и костюмчик, и рубаш­ку, и гал­стук. А домой, зна­чит, при­шел вот в таком виде.

Я все­гда счи­тал себя крепчал­ким паца­ном, кото­рый нико­гда не будет уни­нажимать­ся, кры­сят­ни­чать, с себя сни­мама. А здесь таковая исто­рия. И я поду­мал: а что все-таки даль­ше будет, если даже моих средств не хватает?

Всем извест­но, что будет. Для нача­ла 100­нешь «шестер­кой». У бары­ги. Бары­га для тебя ска­жет: хочешь полу­чить дозу, при­ве­ди, най­ди мне людей, кото­рые купят, кото­рым нужно. Побе­жишь находить, нику­да не денешь­ся. Но так мно­го не набе­га­ешь­ся, доза нуж­на каж­дый денек. Рано либо позд­но уви­дишь откры­тое окно в колдуна­зине, какую-нибудь вещь на при­лав­ке, кото­рая лежит и драз­нит: вот она, кучу средств 100­ит, схва­тил и убе­нажимал! И попал в зону…

Все это я поду­мал, пред­100­вил, ясно, чрезвычайно ясно узрел.

И еще. Сре­ди нар­ко­ма­нов есть такие, кото­рые на некий опре­де­лен­ной 100­дии пере­100­ют есть. Совершенно. Я к ним отно­шусь, как выяс­ни­лось. Мне восем­на­дцать лет, рост — 181 сан­ти­метр. Когда меня при­вез­ли в боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­цу, весу во мне было 39 кг.

Страш­ный про­о­раз Рф

Двор, в кото­ром мы жили и в кото­ром вырос мой отпрыск, был на ред­кость мно­го­дет­ным. И нужно же так сов­пасть, практически все — одно­год­ки. Два­дцать три паца­на и дев­чон­ки — ровесники!

Так сло­жи­лось, что со вре­ме­нем мы пере­еха­ли на дру­гую квар­ти­ру и в 100­рый наш двор я попал через мно­го-мно­го лет. Понят­но, что стал узна­вать, рас­спра­ши­вать про сво­их дру­зей, про дру­зей отпрыска.

С мои­ми-то все в поряд­ке — живут, рабо­та­ют. А вот сверст­ни­ков мое­го отпрыска — нет.

В самом пря­мом смыс­ле — в жиз­ни нет.

Из два­дца­ти 3-х маль­чи­шек и дев­чо­нок толь­ко трое — дожи­ли до восем­на­дца­ти лет!

Всех осталь­ных — два­дцать чело­век — в отро­че­стве еще ско­си­ли наркотики.

Под­рост­ко­вая нар­ко­ма­ния раз­ру­ша­ет орга­низм с само­го нача­ла его 100­нов­ле­ния. В рам­ках нашей орга­ни­за­ции, мы про­во­ди­ли иссле­до­ва­ния и уста­но­ви­ли: тот, кто в ран­нем воз­расте начи­на­ет упо­треб­лять нар­ко­ти­ки, выдер­жи­ва­ет в сред­нем семь лет таковой жиз­ни. А даль­ше — небытие.

И все эти годы меня пре­сле­ду­ет неот­вяз­но одна пуга­ю­щая идея: не есть ли судь­ба маль­чи­шек с наше­го дво­ра про­о­раз Рос­сии, образ буду­ще­го Рф?

Если вы ска­же­те, что я пре­уве­ли­чи­ваю, то я отве­чу так: эту опас­ность уж луч­ше пре­уве­ли­чить, чем пре­умень­шить. Ска­жем, по офи­ци­аль­ной 100­ти­сти­ке в Ека­те­рин­бур­ге насчи­ты­ва­ет­ся наиболее 6 тыщ нар­ко­ма­нов. Мы, рабо­тая в непо­сред­ствен­ном кон­так­те с офи­ци­аль­ны­ми орга­на­ми здра­во­охра­не­ния и комис­си­я­ми по рабо­те с несо­вер­шен­но­лет­ни­ми, усло­ви­лись, что тут нужно вво­дить попра­воч­ный коэф­фи­ци­ент «10». Другими словами, дан­ные 100­ти­сти­ки умно­нажимать в 10 раз. 6­де­сят тыщ нар­ко­ма­нов. А насе­ле­ние Ека­те­рин­бур­га — пол­то­ра миллиона.…

6­де­сят тыщ — это зна­чит 6­де­сят тыщ иска­ле­чен­ных судеб, 6­де­сят тыщ несчаст­ных семей, отцов и мате­рей. Для стра­ны это зна­чит, что мно­гие из этих юно­шей навряд ли 100­нут уже пол­но­прав­ны­ми чле­на­ми обще­ства. Они не будут рабо­тать, созда­вать обще­ствен­ное богат­ство, под­дер­жи­вать сво­их роди­те­лей и вооб­ще — пен­си­о­не­ров. Они будут при­но­сить толь­ко убыт­ки — физи­че­ские и нравственные.

Как чума рас­пол­за­ет­ся по стране новое повет­рие — раз­во­дий, нар­ко­ти­ки кро­вью. О сред­не­ве­ко­вой дико­сти и глупо­сти мож­да и не гово­рить — я о чисто меди­цин­ском фак­то­ре. В посел­ке Верх­няя Сал­да Сверд­лов­ской обла­сти, где впер­вые и были обна­ру­же­ны нар­ко­ти­ки на кро­ви, практически все нар­ко­ма­ны, моло­дые совершенно люди, ока­за­лись зара­жен­ны­ми СПИ­Дом. А ина­че и быть не могло…

И пусть я сно­ва пре­уве­ли­чи­ваю, но мне кажет­ся, что нынеш­нее поко­ле­ние под­рост­ков и юно­шей мы уже поте­ря­ли. Зада­ча в том, что­бы сохра­нить опосля­ду­ю­щие поко­ле­ния, оста­но­вить рас­пол­за­ние рако­вой опу­хо­ли нар­ко­ма­нии. Ина­че судь­ба маль­чи­шек с наше­го дво­ра в Ека­те­рин­бур­ге в дей­стви­тель­но­сти и в пол­ной мере 100­нет буду­щей судь­бой Рф.

Для справ­ки. Болезнь номер один в мире по рас­про­стра­нен­но­сти и опас­но­сти даже не СПИД (Синдром приобретённого иммунного дефицита — состояние, развивающееся на фоне ВИЧ-инфекции и характеризующееся падением числа CD4+ лимфоцитов, множественными оппортунистическими инфекциями, неинфекционными и опухолевыми заболеваниями), а — вирус­ный гепа­тит. В послед­нее 5­ле­тие в Рос­сии смер­тель­ный вирус в боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шин­стве слу­ча­ев зара­жа­ет моло­дых людей при внут­ри­вен­ном вве­де­нии нар­ко­ти­ков. При обсле­до­ва­нии в горо­де Верх­няя Пыш­ма Сверд­лов­ской обла­сти поло­ви­на боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ных вирус­ным гепа­ти­том ока­за­лась наркоманами.

Кома

В шко­ле — нар­ко­ло­ги­че­ский каби­нет. Ска­жи кто-либо из нас такое 10 годов назад — за сума­сшед­ше­го бы при­ня­ли… Но будем смот­реть прав­де в гла­за: по нынеш­ним вре­ме­нам нар­ко­ман в шко­ле — зауряд­ное явле­ние. В моей шко­ле этого­денька пят­на­дцать маль­чи­шек и дев­чо­нок, кото­рые регу­ляр­но курят ана­шу и колют­ся внут­ри­вен­но. Это те, про кого я допод­лин­да и дос­ко­наль­но понимаю. А сколь­ко невы­яв­лен­ных, сколь­ко тех, кто толь­ко-толь­ко попро­бо­вал… И с неумо­ли­мой зако­но­мер­но­стью через год их если­че­ство уве­ли­чит­ся в пол­то­ра либо в два раза.

Опро­са­ми меди­ков уста­нов­ле­но, что в круп­ных горо­дах до соро­ка про­цен­тов под­рост­ков хотя бы раз попро­бо­ва­ли наркотики…

Так что раз­го­вор о нар­ко­ло­ги­че­ском каби­не­те в шко­ле из обла­сти сме­лых мыс­лей пере­хо­дит в раз­ряд обы­ден­ных задач.

Дру­гое дело, есть ли такие воз­мож­но­сти. Мне эту зада­чу решить удаст­ся доволь­но лег­ко. Дело в том, что наша шко­ла пер­вая и пока един­ствен­ная в Рос­сии полу­ча­ет 100­тус Цен­тра обра­зо­ва­ния. А если Центр, то и штат­ное рас­пи­са­ние дру­гое, и появ­ля­ют­ся кое-какие допол­ни­тель­ные способности.

Взве­сив все, я твер­до решил: буду находить спе­ци­а­ли­ста-нар­ко­ло­га. Кото­рый будет и вра­чом, и вос­пи­та­те­лем, чело­ве­ком, кото­рый может гово­рить с маль­чиш­ка­ми и дев­чон­ка­ми так, что­бы его сло­во пере­ве­ши­ва­ло сло­ва и посу­лы дво­ро­вых иску­си­те­лей. Это самое пер­вое и общее пред­став­ле­ние о его дея­тель­но­сти и обя­зан­но­стях. Жизнь пока­жет, какое пространство он зай­мет и какую роль будет играться в шко­ле. Уве­рен, что спе­ци­а­лист-нар­ко­лог без дела, как досадно бы это не звучало, не остается.

И, нако­нец, самый обык­но­вен­ный меди­цин­ский момент. Нар­ко­ти­че­ская кома, погибель от пере­до­зи­ров­ки и про­чих нар­ко­на­па­стей 100­но­вят­ся обыч­ны­ми в жиз­ни боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шо­го горо­да. Кто пору­чит­ся, что зав­тра либо опосля­зав­тра такое не про­изой­дет пря­мо в клас­се. Так могу ли я поз­во­лить, что­бы в шко­ле, на гла­зах у всех какой-либо дурочка­чок-маль­чиш­ка умер в нар­ко­ти­че­ской коме…

Для справ­ки. В Москве вызо­вы «Ско­рой помо­щи» к уми­ра­ю­щим в нар­ко­ти­че­ской коме по если­че­ству срав­ня­лись с вызо­ва­ми по сер­деч­но-сосу­ди­стым болезням.

Сон 3-ий

Страш­но — это не то сло­во. Это­го не объ­яс­нить и не рас­ска­зать, мож­но толь­ко заснять на плен­ку и пока­зы­вать, что­бы люди полу­чи­ли пред­став­ле­ние, что такое лом­ки. Мне повез­ло, я во сне обло­мал­ся, а вот сосед по пала­те не выдер­нажимал, вышиб окно и выпрыг­нул со вто­ро­го эта­жа, побе­нажимал находить… Ну не сумел чело­век, не вынес.

Когда меня нача­ло кру­тить и разламывать, от меня вра­чи двое суток не отхо­ди­ли. Я при­е­хал сюда уже на лом­ках, дома уко­лол­ся послед­ний раз — и в путь. Поезд при­шел вече­ром, пока добрал­ся, пока отыскал, а мне здесь гово­рят: без раз­ре­ше­ния заве­ду­ю­ще­го не можем поло­жить. Я кри­чу им: да вы что, да я с разума сой­ду, меня уже лома­ет все­го. Нача­ли находить заве­ду­ю­ще­го по теле­фо­ну, отыскали у зна­ко­мых, сла­ва Богу, он раз­ре­шил. Нача­ли меня колоть раз­ны­ми лекар­ства­ми, а ниче­го не помо­га­ет, рука уже рас­пух­ла от иглы. Дур­няк начал­ся, другими словами пере­до­зи­ров­ка, кры­ша мог­ла поехать, либо про­100 бы не проснул­ся, серд­це бы не выдер­жа­ло пере­до­зи­ров­ки. Другими словами их лекар­ства, аме­ри­кан­ская мето­ди­ка — и то не мог­ла снять ломок. Я так думаю, что у меня был собственный опи­мозг, отбор­ный, осо­бо силь­ный, а у их — сла­лупи. Кре­по­сти нет, а доза боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шая, вот и про­вел я двое суток на краю. Хоро­шо еще, что без созна­ния был, другими словами во сне.

А позже, когда проснул­ся, когда пере­ло­мал­ся во сне, — тоже нужно выдер­нажимать. Ломок нет, но начи­на­ет­ся вро­де бы отход­няк, пси­хоз. Самый опас­ный момент. В этом состо­я­нии все слу­ча­ет­ся. И вены режут, и из окна выпры­ги­ва­ют. Не для того даже, что­бы уничтожить­ся, покон­чить с собой, а вро­де бы из себя выпрыг­нуть, сотво­рить с собою чего-нибудть. Послу­шать исто­рии, какие тут и вооб­ще с нар­ко­ма­на­ми, так у само­го здо­ро­во­го чело­ве­ка кры­ша поедет. Уже опосля того, как лом­ки сня­ли, прогуливаются невме­ня­е­мые, созна­ние спу­тан­ное. Кто мак соби­ра­ет, кто мышей отлав­ли­ва­ет, кто мух. Маль­чик Сере­жа был, два­дцать лет, из хоро­шей, при­лич­ной семьи, к нему все вре­мя теща при­ез­жа­ла, вид­ная таковая, солид­ная жен­щи­на. А сам он рисо­вал чрезвычайно хоро­шо, пря­мо как вол­шеб­ник, ей-Богу. Итак вот, он в пси­хо­зе закрыл­ся в туа­ле­те и вскрыл для себя вены. Елена была, девоч­ка, с виду лет две­на­дцать, пря­мо кукол­ка. Уви­де­ла супруг­чи­ну, кото­рый при­шел к ней на сви­да­ние, и — наго­вой в окно. Гово­рят, он был гла­варь их, уви­де­ла и ужаснулась…

Я на иглу сел в восемь­де­сят седь­мом году. Конеч­но, по моло­до­сти поку­ри­вал, но позже ото­шел: и по долж­но­сти ввысь начал двигаться, стал чело­ве­ком солид­ным, и вооб­ще… Но в восемь­де­сят шестом году попал в ава­рию, про­изо­шло, как толь­ко сей­час выяс­ни­лось, ущем­ле­ние позвон­ков, и у меня 100­ла рука сох­нуть, неметь, ныть. Кри­ком кри­чал — такие ино­гда боли (переживание, связанное с истинным или потенциальным повреждением ткани) нака­ты­ва­ли. И стал поти­хонь­ку колоть­ся, сни­мал боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение). И конеч­но, втя­нул­ся, уже не мог без это­го. А ведь я — чело­век на виду, да еще в малень­ком горо­де. Ну сами пони­ма­е­те, что такое началь­ник стан­ции тех­о­слу­жи­ва­ния в наши вре­ме­на. Мне нужно дер­нажимать­ся, у меня рабо­та. А какая рабо­та, когда толь­ко о одном дума­ешь: вроде бы при­го­то­вить и уко­лоть­ся. А когда уко­лешь­ся — тем наиболее не до работы.

Конеч­но, мно­гие виде­ли, что со мной нелад­но, но я отго­ва­ри­вал­ся тем, что рука сох­нет, болит, вро­де бы вра­чи про­пи­са­ли. И сча­стье мое, что я на таковой долж­но­сти, денек­ги есть, что там гово­рить. И воз­мож­но­сти есть. Я садил­ся в свою маши­ну и двигался на Укра­и­ну, там у меня были посто­ян­ные постав­щи­ки опи­мозг­но­го мака, ску­пал его меш­ка­ми. 100­ил он деше­во, бабуль­ки им тор­го­ва­ли, ну и сей­час тор­гу­ют. Толь­ко денек­ги уже обезумевшие.

Рань­ше мне одно­го 100­ка­на хва­та­ло, а в послед­нее вре­мя — дошел до 2-ух 100­ка­нов. При­чем луч­ше­го, отбор­но­го мака, а не какой-либо воды. Коро­че гово­ря, ни в нашем горо­де, ни в наших кра­ях обо мне практически ниче­го не зна­ли: я не поку­пал, я в ком­па­нии, где хором на игле посиживают, не прогуливался. Так, подо­зре­ва­ли слег­ка, но в общем я репу­та­цию держал.

Одна­ко, дер­жи не дер­жи, а это все рав­но не жизнь. Кай­фа уже нет, доза посто­ян­но рас­тет, орга­низм пере­на­сы­ща­ет­ся. Опи­мозг­ный мак дей­ству­ет как сно­твор­ное, посто­ян­но ходишь сон­ный, апа­тич­ный ко все­му на све­те. Ты сам себе уже не чело­век, а какая-то обу­за, для тебя само­му себя тяже­ло и про­тив­но тащить по жиз­ни. Вот при­мер­но такое чув­ство испы­ты­ва­ет каж­дый наркоман.

И когда я вызнал, что в Москве есть таковая лечеб­ни­ца, где вра­чи при помо­щи фармацевтических средств выво­дят чело­ве­ка из ломок, я на сле­ду­ю­щий же денек все бро­сил и при­гнал­ся сюда. Прав­ду гово­рю: с утра мне один зна­ко­мый позво­нил из Моск­вы и ска­зал про боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­цу, а вече­ром я уже посиживал в поез­де. У нас же там не зна­ют, что мож­но посодействовать чело­ве­ку, что есть лечеб­ни­цы. Нар­ко­ман боит­ся ломок, живет в посто­ян­ном ужа­се, а если ему посодействовать, то мно­гие поста­ра­ют­ся бро­сить. Я здеш­ним вра­чам пря­мо ска­зал: вер­нусь домой и при­шлю сюда целый вагон нар­ко­ма­нов, кото­рые желают, но не могут бро­сить, нет им помо­щи ниот­ку­да. И это все солид­ные, чрезвычайно солид­ные люди, при высо­ких долж­но­стях. Или по глу­по­сти, или по недо­ра­зу­ме­нию сели на иглу — и все, не могут сой­ти. Этот же мой друг, дирек­тор цен­траль­но­го гастро­но­ма в нашем горо­де. Есть все, недав­но женил­ся на моло­денек­кой девуш­ке — живи да живи! А какая у него жизнь? Таковая же, как была у меня. Пла­чет при встре­че, зуба­ми скри­пит, гово­рит: в тюрь­му себя поса­дил, сам себя в тюрь­му поса­дил и не могу вый­ти! Вот в этом и кош­мар жиз­ни моих зна­ко­мых, да вооб­ще это чело­ве­ку тяже­ло, когда хочешь, а не можешь. Чув­ству­ешь себя как послед­ний червь.

Но мы-то лад­но, мы, опи­мозг­щи­ки, люди бога­тые, бла­го­по­луч­ные, мы поз­во­ля­ем для себя незапятнанный кайф, мож­но ска­зать. А паца­ны-то не могут поку­пать опи­мозг­ный мак. И дела­ют, варят для себя вся­кую дрянь из химии, пер­вин­тин при­ду­ма­ли. А этот пер­вин­тин [1] — незапятнанная погибель. Я нередко езжу по горо­дам Север­но­го Кав­ка­за и вижу: кося­ка­ми выми­ра­ют паца­ны два­дца­ти — два­дца­ти 5 лет. Квар­та­ла­ми. Пол­го­да не был в горо­де, при­ез­жа­ешь — а там уже цело­го квар­та­ла нет, как мет­лой вымело.

Даже меди­ци­на не зна­ет, в чем они, где они, кор­ни нар­ко­ма­нии. Не как обще­ствен­но­го зла, как чисто физио­ло­ги­че­ско­го явления.

А раз нет одно­знач­но­го отве­та, то откры­ва­ет­ся боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шой про­стор для суж­де­ний. Одна­ко при­ро­да болез­ни настоль­ко зага­доч­на, что и гипо­тез-то осо­бых нет: ни соци­аль­ных, ни естественнонаучных.

Из мно­го­го, что я слы­шал, самое необыч­ное пред­по­ло­же­ние выска­за­ла поэтес­са Свет­ла­на Током­ба­е­ва. Она вооб­ще про­яв­ля­ет нема­лую склон­ность к мисти­че­ским уче­ни­ям, чита­ет всю лите­ра­ту­ру по данной части, и гипо­те­за ее из такого же ряда, из кос­ми­че­ски-мисти­че­ско­го… Нар­ко­ма­ния — как рако­вая клет­ка чело­ве­че­ства, в кон­це кон­цов уни­что­жа­ю­щая весь здо­ро­вый орга­низм. Нар­ко­ма­ния — как про­грам­ма, зало­жен­ная в чело­ве­че­стве. Как меха­низм, с вклю­че­ни­ем кото­ро­го чело­ве­че­ство начи­на­ет пожи­рать самое себя. Меха­низм самоуничтожения.

Жут­ко­ва­то, конеч­но. Но я, отда­вая необ­хо­ди­мую дань, отно­шусь все-же к мисти­че­ским уче­ни­ям лег­ко­мыс­лен­но. А гипо­те­зу Свет­ла­ны при­вел не толь­ко пото­му, что она доста­точ­но обос­но­ван­на, но к тому же пото­му, что чрезвычайно колоритная, видная.

А сам я чело­век доста­точ­но скуч­ный, все ищу какие-то соци­аль­ные кор­ни. И конеч­но, есть у меня пред­по­ло­же­ние. Но его в 2-ух сло­вах не высказать.

У нас рань­ше счи­та­лось, что нар­ко­ма­ния — болезнь сытых, бога­тых обществ. Дескать, с жиру бесят­ся. Но мыто дале­ко не бога­тые. А нача­ли «бесить­ся». Да еще как.

Тогда бро­си­лись в дру­гую край­ность: болезнь бед­ных, нищих. Но опять-таки мы не самые обез­до­лен­ные, с наго­ду не поми­ра­ем, ну и вокруг все, боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шин­ство, оди­на­ко­во живут, так что нище­та не чрезвычайно и видна.

Зна­чит, сущность в дру­гом. К чему я и пыта­юсь подвести.

Газе­ты пест­рят откро­ве­ни­я­ми наших спортс­ме­нов, сейчас игра­ю­щих за рубе­жом. Что наиболее все­го непри­выч­но им в тамош­их усло­ви­ях? Ответ­ствен­ность. Ответ­ствен­ность за себя. Сам тре­ни­руй­ся, сам режим соблю­дай, да и отве­чай за себя сам. Если напил­ся и не в фор­ме, то пре­зи­дент клу­ба не будет вос­пи­ты­вать тре­не­ра, а выго­нят тебя. Либо оштра­фу­ют. Это шоки­ру­ет. Да не достаточно того, и в кол­лек­ти­ве не най­дешь пони­ма­ния. На лицах това­ри­щей напи­са­но: дурачина, сам свою карье­ру гробит. Или дело было тут! Загу­лял с дру­зья­ми вкру­тую, так что на поле не то что мяча, а ворот не лицезреет, в коман­де скан­отдал, зато он — «герой, юноша что нужно, ему все по фигу!».

Да что там здо­ро­вье, спор­тив­ная фор­ма. Жизнь — по фигу! Что дела­ет каж­дый вто­рой шофер, про­ез­жая мимо посто­во­го мили­ци­о­не­ра? Он наки­ды­ва­ет ремень без­опас­но­сти. Не при­сте­ги­ва­ет, а наки­ды­ва­ет, созда­ет види­мость. Да кого ты обма­ны­ва­ешь, иди­от? Само­го ж себя! Ты же разо­бьешь­ся, ты!

А по фигу… Зато мили­ци­о­не­ра околпачил…

Это фено­мен. Отку­да он появился?

Отту­да, из обра­за жиз­ни. А образ жиз­ни у нас был толь­ко и един­ствен­но — госу­дар­ствен­ный. Уже в утро­бе мате­ри наш чело­век не при­над­ле­нажимал сам для себя. За него уже было реше­но, где его рождать, в которой дет­сад отда­вать. И дальше — где учить, чему учить, что читать, кого обожать, кого нена­ви­деть. В кого веро­вать, с кем вое­вать, где рабо­тать, сколь­ко зара­ба­ты­вать. И нако­нец, где и по како­му раз­ря­ду спать веч­ным сном и что о для тебя напи­шут опосля смер­ти, если сочтут нуж­ным, что нужно что-то напи­сать. Все предопределено.

При таковой систе­ме ого­су­дар­ствле­ния чело­ве­ка вна­ча­ле исче­за­ет сво­бо­да как тако­вая, потом ответ­ствен­ность за себя, потом поня­тие цен­но­сти чело­ве­че­ской лич­но­сти и, нако­нец, цен­но­сти самой жиз­ни отдель­но­го человека.

И воз­ник фено­мен совет­ско­го чело­ве­ка, кото­рый сам для себя не дорог, кото­рый сам о для себя не дума­ет. Да что там о для себя! О детях же не дума­ли! Так, слег­ка одеть, слег­ка обуть, кое-как накор­мить, а там его, чадо наше, возь­мет госу­дар­ство, оно и обу­чит, оно и при­стро­ит, и рабо­тать заста­вит… Ника­кой ответственности.

Таковая насиль­ствен­ная селек­ция через несколь­ко поко­ле­ний зако­но­мер­но при­ве­ла совет­ско­го чело­ве­ка как соци­аль­ный и био­ло­ги­че­ский тип к пол­ной дегра­да­ции. Умствен­ной, физи­че­ской, духов­ной. Как ина­че оха­рак­те­ри­зо­вать орга­низм, кото­рый не обе­ре­га­ет, не защи­ща­ет сам себя?

Так, может, нар­ко­ма­ния — это болезнь без­от­вет­ствен­ных народ­ских сообществ?

Чуй­ская равнина

Мест­ные 100­ли глав­ны­ми постав­щи­ка­ми, заго­то­ви­те­ля­ми мари­ху­а­ны. Мест­ные — это все: кыр­гы­зы, рус­ские, укра­ин­цы, нем­цы, корей­цы… В основ­ном, конеч­но, моло­дежь зани­ма­ет­ся. Да и 100­ри­ки не чура­ют­ся. Те же чаба­ны, я их имею в виду. Что ему, труд­но взять косу, серп да ско­сить вер­хуш­ки коноп­ли во вре­мя цве­те­ния? Про­су­шил, набил в меш­ки, отвез в укром­ные местеч­ки, спря­тал. Он-то каж­дый каме­шек и каж­дый куст в сво­их вла­де­ни­ях зна­ет. При­шло вре­мя, при­е­ха­ли из Сиби­ри, из Рос­сии его посто­ян­ные кли­ен­ты. Обра­бо­та­ли мас­су, выта­щи­ли палоч­ки, вся­кий раз­ный мусор — и вот она, гото­ва мари­ху­а­на, а по-мест­но­му — шала. Если есть вре­мя и воз­мож­ность, «про­ко­ла­чи­ва­ют» ее, добы­ва­ют мел­кую-мел­кую пыль­цу. Это уже гашиш — цен­ней­ший, во мно­го раз доро­же продукт, чем мари­ху­а­на. Да и шала тоже нема­лых средств 100­ит. Сей­час у нас конец мая — самое меж­се­зо­нье. 100­рая кон­чи­лась, а новейшей еще нет. 100­кан шалы — боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шие денек­ги, по нашим ценам. Это здесь-то, в самой Чуй­ской равнине, на коноп­ле, на кото­рой мы сей­час 100­им! Пред­ставь­те, сколь­ко 100­ит сей­час 100­кан мари­ху­а­ны в Омске, в Ново­куз­нец­ке. В кило­грам­ме два­дцать 100­ка­нов, зна­чит, один толь­ко мешок шалы — уже состо­я­ние. А 100­ри­чок-чабан с лег­ко­стью, не спе­ша, ниче­го и нико­го не пуга­ясь, заго­тав­ли­ва­ет несколь­ко меш­ков. Сво­и­ми рука­ми кует денек­ги для наркодельцов!

Да если бы толь­ко чаба­ны — это не неудача, их не так и мно­го. Неудача в том, что в таковых селах, допу­стим, как Асма­ра, Чал­ды­бар, прак­ти­че­ски все взрос­лое насе­ле­ние зани­ма­ет­ся заго­тов­кой шалы. Все быст­ро поня­ли вкус лег­ких средств. На этих денек­гах, мы ведь зна­ем, и 2-ух­этаж­ные особ­ня­ки постро­и­лись, и маши­ны, и про­чее богат­ство возникло.

Вот, напри­мер, посту­пи­ла к нам инфор­ма­ция, что при­е­ха­ли из Омска на боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше­груз­ном «КамАЗе»-трейлере, по все­му рай­о­ну рыщут, желают приобрести боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шую пар­тию. У нас нередко быва­ют такие маши­ны со всех кон­цов, осо­бен­но из Сиби­ри. Лук созре­ет — везут туда, к для себя, лук; пер­вые фрук­ты появят­ся — везут фрук­ты. Ну, фрук­та­ми они загру­зи­лись, сейчас нача­ли про­мыш­лять марихуану.

А мы сле­дим за ними. Напра­ви­лись они в Чал­ды­бар: гру­зо­вой «КамАЗ» и «жигу­ле­нок» без номе­ров. «КамАЗ» оста­но­вил­ся на око­ли­це, а «жигу­ле­нок» вер­тит­ся по селу. В каж­дый двор (!) они захо­ди­ли, под­ряд, не про­пус­кая, и из каж­до­го дво­ра (!) выно­си­ли по меш­ку. Когда мы их взя­ли, они «заго­то­ви­ли» уже две­сти кило­грам­мов шалы…

Эти попка­лись, пото­му что на машине — боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шой груз хоте­ли взять. А в ту же Асма­ру либо Чал­ды­бар моск­ви­чи при­ез­жа­ют, наби­ва­ют боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шие рюк­за­ки либо меш­ки, достав­ля­ют их на глу­хие разъ­ез­ды, где продукт­ня­ки при­тор­ма­жи­ва­ют… Заска­ки­ва­ют на продукт­ня­ки, выби­ра­ют­ся на их за пре­де­лы Чуй­ской толики­ны, где наиболее либо наименее уси­лен­ный кон­троль, пере­оде­ва­ют­ся в костюмчик­чи­ки, упа­ко­вы­ва­ют меш­ки в акку­рат­ный багаж и даль­ше уже движутся почтен­ны­ми пас­са­жи­ра­ми, в купе, про­вод­ни­ки им чай приносят…

Конеч­но, и они сами, люди из даль­их кра­ев, выез­жа­ют на заго­тов­ки. Здесь у нас в сезон насто­я­щие бое­вые дей­ствия быва­ют. Они ж с обре­за­ми. Рашн пуш­ка — обрез две­на­дца­то­го калиб­ра, начи­нен­ная пуля­ми либо жака­на­ми. Вот эту маши­ну, «уазик», в 2-ух местах пробили.

Но все рав­но — вре­ме­на силь­но изме­ни­лись. Это рань­ше при­ез­жие все сами дела­ли: и маши­ны уго­ня­ли, и коноп­лю сре­за­ли-высу­ши­ва­ли, табо­ра­ми жили в зарос­лях, от мили­ции скры­ва­лись как мог­ли… Сейчас он, чело­век из Рос­сии, из Моск­вы, из Сиби­ри, при­ез­жа­ет сюда про­100 с «дипло­ма­том», наби­тым денек­га­ми, и с пусты­ми чемо­да­на­ми. Отда­ет денек­ги сво­е­му посто­ян­но­му заго­тов­щи­ку из мест­ных, наби­ва­ет чемо­да­ны мари­ху­а­ной и так же солид­но отбы­ва­ет на поез­де. Поди про­веруй всех на желез­ной доро­ге. А само­ле­та­ми они не поль­зу­ют­ся, там же досмотр: поса­ди на тот досмотр, допу­стим, меня, я ж с пер­во­го взгля­да опре­де­лю, курит либо не курит, везет либо не везет…

Мест­ные заго­тов­щи­ки делят­ся в основ­ном на две кате­го­рии. Это «100­ри­ки» лет под трид­цать, кото­рые, как пра­ви­ло, один срок уже отси­де­ли за про­да­жу либо упо­треб­ле­ние нар­ко­ти­ков. И моло­дежь шест­на­дца­ти — два­дца­ти лет, их еще назы­ва­ют — «быч­ки». У «100­ри­ков» все постав­ле­но на дело­вой манер, у их собственный транс­порт, мото­цик­лы с коляс­кой, они уго­на­ми не зани­ма­ют­ся. У меня, напри­мер, есть своя кар­та, куда я нако­шу все 100­рые и новейшие троп­ки. Но ведь каж­дый заго­тов­щик мне не докла­ды­ва­ет о сво­их новейших дорож­ках, кото­рые он про­де­лал. А они, «100­ри­ки», всю окру­гу зна­ют как свои 5 паль­цев. Залез в зарос­ли, заго­то­вил, спря­тал, а позже движется спо­кой­но через пост. Тре­бу­ешь у него пер­вым делом доку­мен­ты на транс­порт. А он радост­но: «Как же, началь­ник! Есть все! Для чего мне вто­рая 100­тья!» Другими словами наме­ка­ет на то, что один срок он отси­дел по 100­тье за нар­ко­ти­ки и не жела­ет еще 100­тьи за угон. Умные. Уче­ные. Ну а в коляс­ке у него, есте­ствен­но, удоч­ки! Рыбак!

Выво­зят заго­тов­лен­ное ночкой, в четы­ре часа, когда мили­ция любит спать. Ну и спи не спи, а кор­дон мы можем поста­вить толь­ко на доро­ге, на всю зем­лю кор­до­ны не поставишь…

Дру­гая кате­го­рия — моло­дежь. Эти — отча­ян­ны и без­рас­трибунал­ны. Как толь­ко нач­нет­ся июль — пой­дут уго­ны машин и мото­цик­лов. У их же сво­е­го транс­пор­та нет — вот и уго­ня­ют, уез­жа­ют на заго­тов­ки. А позже под­жи­га­ют либо сбра­сы­ва­ют в озе­ра. Озер в наших кра­ях мно­го, но есть одно, осо­бен­но глу­бо­кое, с кру­тым, обры­ви­стым бере­гом. Глу­би­на — мет­ров 40. Так там — под­вод­ное клад­би­ще машин и байков.

По всей стране «бом­бят» аппа­ра­ту­ру, аудио и видео. Куда она идет? К нам, к нам, у нас осе­да­ет. Видео­колдун­ни­то­фо­нов, лазер­ных про­иг­ры­ва­те­лей, и дру­гой тех­ни­ки — у нас в достат­ке. При­ез­жа­ет юноша из Евро­пы, как у нас гово­рят, другими словами из Рос­сии, — с дву­мя чемо­да­на­ми аппа­ра­ту­ры. И гово­рит мест­но­му паца­ну: вот для тебя, бери — за 5­сот 100­ка­нов шалы. А паца­ну четыр­на­дцать лет, у него гла­за пылают, в их ком­па­нии это выс­ший шик, дело пре­сти­жа — иметь такую аппа­ра­ту­ру. Так он весь сезон будет в коноп­ля­ных зарос­лях пла­стать­ся, что­бы эту вещь заи­меть. Таковой вот бар­тер… Да что аппа­ра­ту­ра: у нас есть инфор­ма­ция, что одно­му рабо­че­му с заво­да в Соку­лу­ке доста­ви­ли и офор­ми­ли на его имя девя­тую модель «Лады» за некое если­че­ство заго­тов­лен­ной им марихуаны…

Еще моло­дых исполь­зу­ют в сво­их целях «100­ри­ки». Паца­ны ведь все курят, но по бес­печ­но­сти запа­сов не дела­ют либо же тран­жи­рят собственный, лич­ный припас про­да­ют. А в зимнюю пору оста­ют­ся пусты­ми, идут на поклон к «100­ри­ку». Тот их под­дер­жи­ва­ет, «подо­гре­ва­ет», выда­ет по пор­ци­ям на два-три денька. В общем, до сезо­на берет на свое содер­жа­ние. А в сезон гово­рит им: ребя­та, при­шло вре­мя пла­тить доб­ром за доб­ро. Вот для вас мой мото­цикл — и впе­ред с песнями!

Даже отве­зет их на сво­ем мото­цик­ле, пока­жет «свою» план­та­цию, тро­поч­ки свои завет­ные откро­ет, все вхо­ды и выхо­ды. И ухо­дит на покой, в дом, а паца­ны там пла­100­ют­ся. Как раз этих маль­чи­шек, рабо­та­ю­щих на «100­ри­ка», и зовут «быч­ка­ми».

Есть у нас цыгане, кото­рые зани­ма­ют­ся толь­ко пере­про­да­жей. Движутся в глу­бин­ку, в глу­хие аулы и села Чуй­ской толики­ны, ску­па­ют там мари­ху­а­ну меш­ка­ми и пере­во­зят бли­же к доступ­ным местам, к циви­ли­за­ции, к доро­гам. В этот же наш Соку­лук: и горо­док нема­лый, два­дцать тыщ насе­ле­ния, лег­ко зате­рять­ся, и 100­ит на скре­ще­нии авто­мо­биль­ной и желез­ной дорог. И тут уже пере­про­да­ют гон­цам из Рф…

Есть «про­фес­си­о­на­лы» высо­ко­го клас­са, по их поня­ти­ям. Эти не про­100 «про­ко­ла­чи­ва­ют» шалу и дела­ют из нее гашиш, а остав­ши­е­ся семе­на засе­ва­ют, рас­се­и­ва­ют. На сле­ду­ю­щий год сни­ма­ют уро­жай не про­100 мари­ху­а­ны, а мари­ху­а­ны выс­ше­го сор­та: осо­бо ценит­ся и осо­бы­ми нар­ко­ти­че­ски­ми собственный­ства­ми обла­да­ет уро­жай пер­во­го года… На вто­рой год это уже про­100 дикушка.

И есть те, кто зани­ма­ет­ся заго­тов­кой вна­ча­ле вроде бы по друж­бе. Это в основ­ном демо­би­ли­зо­ван­ные сол­да­ты. В армии ведь тоже курят, и еще как курят. Демо­би­ли­зо­вал­ся юноша, при­е­хал к нам, к для себя на роди­ну. А ему вско­ре пись­ма от армей­ских дру­зей со всех кон­цов стра­ны: при­ни­май, земе­ля, встре­чай, пищу к для тебя… И вот уже один чело­век вроде бы 100­но­вит­ся во гла­ве, вер­нее, в осно­ве целой груп­пы, кото­рая может доста­вить нар­ко­тик в хоть какой город: где живет, туда и везет…

В целом же, по моим при­кид­кам, мы пере­хва­ты­ва­ем про­цен­тов 5 заго­тов­лен­но­го нар­ко­ти­ка. Не боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше… Укреп­лять нужно нашу служ­бу, не стричь всех под одну гре­бен­ку: если рай­он тяже­лый, кри­ми­но­ген­ный, то и шта­ты уве­ли­чи­вать, а не так, что­бы вез­де идиентично.

А что созодать вооб­ще, в гло­баль­ном, так ска­зать, мас­шта­бе — это уже дру­гой вопросец. Мы — сыщи­ки, наше дело — ловить, пре­се­кать, достав­лять куда нужно. А что созодать и как быть, пусть реша­ют, дума­ют депу­та­ты, пра­ви­тель­ство, служ­бы про­фи­лак­ти­ки. Это их рабо­та, их обя­зан­ность. Пусть каж­дый зани­ма­ет­ся сво­им делом — я так считаю.

Несколь­ко годов назад в наших кра­ях ору­до­ва­ла бан­да налет­чи­ков. Самая насто­я­щая бан­да. Чер­ные мас­ки, обре­зы и про­чее. Рабо­та­ли по чет­ким навод­кам. Вры­ва­лись ночкой в бога­тый дом, сго­ня­ли всех в одну ком­на­ту, под дула обре­клич. Выби­ра­ли одно­го чле­на семьи, как пра­ви­ло ребен­ка, ого­ля­ли элек­тро­про­вод и пыта­ли: где золо­то, где цен­но­сти, где денек­ги? В общем, нелюди…

Мы шли по их сле­дам, аген­ту­ра рабо­та­ла. Акку­рат­но взя­ли одно­го чле­на бан­ды. Зна­ли, что нар­ко­ман. Рас­чет был таковой: если его и хва­тят­ся, то пона­ча­лу пани­ки не будет: ну нар­ко­ман, завис где-нибудь под кай­фом. А мы его тем вре­ме­нем рас­ко­лем и вый­дем на всю банду.

Не тут-то было. Дескать­чит. Денек допра­ши­ва­ем, дру­гой. Дескать­чит. Мы зна­ли, что это один из самых жесто­ких чле­нов бан­ды. Упор­ный. Но не дума­ли, что до таковой сте­пе­ни упор­ный. Мы уже в пани­ке. Его ведь отыскивают. Насто­ро­жи­лись. А может, уже объ­яви­ли тре­во­гу и ухо­дят. Отыскивай их сейчас по все­му СНГ (Содружество Независимых Государств — региональная международная организация (международный договор), призванная регулировать отношения сотрудничества между государствами, ранее входившими в состав СССР).

На тре­тий денек у него нача­лись лом­ки. Утром начал бесить­ся. На лице пот, все­го коло­тит. Но кре­пит­ся, дер­жит себя перед нами. Одна­ко с каж­дым часом все сла­бее и сла­бее. Чуток ли не наго­вой о стенок­ку начи­на­ет биться.

А у нас был чемо­дан­чик с кон­фис­ко­ван­ным кок­на­ром. Кок­нар — так в наших кра­ях назы­ва­ют высу­шен­ную мако­вую соломку.

Пони­маю, что этот посту­пок, способ таковой, навер­но, не очень кра­сит нас, сыщи­ков. Но что поде­ла­ешь: так было. И позже, на одной чаше весов жиз­ни людей, на кото­рых зав­тра либо опосля­зав­тра напа­дут бан­ди­ты, а на дру­гой — наша щепе­тиль­ность перед правонарушителем.

В общем, достал я тот чемо­дан­чик, поста­вил на стол, рас­крыл. Как он вски­нул­ся. Кри­ком кри­чит: «Что желай­те! Что желай­те! Дай­те! Дай­те!! Дайте!!!»

В первую секун­ду я обра­до­вал­ся: нако­нец-то! А когда взгля­нул на него, удовлетворенность моя куда-то пропал­ла и 100­ло про­сто-напро­100 страш­но. Это ж самая насто­я­щая тра­ге­дия чело­ве­ка. Некий вывих­ну­тый поря­док в их мире, страш­ный и непо­нят­ный поря­док. Выхо­дит, это­го бан­ди­та, жесто­ко­го, без­жа­лост­но­го, упор­но­го чело­ве­ка, с кото­рым два денька не мог сла­дить весь уго­лов­ный розыск, мож­но приобрести за одну лож­ку кокнара…

Как сыщик я понимаю, что практически все нар­ко­ма­ны — пре­ступ­ни­ки. Таковая уж цепь здесь нераз­рыв­ная: что­бы достать, нужно нару­шить закон, что­бы приобрести, нужно украсть и так дальше. Да, пре­ступ­ни­ки. Не все, конеч­но, но большая часть.

Как про­100 чело­век я пони­маю, что это несчаст­ные, глу­бо­ко несчаст­ные люди. Может быть, самые несчаст­ные люди на све­те. Пото­му что не при­над­ле­жат для себя.

Для справ­ки. В Казах­стане под одичавшей коноп­лей заня­то 4 мил­ли­о­на гектаров.

В Рос­сии — 1,5 мил­ли­о­на гектаров.

Сон 4-ый

Сра­зу опосля инсти­ту­та я завел соб­ствен­ное дело. Сей­час у меня пред­при­я­тие, фир­мен­ный колдуна­зин. Толь­ко не поду­май­те, что одичавший капи­тал. Он, конеч­но, одичавший, как и все у нас сей­час. Но — по делу, по обра­зо­ва­нию, кото­рое я полу­чил. Рынок моих това­ров и сей­час-то пустой, а уж тогда, два с поло­ви­ной года вспять, тем наиболее. А раз продукт толь­ко у тебя, то пошли денек­ги. Беше­ные денек­ги, я для вас ска­жу. А их нужно тра­тить, уметь тра­тить, най­ти, как и на что тра­тить. В доме и в семье у меня есть все. Не то что­бы дача и маши­на — клинок­та «сов­ка», а слу­жеб­ная маши­на с лич­ным шофе­ром. Пони­ма­е­те, навер­но, что же все-таки это такое, когда для тебя два­дцать четы­ре года.

И начал я вести жизнь мос­ков­ско­го плей­боя. Но ока­за­лось, что ниче­го осо­бо­го в ней нет, все при­пища­ет­ся. Либо нату­ра у меня была таковая: все вре­мя находил чего-то ново­го, каких-либо ост­рых ощу­ще­ний, все­го, что толь­ко мож­но полу­чить за денек­ги. И вот в нашу ком­па­нию вошел чело­век, кото­рый вышел из зоны, посиживал за нар­ко­ти­ки. И гово­рит: давай попро­буй. Рас­пи­сал мне целую гам­му эмоций, ощу­ще­ний, впе­чат­ле­ний. Я чело­век впе­чат­ли­тель­ный, ну и сам ведь находил, так что попал­ся сра­зу. Ска­жу так: вверг себя в бездну.

Вна­ча­ле, как у всех, нор­маль­но. А позже начи­на­ет­ся такое, что не объ­яс­нить, это за гра­нью, в дру­гой плос­ко­сти, нече­ло­ве­че­ской. Если выдер­жишь — умрешь сво­ей смер­тью, но опу­стишь­ся. Не выдер­жишь — сой­дешь с разума и выбро­сишь­ся в окно.

Мож­но колоть­ся по-раз­но­му. Я колол­ся — на сот­ни руб­лей в денек. Другими словами, про­пус­кал через себя до деся­ти 100­ка­нов рас­тво­ра. За два года все­го нагнал такую дозу. Таковых доз не было ни у кого из моих зна­ко­мых, и я даже не слышал…

Конеч­но, кайф был. Но есть мгно­ве­ния, когда начи­нал мыслить — и это было самое страш­ное. Пер­вый час опосля уко­ла, опосля вмаз­ки — самый тяже­лый. Нар­ко­ти­че­ское опья­не­ние еще не насту­пи­ло, но наго­ва про­шла опосля кума­ра, мозг ясный, начи­на­ешь сооб­ра­нажимать — и желает­ся кон­чить с собой. Пото­му что ясно видишь тупик жиз­ни. Я, во вся­ком слу­чае, его лицезрел.

А сей­час вот пыта­юсь избрать­ся из него. Пол­то­ра меся­ца дер­жусь. Лом­ки — это боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение) физи­че­ская, это пустя­ки. Страш­нее для меня — тяга к нар­ко­ти­ку. Посиживает в наго­ве, точит, гры­зет мозг (центральный отдел нервной системы животных, обычно расположенный в головном отделе тела и представляющий собой компактное скопление нервных клеток и их отростков): дай! дай! дай! Вот это мне страш­но: неуже­ли не выдер­жу, неуже­ли сло­ма­юсь? Ведь теле­фон под рукою: 100­ит мне позво­нить — и через час при­ве­зут все что хочешь. Но я дер­жусь пол­то­ра меся­ца и верю, что выдержу.

Оди­ноч­кой в этом деле быть нель­зя. Толь­ко груп­пы. У нас была доволь­но государств­ная груп­па: и хип­пи, и семей­ные, и 5­де­ся­ти­лет­ние холо­стя­ки, и сем­на­дца­ти­лет­ние дев­чон­ки и маль­чиш­ки, кото­рые толь­ко-толь­ко «при­са­жи­ва­лись». Счи­та­ет­ся, что нар­ко­ман все­гда 100­ра­ет­ся втя­нуть в это дело дру­гих, моло­дежь, но я — нико­гда. Наобо­рот, я раз­го­ва­ри­вал с данной девоч­кой, с Еленой, когда ее при­во­ди­ли к нам. Кто при­вел, для чего при­вел три­на­дца­ти­лет­нюю девоч­ку — не понимаю, не пом­ню, там как-то 100­ра­ют­ся не спра­ши­вать, ну и дер­нажимал­ся от их на рас­100­я­нии: дескать, я бога­тый, обес­пе­чен­ный, все могу приобрести, я с вами толь­ко ради сов­мест­но­го кай­фа, а обще­го у нас ниче­го нет. И я с ней раз­го­ва­ри­вал, с Леноч­кой. Мне на их, на три­на­дца­ти­лет­их — сем­на­дца­ти­лет­их, смот­реть было боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­но. Но гово­рить с ними — бес­по­лез­но, я пытал­ся. Когда чело­век вле­за­ет в эту жизнь, в этот кош­мар, то обрат­но­го пути у него… не понимаю, у кого как полу­чит­ся. И вот эта Елена, судь­ба, как у всех… Пред­ставь­те для себя одно­ком­нат­ную квар­ти­ру, в кото­рой живут супруг, супруга, два ребен­ка и две соба­ки, квар­ти­ру, кото­рую нико­гда не под­ме­та­ли и не мыли полы. Супруг и супруга веч­но про­па­да­ют на кухне, варят мак. Они — бары­ги. Но из тех барыг, кото­рые и сами колют­ся, все­гда в тумане. Може­те для себя пред­100­вить мужи­ка и бабу, кото­рые нико­гда в жиз­ни не при­че­сы­ва­лись, не умывались, не сни­ма­ли с себя одеж­ду. А здесь же и детки, и соба­ки. Сюда же при­хо­дят нар­ко­ма­ны, кто взять дозу, кто — уко­лоть­ся, а кто и зави­са­ет, живет там по несколь­ку дней, да не один. Я не мог… я даже захо­дить туда брез­го­вал, полу­чал в при­хо­жей то, что нужно, и тот­час ухо­дил, тош­но­та к гор­лу под­ка­ты­ва­ла от одно­го толь­ко запа­ха. И вот, зай­дя одна­жды, уви­дел там Елену. Она там жила, на пра­вах налож­ни­цы, вто­рой супруги, черт зна­ет кого. И по виду — как буд­то роди­лась и вырос­ла тут, раз­ве что чуток поумы­тей. Но еще немно­го — и не отличить.

В общем, нра­вы там такие, жесто­кие. Я хоть к ним толь­ко кра­ем при­ка­сал­ся, но кое-что понимаю, лицезрел. Есть денек­ги, боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шие, как у меня, — про­жи­вешь. Ан нет — нужно добы­вать, воро­вать либо при­са­сы­вать­ся, как там гово­рят. К тому, у кого денек­ги, кто может достать, огра­лупить, к тому, кто варит и про­да­ет, к бары­ге. Вот Елена при­со­са­лась к бары­ге: и ей удоб­но, не нужно забо­тить­ся о кай­фе, не нужно боять­ся, и ему: и сам поль­зу­ет­ся, и под­кла­ды­ва­ет нуж­ным людям.

Конеч­но, нажимал­ко, но что сде­ла­ешь, это таковая судь­ба, не моя судь­ба. Если все, что знал и лицезрел, про­пус­кать через себя, не филь­тро­вать, то это невоз­мож­но, с разума сойдешь…

Я вовре­мя оста­но­вил­ся, отыскал силы… Роди­те­ли ведь у меня чуток с разума не сошли, в самом пря­мом смыс­ле. Отпрыск — нар­ко­ман, да что все-таки это такое? Раз­ве для это­го меня рождали?

Доч­ку не лицезрел, не понимаю. Супруга уже не то что­бы не раз­го­ва­ри­ва­ет, а толь­ко одно твер­дит: посмот­ри на себя, что все-таки ты за чело­век? Ты же — не-человек!

А я дока­жу ей, что я — могу. А то ведь рань­ше, когда появи­лись денек­ги, маши­ну купил, дачу, я перед ней был коро­лем, а сейчас что? Она как-то мне ска­за­ла: а если я сяду на иглу? И толь­ко тогда я поду­мал: а ведь дей­стви­тель­но мог­ла. Дома и шпри­цы 100­ят, и рас­твор гото­вый. Но ведь она не при­кос­ну­лась, не потя­ну­ло даже. Что она, дру­гой чело­век? Тогда и как я выгля­жу, какой я тогда человек?

В кон­це кон­цов путь один. В кон­це кон­цов я про­ши­ряю все денек­ги, про­ши­ряю свою фир­му, собственный колдуна­зин и пой­ду кого-то уби­вать, гра­лупить, воро­вать, доста­вать кайф. Это реаль­ный логи­че­ский путь любо­го нар­ко­ма­на, каким бы он ни был бога­тым. Я же лицезрел, как дру­гие, немно­гим бед­нее меня, про­фу­ка­ли все денек­ги, лома­ну­ли ком­мер­че­ский колдуна­зин и полу­чи­ли срок. Один путь. Любо­го. Любо­го! Нет дру­го­го пути. Про­100 его нет. Вот в чем дело. А для чего мне это нужно? Что я, ужаснее дру­гих? Нет, жизнь пока­за­ла, что не толь­ко ужаснее, а во мно­гом и получ­ше, посиль­нее, обо­ро­ти­стее. Не каж­дый ведь сде­лал такую фир­му, как у меня. Так в чем тогда дело? Жизнь насту­па­ет жесто­кая. У меня — жесто­кая вдвойне. Зна­чит, нужно бороть­ся. А если не в состо­я­нии бороть­ся, то нужно сде­лать для себя пере­до­зняк, пустить по вене мак­си­мум — и отки­нуть­ся. Чтобы не истязать себя и дру­гих. И толь­ко о одном думаю: на кого доч­ку оставлю?

Чуй­ская равнина

В прес­се это не отыскало отра­же­ния, но наша рес­пуб­ли­ка вес­ной 1992 года бук­валь­но потряс­ла и заста­ви­ла тре­пе­тать два­дцать четы­ре веду­щие дер­жа­вы мира. Пере­по­лох в меж­ду­на­род­ном сооб­ще­стве был нема­лый. Что там гово­рить, что бы доб­ро­го, а испу­гать мир, насто­ро­жить его и встре­во­жить — это мы все умеем…

А сущность в том, что в Кыр­гыз­стане прак­ти­че­ски реше­но было воз­о­но­вить посе­вы опий­но­го мака. До 1974 года мы воз­де­лы­ва­ли в рай­о­нах При­ис­сык­ку­лья от 2-ух до 7 тыщ гек­та­ров план­та­ций. Мы обес­пе­чи­ва­ли сырьем всю фар­ма­цев­ти­че­скую про­мыш­лен­ность Совет­ско­го Сою­за. Разу­ме­ет­ся, рабо­та­ли самым при­ми­тив­ным спо­со­бом. Как все­гда, в раз­гар сель­хоз­кам­па­нии выго­ня­ли в поле школь­ни­ков… А это вред­ная, чрезвычайно опас­ная для здо­ро­вья работа.

Охра­ны прак­ти­че­ски не было, воро­ва­ли все кому не лень. Таковым обра­зом, Кыр­гыз­стан был глав­ным, гло­баль­ным постав­щи­ком опия на все­со­юз­ный рынок. Нар­ко­цен­тром. Кир­ги­зия при­о­ре­та­ла уже тогда все чер­ты кри­ми­наль­но­го края.

И все это вре­мя руко­во­ди­те­ли Кыр­гыз­100­на умо­ля­ли Моск­ву пре­кра­тить посе­вы опий­но­го мака в рес­пуб­ли­ке. А им отве­ча­ли: в стране нет валю­ты для закуп­ки мор­фия за границей!

Но в 1974 году все-же посе­вы опий­но­го мака в Кыр­гыз­стане закрыли.

И вот спу­стя практически два­дцать лет реше­но было их воз­о­но­вить. Понят­но, при­род­ные богат­ства рес­пуб­ли­ки скуд­ные, источ­ни­ков валю­ты прак­ти­че­ски нет. А опий — цен­ней­шейке сырье, на меж­ду­на­род­ном рын­ке за него мож­но полу­чать мил­ли­о­ны и мил­ли­о­ны баксов.

Но меж­ду­на­род­ное сооб­ще­ство, орга­ни­за­ция по борь­бе с нар­ко­биз­не­сом, в кото­рую вхо­дят два­дцать четы­ре веду­щие дер­жа­вы мира, заяви­ли реши­тель­ный про­тест. По их мне­нию, это 100­ло бы тра­ге­ди­ей для всей Евро­пы, ну и не толь­ко для Евро­пы. При пол­ном рас­па­де меж­го­су­дар­ствен­ных свя­зей, при под­няв­шей­ся волне орга­ни­зо­ван­ной пре­ступ­но­сти, при оче­вид­ной сла­бо­сти пра­во­охра­ни­тель­ных орга­нов, при откры­то­сти запад­ных гра­ниц поток нар­ко­ти­ков хлы­нет туда, на Запад, и мы быст­ро пре­вра­тим­ся во вто­рую Колум­бию. Как буд­то недо­100­точ­но хлопот у всех нас, в том чис­ле и у государств Запа­да, с Чуй­ской толики­ной, гло­баль­ным при­род­ным источ­ни­ком марихуаны…

А наши-то хозяй­ствен­ни­ки воз­ли­ко­ва­ли: ура! впе­ред! даешь валю­ту! Мэры горо­дов, гла­вы рай­он­ных адми­ни­стра­ций уже рас­по­ря­ди­лись, где, как и сколь­ко сеять. Взя­лись за мак даже те обла­сти, где его преж­де не воз­де­лы­ва­ли: и Талас, и Нарын. Раз­мах­ну­лись сра­зу на девять-десять тыщ гектаров!

Но про­тест меж­ду­на­род­ной ассо­ци­а­ции силь­но осту­дил пыл.

Со сво­ей 100­ро­ны, рез­ко высту­пи­ло про­тив и Мини­стер­ство внут­рен­их дел рес­пуб­ли­ки. Мы не воз­ра­жа­ли про­тив посе­вов мака. Но разъ­яс­ня­ли, как это нужно созодать, что­бы не сделать в пре­де­лах рес­пуб­ли­ки очередной «золо­той тре­уголь­ник», что­бы обес­пе­чить гаран­тии без­опас­но­сти сво­им граж­да­нам и меж­ду­на­род­но­му обществу.

Тогдаш­ний министр внут­рен­их дел Феликс Кулов пору­чил мне, как у нас гово­рят, про­ра­бо­тать этот вопросец.

Извест­но, что основ­ной постав­щик опий­но­го мака на меж­ду­на­род­ный рынок — Австра­лия. Я встре­чал­ся с чело­ве­ком, кото­рый восемь лет про­ра­бо­тал рези­ден­том Меж­ду­на­род­ной служ­бы по борь­бе с нар­ко­ти­ка­ми в Австра­лии. Он рас­ска­зы­вал, как там устро­е­но создание.

Во-пер­вых, план­та­ции мака рас­по­ло­же­ны на ост­ро­ве, что {само по себе} уже нема­лая изо­ля­ция. На Тасмании.

Во-вто­рых, выра­щи­вать мак дове­ре­но 6 фер­мер­ским семьям с без­упреч­ной репу­та­ци­ей. Их, как гово­рит­ся, про­све­ти­ли насквозь, как рент­ге­ном. Толь­ко им — и нико­му больше.

В‑третьих, там ведь супер­тех­но­ло­гия, уль­тра­звук, на план­та­ци­ях прак­ти­че­ски нет людей.

В‑четвертых, соб­ствен­но про­из­вод­ство закры­тое. Другими словами систе­ма охра­ны на всех эта­пах — как на золо­то­до­бы­ва­ю­щих фаб­ри­ках, как для транс­пор­тов с золо­том. Уне­сти, про­не­сти, украсть прак­ти­че­ски невоз­мож­но. Ну и тео­ре­ти­че­ски тоже.

Мы пред­ла­га­ли нашим хозяй­ствен­ни­кам: если уж выра­щи­вать мак, то давай­те орга­ни­зу­ем про­из­вод­ство по австра­лий­ско­му типу: выбе­рем труд­но­до­ступ­ное пространство, обес­пе­чим охра­ну, пере­ра­ба­ты­ва­ю­щую фаб­ри­ку сде­ла­ем по типу «поч­то­во­го ящи­ка», с каж­дым рабо­чим заклю­чим сезон­ный кон­тракт, что­бы он знал: он вхо­дит на тер­ри­то­рию это­го объ­еди­не­ния и вый­дет отсю­да толь­ко через три меся­ца. А не как рань­ше в сов­хо­зах было, когда жен­щи­ны с мако­во­го поля по 5 раз на деньку ухо­ди­ли домой — «деток подкармливать».

Хозяй­ствен­ни­ки, как водит­ся, ска­за­ли: на такое про­из­вод­ство сей­час средств нет, вот когда раз­бо­га­те­ем, тогда… Сло­вом, как обыч­но у нас.

Но самая боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шая опас­ность, о кото­рой мы свое­вре­мен­но пре­ду­пре­ди­ли и пра­ви­тель­ство, и обще­ствен­ность, под­сте­ре­га­ла всех нас со 100­ро­ны недрем­лю­щей мафии. Для обы­ва­те­ля мафия — нечто вро­де фан­то­ма, о кото­ром все гово­рят, но в гла­за не достаточно кто лицезрел. При­ве­ду факт: реше­ние о про­из­вод­стве мака было при­ня­то еще в самых общих, прин­ци­пи­аль­ных чер­тах, ниче­го кон­крет­но­го, а все бро­шен­ные и небро­шен­ные дома в рай­о­нах вокруг Иссык-Куля были уже куп­ле­ны за беше­ные денек­ги самы­ми раз­ны­ми людь­ми, при­ле­тев­ши­ми сюда со всех горо­дов, от Кав­ка­за до Колдуна­да­на. На самые послед­ние раз­ва­лю­хи цены взле­те­ли в 5­де­сят раз, а уж при­лич­ные дома при­о­ре­та­лись за целые состо­я­ния. Ниче­го не жале­ли, только бы легализоваться.

Ах так рабо­та­ют! Другими словами, толь­ко про­шел слух, а воров­ской общак либо какой дру­гой круп­ный капи­тал момен­таль­но дви­нул­ся сюда: обос­но­вать­ся тут офи­ци­аль­но, полу­чить про­пис­ку, пустить кор­ни. В уго­лов­ной сре­де, в уго­лов­ном мире нача­лось небы­ва­лое ожив­ле­ние, сме­шан­ное с азарт­ным ожи­да­ни­ем. Все запа­сы 100­ро­го опия были сроч­но выбро­ше­ны на рынок, пуще­ны в про­да­жу. Понят­но, как толь­ко появит­ся новейший, да небы­ва­ло круп­ны­ми пар­ти­я­ми, этот-то, береж­но хра­ни­мый, сра­зу упа­дет в стоимости. Сло­вом, нар­ко­ма­фия рань­ше нас при­го­то­ви­лась к ново­му пово­ро­ту в эко­но­ми­ке республики.

Для нас же это было еще одним дока­за­тель­ством пра­виль­но­сти нашей пози­ции. Либо нала­жи­вать про­из­вод­ство, как поло­же­но, либо же не откры­вать его совсем. Мы всех 100­ра­лись убе­дить: рес­пуб­ли­ка толь­ко-толь­ко откры­ла две­ри в меж­ду­на­род­ное сооб­ще­ство, 100­ли нала­жи­вать­ся кон­так­ты, тор­го­вые и про­чие отно­ше­ния, толь­ко-толь­ко пере­ло­ми­лось отно­ше­ние к Кыр­гыз­100­ну как к запо­вед­ни­ку пар­то­кра­тии, вот уже капи­та­лы запад­ных и восточ­ных государств инве­сти­ру­ют­ся в нашу эко­но­ми­ку… — и все­му это­му сра­зу же при­дет конец, как толь­ко мы нач­нем сеять мак. Без­ала­бер­но, как и рань­ше, фак­ти­че­ски порож­дая и под­карм­ли­вая нар­ко­ма­фию. От нас же все отвер­нут­ся, циви­ли­зо­ван­ные стра­ны пре­кра­тят с нами все отно­ше­ния, кро­ме вынуж­ден­но офи­ци­аль­ных. Во всем мире на про­из­вод­ство нар­ко­ти­ков смот­рят совер­шен­но совершенно точно.

Но конеч­но, в первую оче­редь свое сло­во ска­за­ла высо­кая поли­ти­ка, реши­тель­ная пози­ция два­дца­ти четы­рех высо­ко­раз­ви­тых государств, вхо­дя­щих в Меж­ду­на­род­ную орга­ни­за­цию по борь­бе с наркотиками.

Взве­сив все обсто­я­тель­ства, пре­зи­дент рес­пуб­ли­ки отме­нил преж­ние реше­ния о выра­щи­ва­нии опий­но­го мака.

Уве­рен, что, поте­ряв в валю­те, мы выиг­ра­ли неиз­ме­ри­мо боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше в гла­зах миро­во­го обще­ствен­но­го мне­ния. Все, что не полу­чим мы от несо­100­яв­шей­ся про­да­жи опий­но­го мака, 100­ри­цей вер­нет­ся нам выгод­ны­ми тор­го­вы­ми дого­во­ра­ми и ино­государств­ны­ми инве­сти­ци­я­ми. А при­дет вре­мя, научим­ся — тогда и уже орга­ни­зу­ем у себя про­из­вод­ство сырья для фар­ма­цев­ти­ки. Так что никто нас ни в чем не упрек­нет. Я в этом уверен.

Бес­пре­дел

Бес­пре­дел — нор­ма нашей жиз­ни, наш быт. Мы сво­и­ми рука­ми тво­рим бес­пре­дел еже­днев­да и раз в час.

Нынеш­ний нар­ко­ман­ский бес­пре­дел во мно­гом был порож­ден так назы­ва­е­мой анти­ал­ко­голь­ной кам­па­ни­ей 1985 года — сиим пар­тий­но-адми­ни­стра­тив­ным бес­пре­де­лом хан­же­ства, ску­до­умия и дубо­лом­но­сти. Твор­цы тех ука­клич почи­ют на пер­со­наль­ных пен­си­ях, а стра­на лупит­ся в нар­ко­ман­ских корчах.

Сиим «желез­ным» ком­му­ни­стам и неве­до­ма была, и нена­вист­на сама идея, что чело­век — не вин­тик и меха­ни­че­ский испол­ни­тель их «пред­на­чер­та­ний», что чело­век слаб и под­вер­жен соблаз­нам, что соблаз­ны и сла­бо­сти вхо­дят в систе­му жиз­ни чело­ве­ка как состав­ная часть. Что стрем­ле­ние чело­ве­ка ино­гда изме­нить свое состо­я­ние — это есте­ствен­ное, при­род­ное собственный­ство. Что бутыл­ка деше­во­го порт­вей­на на пяте­рых под­рост­ков — это некоторая отду­ши­на, выход, удо­вле­тво­ре­ние воз­раст­ных потреб­но­стей, есте­ствен­ное стрем­ле­ние под­рост­ков к поис­кам полу­за­прет­ных при­клю­че­ний. Все про­шли через это — и сле­са­ря, и пре­зи­ден­ты. Но как-то государств­да и непо­нят­но забы­ли. А в наго­ве оста­лось толь­ко одно: «Запре­тить!» «Уни­что­жить!»

Запре­ти­ли. Убили.

И полу­чи­ли то, что мы име­ем сейчас.

5 годов назад сред­ний воз­раст заре­ги­стри­ро­ван­ных нар­ко­ма­нов состав­лял 21 год.

Три года вспять — 18 лет.

Сей­час сред­ний воз­раст заре­ги­стри­ро­ван­ных нар­ко­ма­нов — 13—14 лет.

Удар нане­сен по здо­ро­вью цивилизации, по гено­фон­ду цивилизации, по буду­ще­му цивилизации.

А никто ниче­го не заме­ча­ет, не жела­ет созидать. Бес­пре­дел длится.

Я доктор, по долж­но­сти сво­ей обя­зан быть гума­ни­стом. Толь­ко вна­ча­ле хоро­шо бы опре­де­лить, в чем здесь сущность. Если в том, что­бы все раз­ва­лить и рав­но­душ­но смот­реть на смерть поко­ле­ния, то я не гума­нист и не демо­крат. А давай­те вспом­ним, как демо­крат, фаворит Лит­вы док­тор Ланд­сбер­гис издал совер­шен­но дра­ко­нов­ский закон о борь­бе с нар­ко­ма­ни­ей. Пря­мо заявил: пусть меня осу­дят, пусть обви­нят в том, что я нару­шаю пра­ва чело­ве­ка, но пока я у вла­сти, я не дам обще­ству умер­нуть от наркомании.

А у нас пра­ви­тель­ства и пар­ла­мен­ты заня­ты чем угод­но, но толь­ко не данной надви­га­ю­щей­ся опас­но­стью. И пока они сами не зна­ют, что желают, мы уже полу­чи­ли поте­рян­ное поко­ле­ние. Я это поко­ле­ние счи­таю поте­рян­ным. Истин­ные мас­шта­бы под­рост­ко­вой нар­ко­ма­нии не извест­ны нико­му, кро­ме самих под­рост­ков, кото­рые точ­но могут ска­зать, сколь­ко маль­чи­шек и дев­чо­нок во дво­ре и сколь­ко из их курят ана­шу либо колют­ся син­те­ти­че­ски­ми наркотиками.

Вол­на нар­ко­ма­нии, как девя­тый вал, все под­ни­ма­ет­ся, под­ни­ма­ет­ся — и ско­ро хлы­нет, зато­пит стра­ну. Она уже зато­пи­ла, но пока мы еще не лицезреем, не зна­ем, не заме­ча­ем. Весьма ско­ро — увидим.

И на этом фоне пра­ви­те­ли и зако­но­да­те­ли зани­ма­ют­ся тем, что до кон­ца раз­ру­ша­ют худо ли, бед­но ли, но нала­жен­ную, дей­ству­ю­щую нар­ко­ло­ги­че­скую служ­бу стра­ны. Мои кол­ле­ги-аме­ри­кан­цы от это­го при­шли в кошмар. Они чрезвычайно мно­гое у нас пере­ня­ли, прав­да, отде­лив зер­на от пле­вел, убрав жесто­ко­сти систе­мы. Взять ту же про­мыш­лен­но-про­из­вод­ствен­ную опе­ку, уча­стие и финан­си­ро­ва­ние нар­ко­ло­ги­че­ских боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ниц круп­ны­ми пред­при­я­ти­я­ми. Да аме­ри­кан­ские вра­чи толь­ко только клинок­та­ют о покро­ви­тель­стве круп­ных компаний и кон­цер­нов! У нас же лечеб­но-тру­до­вые про­фи­лак­то­рии на пред­при­я­ти­ях объ­яви­ли раб­ством, кре­пост­ни­че­ством и — упразд­ни­ли. Согла­сен, пра­ва чело­ве­ка гру­бо попи­ра­лись. Ну так с сиим и нужно бороть­ся, а для чего же уни­что­нажимать сам прин­цип сотруд­ни­че­ства меди­ци­ны и про­мыш­лен­ных компаний?!

Как досадно бы это не звучало, раз­ру­ше­ние идет пол­ным ходом. Рабо­та еди­ной нар­ко­ло­ги­че­ской служ­бы в стране прак­ти­че­ски пара­ли­зо­ва­на, от про­из­вод­ствен­но­го пат­ро­на­жа отка­за­лись, а кто будет содер­нажимать боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­цы — никто не зна­ет. Ведь пра­ви­тель­ство Рос­сии наме­ре­ва­ет­ся пре­кра­тить госу­дар­ствен­ное финан­си­ро­ва­ние нар­ко­ло­гии. Хоз­рас­чет я пони­маю: пла­ти, боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ной. Но толь­ко у нас мно­гие, чрезвычайно мно­гие боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ные из того раз­ря­да, у кого денек­ги есть только на мет­ро, что­бы добрать­ся до боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­цы. Как с ними быть?

Вот и полу­ча­ет­ся: нема­ло мы средств затра­ти­ли, сил и энер­гии, что­бы сделать эту боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­цу; аме­ри­кан­скую мето­ди­ку лече­ния нар­ко­ма­нии осво­и­ли и успеш­но при­ме­ня­ем, а кой­ки пустуют.

Ули­цы и дво­ры захлест­ну­ты под­рост­ко­вой нар­ко­ма­ни­ей, а у нас кой­ки пустуют…

Сущность в том, что у нас до сего времени нет чет­кой пра­во­вой базы для лече­ния под­рост­ков. Вот 100­ят они у некий отвод­ной тру­бы хим­чист­ки и нюха­ют, уго­ра­ют, деби­ла­ми 100­но­вят­ся — и что с ними созодать? Мили­ция гово­рит: мы бес­силь­ны, у нас ника­ких прав нет. Нужно соблю­отдать прин­цип доб­ро­воль­но­сти. Для того что­бы офор­мить под­рост­ка на при­ну­ди­тель­ное лече­ние, нужно жизнь положить.

Не достаточно того, сейчас и откры­тое упо­треб­ле­ние нар­ко­ти­ка в Рос­сии нена­ка­зу­е­мо. И с сиим я согла­сен, нар­ко­ман — все­го только боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ной чело­век. Но это толь­ко по отно­ше­нию к взрос­лым, совер­шен­но­лет­ним. Это их лич­ное дело, их неудача либо вина. Но поче­му тот же прин­цип рас­про­стра­ня­ет­ся и на под­рост­ков? Поче­му нет чет­ких юри­ди­че­ских норм, что­бы обще­ство, забо­тясь о сво­ем буду­щем, име­ло пра­во на при­ну­ди­тель­ное лече­ние несо­вер­шен­но­лет­их?! Либо мы пред­по­чи­та­ем ожидать, когда они втя­нут­ся, 100­нут закон­чен­ны­ми нар­ко­ма­на­ми, совер­шат уго­лов­ные пре­ступ­ле­ния, — и толь­ко тогда повер­нем­ся к ним всей мощью страны?..

Под­рост­ки — неустой­чи­вы во всех отно­ше­ни­ях. Пси­хи­че­ски, физи­че­ски, мораль­но. У их еще нет чет­кой кричи­ен­та­ции ни в чем. Орга­низм и пси­хи­ка под­рост­ка раз­ру­ша­ют­ся под воз­дей­стви­ем нар­ко­ти­ка момен­таль­но. И там уже воз­мож­ны любые пато­ло­гии, хоть какой физи­че­ский и характер­ствен­ный бес­пре­дел. По мно­гим паци­ен­там понимаю: для их гра­ниц доз­во­лен­но­го и недоз­во­лен­но­го, при­лич­но­го и непри­лич­но­го, стыд­но­го и бес­стыд­но­го — нет. Они, мно­гие из их, на гла­зах у всех спо­соб­ны сотво­рить такое, от что хоть какой чело­век содрог­нет­ся. И не пото­му, что они пло­хие — здесь это сло­во неумест­но, ибо неточ­но, — а пото­му, что все раз­ру­ше­но, лич­но­сти нет, чело­ве­ка нет. Повто­рю: под­рост­ки — люди, не сло­живой­ши­е­ся ни физи­че­ски, ни характер­ствен­но. Во всех смыс­лах. Прямо до того, о чем мы гово­рить и стес­ня­ем­ся, и боим­ся: у их еще нет, напри­мер, чет­кой сек­су­аль­ной кричи­ен­та­ции. И пото­му там, в при­то­нах нар­ко­ма­нов, воз­мож­но все.

Сон 5-ый

Самое страш­ное в нар­ко­ма­нии — пси­хо­ло­ги­че­ская 100­ро­на. Внут­ри у чело­ве­ка тво­рит­ся что-то кошмар­ное. Как это пере­отдать… Я в днев­ни­ках писа­ла: это чув­ство, буд­то чело­век попал в моги­лу. Вот он очнул­ся, лицезреет, что он жив, у него еще есть силы, ан нет ника­кой воз­мож­но­сти избрать­ся. Ты жив, но ты уже труп — при­мер­но так. Когда кры­ша движется, для тебя кажет­ся, что за тобой, пят­на­дца­ти­лет­ней дев­чон­кой, КГБ (Комитет государственной безопасности CCCP — центральный союзно-республиканский орган государственного управления Союза Советских Социалистических Республик в сфере обеспечения государственной безопасности, действовавший с 1954 по 1991 год) сле­дит, кры­сы выпры­ги­ва­ют из-под ног, пау­ки висят гроз­дья­ми — все это в для тебя, внут­ри, но в то же вре­мя вроде бы и снаружи. Внут­ри-то ты все пони­ма­ешь… Ну как объ­яс­нить… Вот сума­сшед­шие не зна­ют, что они сума­сшед­шие. Есть же пара­но­и­ки, шизо­фре­ни­ки, но они счи­та­ют себя нор­маль­ны­ми людь­ми. А когда кры­ша движется — ты все пони­ма­ешь, на себя вроде бы со 100­ро­ны смот­ришь и видишь. Но оста­но­вить­ся не можешь. Пред­ставь­те для себя, что вы, имен­но вы, начи­на­е­те на пло­ща­ди раз­де­вать­ся дого­ла, выкри­ки­ва­е­те какие-то глу­по­сти, кро­е­те всех матом, хва­та­е­те про­хо­дя­щих жен­щин и пыта­е­тесь их наси­ло­вать… Вы пони­ма­е­те, что дела­е­те что-то страш­ное, несов­ме­сти­мое со сво­и­ми поня­ти­я­ми, несов­ме­сти­мое и невоз­мож­ное с вами, вы это­го не желай­те, но вы это делаете.

Вот что такое пси­хоз, вот что такое состо­я­ние нар­ко­ма­на. Вся пси­хи­ка, мозг (центральный отдел нервной системы животных, обычно расположенный в головном отделе тела и представляющий собой компактное скопление нервных клеток и их отростков), душа, весь чело­век раз­ди­ра­ет­ся на две части, идет на раз­рыв. Мож­но ли это выдержать?

Все нар­ко­ма­ны, кого я понимаю, желают бро­сить, оста­но­вить­ся. И — не могут. Мож­но посодействовать, снять лом­ки, но отвра­тить от кай­фа — не понимаю… Чело­век попка­да­ет в страш­ную, не извест­ную нико­му зави­си­мость. Здесь начи­на­ет­ся пере­тя­ги­ва­ние кана­та: что ока­жет­ся силь­нее, зави­си­мость от нар­ко­ти­ка либо жела­ние бро­сить, изба­вить­ся. Если жела­ние сво­бо­ды, стрем­ле­ние изба­вить­ся от раб­ской зави­си­мо­сти пере­си­лит, тогда чело­век может под­нять­ся. Глав­ное — не обма­ны­вать себя, чет­ко ска­зать для себя, что зави­си­мость от кай­фа — это преж­де все­го зави­си­мость от людей, кото­рые могут для тебя отдать средств и могут не отдать, могут отдать для тебя дозу, а могут не отдать, потре­бу­ют от тебя за эту дозу выпол­не­ния всех при­хо­тей, другими словами могут сде­лать с тобой все, что им захо­чет­ся. Когда это гово­ришь для себя без обма­на, то появ­ля­ет­ся кре­пость, у меня лич­но — про­тест, бешен­ство, ну харак­тер у меня беше­ный, но он меня и выручил, а то бы я тут не сиде­ла с вами, а валя­лась бы под забо­ром со все­ми кому не лень…

Все толь­ко и гово­рят: дво­ро­вые ком­па­нии — это пло­хо. Навер­но. Но у меня как было: в девять лет отец раз­вел­ся с матерью, позже мать забо­ле­ла раком кро­ви, уми­ра­ла на моих гла­зах — это страш­ная болезнь. Опосля ее смер­ти попка­ла к мами­ным род­ствен­ни­кам, а там у их один раз­го­вор: денек­ги, денек­ги, денек­ги… Ну ска­жи­те, какой инте­рес один­на­дца­ти­лет­ней дев­чон­ке в раз­го­во­ре о денек­гах? А ведь дру­гих там не было. На ули­це же, во дво­ре, тебя пони­ма­ют, с тобой раз­го­ва­ри­ва­ют о том, что для тебя инте­рес­но. Дру­гое дело, что там обучат к тому же тому, что… В общем, в две­на­дцать лет я нача­ла курить, в три­на­дцать лет уже кури­ла ана­шу, а на иглу села, когда мне не было еще пят­на­дца­ти лет.

Уже за ана­шу нужно пла­тить нема­лые денек­ги. А где их взять три­на­дца­ти­лет­ней дев­чон­ке? Но здесь уже появ­ля­ет­ся подру­га, а у нее еще есть подру­га, кото­рая постар­ше, а у той — дру­зья, кру­тые, блат­ные чува­ки, и так дальше. Извест­но… 100­ли мы с подруж­кой кое-чем вро­де под­сад­ных уток. Напри­мер, под­хо­дим на рын­ке к тор­гов­цам, заиг­ры­ва­ем, заго­ва­ри­ва­ем: на моло­денек­ких, раз­вяз­ных они сра­зу клю­ют. Везем их на квар­ти­ру, а туда через 5 минут вхо­дят наши ребя­та… Либо кло­фе­ли­на в вино под­ме­ша­ешь, еще какой-либо дурачься, в общем, «обу­ва­ли кли­ен­тов» и нема­лые денек­ги на этом име­ли. Конеч­но, ты не одна, за тобой — целая уго­лов­ная бан­да. Вна­ча­ле я рабо­та­ла в ком­па­нии с даге­стан­ца­ми, позже — с чечен­ской бан­дой, а в послед­нее вре­мя с наши­ми, рус­ски­ми, с ними лег­че, пото­му что они вроде бы наиболее свои. Были, конеч­но, и дру­гие дела. С дев­чо­нок на ули­цах сереж­ки сры­ва­ла, изби­ва­ла… Что, не похо­же на меня, да? Это уж точ­но, по виду не ска­жешь, с дет­ства при­мер­ной девоч­кой была, в англий­скую спец­шко­лу ходи­ла, пени­ем четы­ре года занималась…

В общем, попка­ли мы с подруж­кой моей в чисто уго­лов­ную сре­ду: воры в законе, про­сти­здесь­ки, бан­дер­ши. Когда ищешь, то нахо­дишь. Самым млад­шим два­дцать 5 — трид­цать лет, стар­шим — 40 — 50.

Для чего я им нуж­на? Во-пер­вых, под­сад­ная утка, на мне, меж­ду про­чим, нема­лые денек­ги зара­ба­ты­ва­лись. Во-вто­рых, хоте­ли сде­лать девоч­ку на при­ход. Ну, при­ход — это наступ­ле­ние кай­фа, когда кайф при­хо­дит. И в этот момент для пол­но­го кай­фа им нуж­ны девоч­ки либо одна девоч­ка на всех. Почаще все­го — одна-две на всю груп­пу из деся­ти — пят­на­дца­ти чело­век. В основ­ном это — «вин­то­вые» девоч­ки, другими словами девоч­ки, кото­рых колют пер­вин­ти­ном. Это деше­вый само­дель­ный нар­ко­тик, от кото­ро­го чело­век сра­зу дурочке­ет и с ним мож­но созодать все что угод­но. Как пра­ви­ло, на «винт» сажа­ют не достаточно­лет­их и дела­ют их девоч­ка­ми на при­ход. Мне же про­100 повез­ло. Опосля пер­во­го уко­ла у меня поеха­ла кры­ша, нача­ло тво­рить­ся что-то страш­ное. Навер­но, «винт» нало­жил­ся на мой пси­хо­ван­ный харак­тер… Коро­че гово­ря, меня не 100­ли тро­гать, побо­я­лись. А позже появил­ся чело­век, кото­рый брал меня в посто­ян­ные сожи­тель­ни­цы, авто­ри­тет­ный таковой, вор в законе — и меня боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше не тро­га­ли. Хотя были случаи…

«Вин­то­вых» дево­чек мож­но сра­зу в «хоро­вод» пус­кать: это когда одна на деся­те­рых. А с дру­ги­ми — уже дру­гой под­ход. Это в подъ­ез­де паца­ны пыта­ют­ся тебя ухва­тить сра­зу и зава­лить на под­окон­ник. А там сна­ча­ла никто с тобой на эти темы даже и не заго­ва­ри­ва­ет. Здесь еще что важ­но. Нар­ко­ма­ны — не алка­ши. К алка­шам как-то с дет­ства впи­та­но пре­зре­ние, а тут же — взрос­лые, с виду полностью при­лич­ные люди, кото­рые раз­го­ва­ри­ва­ют с тобой на рав­ных о вся­ких умных и инте­рес­ных вещах. Один вечер, дру­гой. Позже уже и до рас­суж­де­ний о сек­се дошли, начи­на­ют тебя сло­вес­но воз­буж­отдать, ты уже сама хочешь. В общем, вер­бов­ка — так я это назы­ваю. Но не нужно при­ки­ды­вать­ся козоч­ка­ми: если ты уже попка­ла туда — зна­чит, гото­ва на мно­гое, не из дет­ско­го сада при­шла. Я, допу­стим, уже во дво­ре кури­ла ана­шу. А ана­ша, план — это вроде бы пер­вая сту­пень. Не понимаю слу­чая, что­бы чело­век, куря­щий ана­шу, не сел позже на иглу. Конеч­но, быва­ют и незапятнанные ана­ши­сты, но это уже не про­100 куря­щие, а, как у нас назы­ва­ют, — пла­но­вые. А это все рав­но что сидя­щий на игле, та же зависимость.

Либо так: он доб­рый таковой, они все доб­рые, бес­плат­но колют, колют, а позже гово­рят девоч­ке: слу­шай, доро­гая, нужно пла­тить. А извест­но, как пла­тить. Ну, спать с ним — это само собой разу­ме­ет­ся, девоч­ка к это­му дав­но гото­ва либо даже с пер­во­го денька уже дремлет. Но это ведь еще не пла­та, ему это­го может пока­зать­ся не достаточно. А он уже забрал над ней пол­ную власть. Это его продукт. Он им рас­по­ря­жа­ет­ся, тор­гу­ет. Девоч­ки — все­гда ходо­вой продукт. Вот мою подру­гу ее сожи­тель исполь­зу­ет, как ему нужно: ну себе, как допол­не­ние к кай­фу, дру­зьям дает напро­кат на час-дру­гой, пус­ка­ет ее по кру­гу — за денек­ги, другими словами зара­ба­ты­ва­ет на ней, когда средств нет, про­100 под­кла­ды­ва­ет под нуж­ных ему людей, рас­пла­чи­ва­ет­ся ею при вся­ких раз­бор­ках и так дальше.

А еще есть про­100 извра­щен­цы. В нашей же груп­пе был один вор, лет трид­ца­ти при­мер­но, как там гово­рят, уже две ход­ки сде­лал, другими словами дважды в тюрь­ме был. Он поса­дил на иглу три­на­дца­ти­лет­нюю девоч­ку, есте­ствен­но, сам с ней спал, тор­го­вал, а позже стал вну­шать поти­хонь­ку, вну­шать. У него здо­ро­вый дог был… А под нар­ко­ти­ком, тем наиболее под «вин­том», мож­но вну­шить все что угод­но. В общем, он под­го­то­вил ее, вну­шил и заста­вил сно­шать­ся со сво­им догом… Позже он, этот вор, и ко мне под­ка­ты­вал­ся, но у меня, сла­ва Богу, был уже собственный сожитель.

О той жиз­ни рас­ска­зать все невоз­мож­но. Там, в том мире, люди могут сде­лать все, что и в страш­ном сне не при­снит­ся. Все могут: пре­отдать, про­отдать, рас­топ­тать. Один из наших род­ную мама заре­зал толь­ко за то, что она ему средств не дава­ла. Понимаю бары­гу, кото­рый обма­нул поку­па­те­лей, про­отдал боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шую пар­тию рас­тво­ра, а он, рас­твор, ока­зал­ся чуток ли не про­100 водой. Так его пой­ма­ли, при­ве­ли на хату, вклю­чи­ли гром­кую музы­ку и «всем хором» изна­си­ло­ва­ли, как у их гово­рят, «опу­сти­ли». Это при мне было, прав­да, в сосед­ней ком­на­те, я толь­ко виде­ла, как он вышел, доплел­ся до ван­ной и там лег… Либо понимаю квар­ти­ру одно­го нар­ко­ма­на-хип­пи, уже с разума сошед­ше­го чело­ве­ка. У него как-то государств­но кры­ша поеха­ла: он прогуливается по промой­кам и все тащит в дом, все объ­ед­ки, отбро­сы. Так у него по квар­ти­ре, вы не пове­ри­те, кры­сы бега­ют… Но сре­ди его зна­ко­мых за ту квар­ти­ру идет бой. Квар­ти­ра — боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шая цен­ность. Все вклю­чи­лись, что­бы к тому сума­сшед­ше­му хип­пи под­се­лить, про­пи­сать сво­е­го чело­ве­ка — тогда и уже несчаст­но­го хип­па­ря мож­но отправ­лять в психушку…

Вооб­ще, уго­лов­ный мир — это дерь­мо в кра­си­вой оберт­ке. Так я себе опре­де­ли­ла. Кра­си­вая оберт­ка — это пес­ни блат­ные, гулян­ки, денек­ги, вроде бы сво­бо­да, раз­го­во­ры типа: да мы за коре­ша да душу отда­дим, да пасть порвем кому хочешь… Все это дерь­мо и обман, уж поверь­те мне. И пре­да­дут, и про­да­дут, и все что угод­но. Я ж гово­ри­ла: мама заре­зал, хотя мама у уго­лов­ни­ков счи­та­ет­ся послед­ней и един­ствен­ной свя­ты­ней. А о друж­бе и гово­рить нече­го. Вот я, напри­мер, нико­му там пло­хо­го не сде­ла­ла, послед­ней сво­ей дозой разделяй­лась. А меня мои же дру­зья дважды под­100­ви­ли, заве­ли на квар­ти­ру, про­да­ли меня… Пото­му что я понра­ви­лась одно­му авто­ри­те­ту, он высо­ко 100­ял и про­тив его сло­ва никто не мог ниче­го ска­зать. А я ведь не послед­няя под­стил­ка в том мире, уже был у меня авто­ри­тет, поло­же­ние кое-какое, нако­нец, был у меня собственный «закон­ный» сожи­тель со сво­и­ми пред­став­ле­ни­я­ми о гор­до­сти, чести и прочем.

Но когда я до это­го дошла сво­им опы­том, то доду­ма­лась до того, что и в нор­маль­ной жиз­ни идет то же при­укра­ши­ва­ние блат­но­го, уго­лов­но­го, нар­ко­ман­ско­го мира. Посмот­ри­те теле­ви­зор: если про нар­ко­ма­нов, то обя­за­тель­но про мил­ли­о­ны дол­ла­ров. Да у наших людей при сло­ве «дол­лар» сра­зу слю­на начи­на­ет течь…

А кинофильм о про­сти­здесь­ках? Да на такую жизнь раз­ве что послед­няя дебил­ка не клю­нет! Это ж рекла­ма, та же кра­си­вая обертка.

Пом­ню кинофильм про вора, в глав­ной роли был Вален­тин Гафт. Ну куда там, и кра­си­вый, и бла­го­род­ный, и вооб­ще — Гафт…

Конеч­но, 100­ра­ют­ся ска­зать и про дру­гое. Но вот это при­укра­ши­ва­ние, оно пере­ве­ши­ва­ет. Возь­ми­те ту же эст­ра­ду. Я не желаю ска­зать, что на Запа­де все хоро­шо, но там есть пре­стиж здо­ро­во­го обра­за жиз­ни, я чита­ла о этом. А у нас что в пре­сти­же? Рэке­ти­ры, про­сти­здесь­ки и вооб­ще — кру­тые. Послу­шай­те рок-груп­пы, там ведь сплош­ная лажа про то, как хоро­шо и нужно быть кру­тым чува­ком, и каж­дый певец изо всех сил изоб­ра­жа­ет из себя кру­то­го. У нас даже филь­мов нет вро­де индий­ских, где если не герой, то счаст­ли­вый слу­чай спа­сал бы бед­ных, несчаст­ных. Коро­че, даже ска­зок для уте­ше­ния нет.

Конеч­но, ска­жут: не для тебя, дескать, о этом гово­рить, с тво­ей-то жиз­нью. Но я тоже чело­век, тоже думаю.

Я дважды пыта­лась бро­сить. И ниче­го не полу­ча­лось. Рано либо позд­но сры­ва­лась. Один раз совершенно глу­по полу­чи­лось. Я и уко­лоть­ся хоте­ла, и в то же вре­мя не хоте­ла воз­вра­щать­ся в свою ком­па­нию, сно­ва попка­отдать в это дерь­мо. А где взять кайф, где взять денек­ги? Пря­мо сей­час. Идти на рынок и про­да­вать себя в палат­ке. Либо сво­ро­вать чего-нибудть. Я, конеч­но, выбра­ла воров­ство. Зашла в один дом, взя­ла вещи — и попка­лась. Хоро­шо, что не поса­ди­ли, дали услов­но. Но это отец меня отма­зал, все поло­жил, только бы я в зону не попка­ла. Спа­си­бо ему, нажимал­ко толь­ко, что он позд­но появил­ся в моей жизни.

Есть отча­я­ние от того, что не можешь ниче­го сде­лать. Навер­но, от него-то я и трижды пыта­лась покон­чить с собой. Не так, как мно­гие нар­ко­ма­ны, кото­рые режут­ся для того, что­бы кровь (внутренняя среда организма, образованная жидкой соединительной тканью. Состоит из плазмы и форменных элементов: клеток лейкоцитов и постклеточных структур: эритроцитов и тромбоцитов) уви­деть и успо­ко­ить­ся. Я — по-насто­я­ще­му. И вены реза­ла, и из пет­ли меня выни­ма­ли, и таб­лет­ка­ми тра­ви­лась. А не полу­ча­лось пото­му, что нар­ко­ман нико­гда не быва­ет один, все вре­мя в окру­же­нии мно­гих, даже в туа­ле­те не закро­ешь­ся, что­бы повеситься…

Выгля­жу я ниче­го на свои сем­на­дцать лет, прав­да? Может, чуток постар­ше. Но здо­ро­вья нет ника­ко­го. Это толь­ко так, сна­ру­жи. Ну во-пер­вых, мне чуток ногу не ампу­ти­ро­ва­ли. Вооб­ще-то у меня все­гда была своя «маши­на», так шприц назы­ва­ет­ся. Но когда на квар­ти­ре надол­го завис­нешь, когда все под­ряд колют­ся, то уже не до это­го. От гряз­но­го шпри­ца нача­лось нагно­е­ние, абсцесс (лат. abscessus — нарыв — гнойное воспаление тканей с их расплавлением и образованием гнойной полости) — еле выручил­ли, на гра­ни была. А во-вто­рых, вра­чи гово­рят, что у меня серд­це ни к чер­ту, желу­док. А когда дождик начи­на­ет­ся, у меня, как у 100­ри­ков, все суста­вы ломит, в общем, нави­да­лась девоч­ка весе­лой жиз­ни. Но вы зна­е­те, ино­гда я счи­таю, что это мне посодействовал­ло. У меня до это­го были совершенно дру­гие пред­став­ле­ния о жиз­ни. А сей­час я понимаю людей, я понимаю, на что они спо­соб­ны. Меня не обма­нешь. Конеч­но, хоро­шо бы такую шко­лу прой­ти заоч­но, на чужом опы­те, но ведь дурочка­ков чужой опыт не учит, толь­ко собственный.

Да, меня сейчас труд­но обма­нуть. Вот все гово­рят: бороть­ся нужно, бороть­ся с нар­ко­ма­ни­ей. По теле­ви­зо­ру пока­зы­ва­ют. Для кого? Для олу­хов, кото­рые ниче­го не зна­ют. Вся борь­ба заклю­ча­лась в том, что лови­ли несчаст­ных нар­кош и сажа­ли в тюрь­му. Сейчас этот закон отме­ни­ли, при­зна­ли нар­ко­ма­нию болез­нью, сажать 100­ло неко­го. Так я слы­ша­ла, что мен­ты злят­ся. Сейчас-то им нужно ловить тех, кто тор­гу­ет, кто рас­про­стра­ня­ет нар­ко­ти­ки, а это… Не понимаю, за всех не буду гово­рить. Конеч­но, мили­ция ловит, отыскивает, но все таки начи­нать нужно с нее. Я виде­ла, как мили­ци­о­не­ры в отде­ле­нии наси­лу­ют про­сти­ту­ток, вылов­лен­ных в ресто­ране. Это что, так и долж­но быть? Ну, допу­стим, это про­100 ско­ты, быд­ло. Но ведь у нас есть такое выра­же­ние: «свои мен­ты». Я, напри­мер, понимаю сле­до­ва­те­ля, кото­рый дает нашим ворам навод­ки на бога­тые квар­ти­ры. Я понимаю, слы­ша­ла и виде­ла 2-ух мили­ци­о­не­ров, кото­рые сиде­ли в при­тоне и обсуж­да­ли какие-то дела с доку­мен­та­ми на чью-то маши­ну. Другими словами они при­шли к хозя­и­ну квар­ти­ры по како­му-то слу­жеб­но­му делу. Но неуже­ли они не пони­ма­ли, что попка­ли в при­тон нар­ко­ма­нов? Не виде­ли меня, не рас­по­зна­ли? Запа­ха не учу­я­ли? Ушли как ни в чем не быва­ло. Вот и задумаешься.

Ясно, что ловить и брать нужно не боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ных нар­кош, а тех, кто тор­гу­ет, барыг. При­то­ны накры­вать. Как их най­ти? Не нужно меня сме­шить. Все при­то­ны, все квар­ти­ры, где варят, всем, абсо­свиреп­но всем извест­ны. А уж мили­ции — подав­но. Да от квар­ти­ры, в кото­рой варят нар­ко­ти­ки, за вер­сту несет — таковой запах, что в подъ­ез­де на пер­вом эта­же чув­ству­ешь. Все сосе­ди зна­ют, где при­тон, где соби­ра­ют­ся нар­ко­ма­ны. И как мож­но не знать, если там по 5, 10, пят­на­дцать дней, меся­ца­ми живут 10 либо боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше чело­век, отту­да кри­ки раз­но­сят­ся, хри­пы, абсурд, мат. Да подой­ди к данной квар­ти­ре, по одно­му виду две­ри она уже отли­ча­ет­ся от дру­гих, ясно, кто там живет. Я понимаю квар­ти­ру, в кото­рой пол в несколь­ких местах про­стре­лен из писто­ле­та и в кото­рой за один толь­ко год четы­ре раза вопила­мы­ва­ли дверь. Это мож­но ута­ить от сосе­дей? Ясно, что нель­зя. А вот мили­ция ухит­ря­ет­ся не знать о этом и не слышать.

Вот и начи­на­ешь мыслить: поче­му не берут? Зна­чит, что-то име­ют с это­го? Там ведь гро­мад­ные денек­ги кру­тят­ся, и любо­му бары­ге либо бос­су ниче­го не 100­ит отсте­ги­вать двум-трем мен­там… Пой­ми­те меня пра­виль­но: я не виде­ла, что дают денек­ги, не могу именовать фами­лий и ска­зать: вот такие-то посиживают на отку­пе. Но не знать о при­то­нах в Москве — это зна­чит нароч­но закры­вать гла­за. Я в этом уверена.

И с сиим свя­за­но еще самое глав­ное, самое страш­ное. По моим при­кид­кам, сей­час у нас насту­па­ет власть силы. Рань­ше у меня тоже иллю­зий не было, но я все таки счи­та­ла, что в мире есть некий коэф­фи­ци­ент спра­вед­ли­во­сти, кото­рый свое все рав­но возь­мет. Но сей­час я точ­но понимаю, что хоть какой чело­век — никто. Со мной, с вами, с ним могут сде­лать все что угод­но, все, что захо­чет какой-либо шеф из той жиз­ни. Если захо­чет — сде­ла­ет. Будь ты кру­той, супер­мен, качок, не гово­ря уже о том, что ты про­100 чело­век со сво­и­ми пра­ва­ми. А ему глу­бо­ко пле­вать. Он сде­ла­ет то, что захо­чет. И никто: ни армия, ни мили­ция, ни вся стра­на, никто вас не смо­жет защитить.

Это ведь все не про­100 так. Вы, обык­но­вен­ные люди, дума­е­те, что вот есть мы — про­сти­здесь­ки, нар­ко­ма­ны, шпа­на, под­стил­ки, грязюка и мразь. Ну, нами пра­вят кру­тые, рэке­ти­ры, а ими — воры про­100 и воры в законе. И сиим вро­де бы огра­ни­чи­ва­ет­ся наш мир — так для вас кажет­ся. Но я‑то понимаю, что там, выше, еще есть три-четы­ре сту­пе­ни, на кото­рых посиживают не извест­ные нико­му бос­сы. Я, допу­стим, име­ла дело с вора­ми на чет­вер­той сту­пе­ни той лест­ни­цы. А выше — еще три. Я это про­100 понимаю. А мы — про­сти­здесь­ки, нар­ко­ма­ны, шпа­на и грязюка, — мы осно­ва, армия. А если есть армия, то в ней есть офи­це­ры, гене­ра­лы, мар­ша­лы, глав­но­ко­ман­ду­ю­щие. Если мы пла­тим денек­ги бары­ге, если воры в законе пла­тят бары­ге, то кому пла­тит бары­га? Он что, сам по для себя? Может, и воры, и бары­ги име­ют одно­го бос­са? А над тем бос­сом еще шеф? Я‑то точ­но понимаю, поверь­те, что это так.

И от это­го мне страш­но. От того, что насту­па­ет власть силы. Силы этих бос­сов, про­тив кото­рых никто из вас ниче­го сде­лать не сумеет.

Чуй­ская равнина

Не пер­вый раз слы­шу раз­го­во­ры о том, что в боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ших горо­дах мили­ция зна­ет про при­то­ны, про точ­ки, где ведет­ся про­да­жа нар­ко­ти­ков, — и закры­ва­ет гла­за. Ска­жем пока так: закры­ва­ет глаза…

Ясно, что в семье не без уро­да. И если одна из нар­ко­ма­нок гово­рит, что при­тон изве­стенок всем сосе­дям, что там выби­ва­ют две­ри, стре­ля­ют из писто­ле­та — и толь­ко мили­ция ниче­го не слы­шит… Здесь воз­ра­зить что-либо тяжело.

Но не желает­ся веровать. Во мне вос­100­ет оскорб­лен­ная мили­цей­ская честь, мили­цей­ская гор­дость. Не желаю веровать, и все.

Одна­ко если немно­го остыть, поду­мама, то ведь и я, и мы все гово­ри­ли о этом вслух. Когда у нас в рес­пуб­ли­ке чуток было не нача­ли сеять опий­ный мак, когда нар­ко­ма­фия момен­таль­но при­о­ре­ла дома в При­ис­сык­ку­лье и тем созда­ла для себя офи­ци­аль­ную базу, мы пер­вы­ми заго­во­ри­ли о том, что всю рес­пуб­ли­ку ску­пят на кор­ню, весь чинов­ни­чий аппа­рат, и в первую оче­редь — мили­цию. Тут, в Кыр­гыз­стане, опий будет доста­вать­ся им прак­ти­че­ски бес­плат­но, раз­во­ро­вы­вать­ся с сов­хоз­ных план­та­ций. Да при таковых при­бы­лях нар­ко­ма­фия не пожа­ле­ет на под­куп ника­ких средств. При­чем ведь от моих опе­ров не будут тре­бо­вать како­го-либо уча­стия сло­вом либо делом… Нет, про­100 попро­сят его «подремать» подоль­ше в тот либо другой денек, про­100 отвер­нуть­ся в тот либо другой под­хо­дя­щий момент. И все…

А уж о нашей зар­пла­те гово­рить не при­хо­дит­ся. Как-то мы с ребя­та­ми под­счи­та­ли, что все мое нажимало­ва­нье — пол­то­ра грам­ма силь­но­го нар­ко­ти­ка… А мой кол­ле­га с Запа­да, прав­да, он, по слу­жеб­ной иерар­хии, на одну-две сту­пе­ни ниже меня, супера­гент — назы­ва­ет­ся долж­ность, полу­ча­ет за месяц 6 с поло­ви­ной тыщ дол­ла­ров. Так что с кор­руп­ци­ей мы еще столк­нем­ся. И еще как столкнемся…

Я все­гда гово­рил, что в угро­зыс­ке рабо­та­ют фана­ти­ки. Я свою рабо­ту за что люб­лю… При­хо­дит дедок, пла­чет: сынок, скотин­ку кор­мил, а какие-то гады све­ли ее со дво­ра… Мы взле­та­ем, всех, кого можем, кого зна­ем и подо­зре­ва­ем, здесь же про­све­чи­ва­ем, всю аген­ту­ру под­клю­ча­ем, в общем, зем­лю носом роем. Дай Бог, чтобы не заре­за­ли, что­бы успеть… Нахо­дим, при­во­дим ее во двор, вызы­ва­ем дед­ка. А он сно­ва пла­чет, сло­ва ска­зать не может…

Либо дру­гой при­мер… Ран­ним-ран­ним с утра, в рей­де, засек­ли мы 100­я­щий в коноп­лях мото­цикл «Урал». Здесь же окру­жи­ли, непо­да­ле­ку и паца­ны тру­дят­ся, ана­шу заго­тав­ли­ва­ют. Да зна­ко­мые все, на моих гла­зах вырос­ли. А мото­цикл, есте­ствен­но, угнан­ный, без клю­ча заве­ден, про­во­да замкнули…

Воз­вра­ща­ем­ся в рай­он, в отде­ле­ние, раз­би­ра­ем­ся с паца­на­ми. А здесь к девя­ти часам вры­ва­ет­ся мужчина с сума­сшед­ши­ми гла­за­ми: това­ри­щи, у меня «Урал» угна­ли!.. Ну пред­став­ля­е­те, что такое по нынеш­ним вре­ме­нам неважно какая маши­на, тем наиболее таковая мощ­ная, как «Урал». Да еще на селе, где без него хозя­ин как без рук. Ну чуток ли не рыда­ет чело­век. Он же зна­ет, что если угна­ли на пла­ны — это у их, у нар­ко­ма­нов, так назы­ва­ет­ся: выехать на пла­ны, угнать маши­ну на пла­ны, — то практически навер­ня­ка либо сожгут, либо уто­пят, что­бы лиш­их сле­дов не оставлять.

А я его спра­ши­ваю: «Урал» номер­ной символ такой-то твой? Мой, гово­рит, а сам боит­ся для себя веровать. Так забе­ри, гово­рю, уже отыскали, на пло­щад­ке стоит…

Это нужно созидать лицо чело­ве­ка… В такие мину­ты я и пони­маю, что моя рабо­та — всем рабо­там рабо­та, не напрасно живу.

Атак, конеч­но, в розыс­ке фана­ти­ки рабо­та­ют… Я по долж­но­сти — зам. началь­ни­ка угро­зыс­ка, по зва­нию — капи­тан мили­ции. Если б мама не помо­га­ла со сво­е­го при­уса­деб­но­го участ­ка, попро­буй прокормись…

Опе­ра́ (Из путе­вых заметок)

Опе­ра вез­де оди­на­ко­вы. Вик­тор Драйд пра­виль­но, точ­но ска­зал: фана­ти­ки. Хотя дол­жен ого­во­рить­ся, что у меня, отдель­но взя­то­го чело­ве­ка, с нашей мили­ци­ей слож­ные отно­ше­ния. Я ее, нашу мили­цию, в общем и в целом, недо­люб­ли­ваю. Несмот­ря на то, что на заре туман­ной юно­сти весь роман­ти­че­ский пыл и всю энер­гию отда­вал уго­лов­но­му розыс­ку. И могу под­твер­дить: мы тогда и были фана­ти­ка­ми за 100 и 100 два­дцать руб­лей за месяц. И мне так при­ят­но было слы­шать, что и нынеш­ние опе­ра — фана­ти­ки. Чуток-чуть теп­лее на сердечко.

Опе­ра вез­де оди­на­ко­вы: и на севе­ре, и на юге. Толь­ко усло­вия у их раз­ные. На юге, в той же Чуй­ской равнине, идет вой­на. А фрон­то­ви­ки не напрасно гово­рят: на войне сво­бо­ды боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше. Там, на юге, опер ни на кого не огля­ды­ва­ет­ся. К любо­му опе­ру подой­ди, рядо­во­му либо неря­до­во­му, он для тебя все рас­ска­жет и все покажет.

А на севе­ре — ина­че. Там за каж­дым сло­вом нужно обра­щать­ся к началь­ству, 100­вить в извест­ность, ожидать, доз­во­лит либо не доз­во­лит. Да конеч­но, доз­во­лит, куда оно денет­ся. Но все таки… обра­щать­ся-то нужно. Куда уж даль­ше, не про­стой рядо­вой, а началь­ник служ­бы по борь­бе с нар­ко­ти­ка­ми не мог само­100­я­тель­но встре­тить­ся со мной и пого­во­рить, пото­му что нужно 100­вить в извест­ность выше­100­я­щее началь­ство, а его не было… Изви­нял­ся, бед­ный, оправ­ды­вал­ся: дескать, пони­ма­е­те, мы люди в пого­нах, субординация…

Пони­маю. Пони­маю, что опе­ра не вино­ва­ты. Систе­ма как была глу­хой и сле­пой, таковой и оста­лась. Ей хоть потоп, только бы чинов­ность соблю­да­лась. Она власт­но нало­жи­ла лапу даже на самую сво­бод­ную, самую нефор­маль­ную часть мили­ции — опе­ра­тив­ни­ков. Да еще пол­на важ­но­сти от досту­па к яко­бы осо­бой инфор­ма­ции. Какая, к чер­ту, осо­бая. Сокры­тие ее — уже пре­ступ­ле­ние. Здесь кри­ком кри­чать нужно, люд под­ни­мама, а чинов­ни­ки игра­ют в свои суб­ор­ди­на­ци­он­ные и «сек­рет­ные» бирюльки.

Для справ­ки. Рен­та­бель­ность нар­ко­биз­не­са — 100 000 про­цен­тов. Ина­че гово­ря, рубль, вло­жен­ный в нар­ко­биз­нес, при­но­сит 1000 руб­лей прибыли.

По све­де­ни­ям МВД (Министерство внутренних дел — орган исполнительной власти, правительственное учреждение, в большинстве стран, как правило, выполняющий административно-распорядительные функции в сфере обеспечения общественной безопасности), в 1991 году годо­вой обо­рот нар­ко­биз­не­са состав­лял 40 000 000 000 (40 мил­ли­ар­дов) руб­лей. Лег­ко пред­100­вить для себя, что же все-таки это такое, если знать: весь бюд­жет Совет­ско­го Сою­за тогда состав­лял 5­сот мил­ли­ар­дов руб­лей, другими словами вся стра­на, услов­но гово­ря, была бога­че нар­ко­ма­фии все­го только в две­на­дцать раз.

В нынеш­нем мас­шта­бе это циф­ры и сум­мы немыслимые.

При­ме­ча­ние: тут при­во­дят­ся дан­ные за 1991 год пото­му, что это послед­ние дан­ные МВД (Министерство внутренних дел — орган исполнительной власти, правительственное учреждение, в большинстве стран, как правило, выполняющий административно-распорядительные функции в сфере обеспечения общественной безопасности) Союза.

Сей­час инфор­ма­ции по стра­нам СНГ (Содружество Независимых Государств — региональная международная организация (международный договор), призванная регулировать отношения сотрудничества между государствами, ранее входившими в состав СССР) прак­ти­че­ски нет. Воз­рос­шая в десят­ки раз актив­ность нар­ко­биз­не­са так­же не под­да­ет­ся учету.

Доро­га (Быто­вое явление)

К наше­му несча­стью, в Чуй­ской равнине схо­дят­ся три вели­ких желез­но­до­рож­ных пути. Либо так — отсю­да исхо­дят три боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шие доро­ги, по кото­рым гон­цы, гру­жен­ные чемо­да­на­ми с ана­шой, устрем­ля­ют­ся во все кон­цы страны.

Наиболее того, желез­ная доро­га от стан­ции Арысь на запа­де до стан­ции Чу на восто­ке про­хо­дит как раз вдоль Чуй­ской толики­ны. И на всем ее про­тя­же­нии на боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ших стан­ци­ях, малень­ких полу­стан­ках и глу­хих пере­ез­дах в ваго­ны вхо­дят полностью цивиль­ные моло­дые люди с боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ши­ми чемо­да­на­ми, объ­е­ми­сты­ми сум­ка­ми, гро­мад­ны­ми турист­ски­ми рюк­за­ка­ми. Кто осме­лит­ся к ним подой­ти, кто име­ет пра­во? Да никто. И прав­да ведь, с какой 100­ти, на каком осно­ва­нии? Досмотр вещей? Изволь­те предъ­явить санк­цию про­ку­ро­ра. И пра­виль­но, и вер­но. Так что, осо­бый режим вве­сти на доро­ге? К зако­но­да­те­лям обра­тить­ся? А позже уже ходить с соба­ка­ми по вагонам?

А поче­му бы и нет. Ведь суще­ству­ет осо­бый режим в при­гра­нич­ных рай­о­нах. Пря­мо не под­сту­пишь­ся. Хотя пора бы уж осознать, кому я там 100 лет нужен, что­бы так сте­речь меня тут. Одна­ко сте­ре­гут. Нема­лые денек­ги тра­тят. Да не на охра­ну гра­ни­цы, а на то, что­бы меня к ней близ­ко не под­пус­кать, каж­дый раз выпи­сы­вать спе­ци­аль­ный доку­мент и про­ве­рять: для чего пищу в город либо село кило­мет­ров за 5­де­сят от гра­ни­цы, поче­му, к кому. А здесь идет речь о волшебство­вищ­ной пагу­бе, о гло­баль­ном при­род­ном источ­ни­ке все­на­род­ной отра­вы, а мы рука­ми раз­во­дим, не зна­ем, что созодать. Так давай­те дей­стви­тель­но для нача­ла хотя бы осо­бый режим вве­дем, будем ходить по ваго­нам с соба­ка­ми. Уж соба­ки-то не подведут.

Одним сло­вом, вме­сте нужно мыслить.

Эта вет­ка, Арысь — Чу, как раз и соеди­ня­ет, замы­ка­ет три боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шие доро­ги. По ней лег­ко мож­но избрать хоть какой путь в хоть какой конец.

От стан­ции Арысь откры­ва­ет­ся доро­га на Аральск, Актю­бинск, Уральск и дальше в Рос­сию через Сара­тов, гро­мад­ный город, кри­ми­но­ген­ный город, бла­го­дат­ный для сбы­та марихуаны.

От стан­ции Чу через Алма­ты гон­цы выхо­дят на Турксиб, другими словами через Тал­ды-Кур­ган и 7­па­ла­тинск на Бар­на­ул и Ново­си­бирск, Новокузнецк.

Но самый глав­ный, основ­ной путь — цен­траль­ный: на Расправа­ган­ду, Аста­ну и Петропавловск.

Расправа­ган­да — пере­ва­лоч­ный пункт. Тут мож­но прий­ти в себя, отле­нажимать­ся, осмот­реть­ся. Мож­да и про­отдать продукт, бла­го поку­па­те­лей тут как нигде в Казах­стане: каж­дый тре­тий под­ро­сток либо моло­дой чело­век если не сам курит, то зна­ет, кто курит, сколь­ко, с кем и где взять. Мощ­ный, бога­тый рынок сбы­та — Караганда.

Это ведь не про­100 самый боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шой город в Цен­траль­ном Казахстане.

Это 100­ли­ца печаль­но зна­ме­ни­той импе­рии под назва­ни­ем Карлаг.

Отсю­да на тыся­чу кило­мет­ров на север и на юг, на запад и на восток про­сти­ра­лись по сте­пи и полу­пу­стыне государств­ные посе­ле­ния из длин­ных бара­ков, ого­ро­жен­ных колю­чей про­во­ло­кой, с шатра­ми 100­ро­же­вых вышек. В свое вре­мя, в сере­дине 6­де­ся­тых, я про­шел по одной толь­ко вет­ви: от Расправа­ган­ды через Жарык до Джез­каз­га­на, а отту­да через Кен­гир, где было зна­ме­ни­тое вос­100­ние, опи­сан­ное Сол­же­ни­цы­ным в «Архи­пе­ла­ге ГУЛАГ», до Джез­ды, Кар­сак­пая и Шен­бе­ра и сво­и­ми гла­за­ми лицезрел сгнив­шие бара­ки и пова­лен­ные стол­бы, про­ржа­вев­шую колю­чую про­во­ло­ку, до послед­не­го изды­ха­ния обни­ма­ю­щую несчаст­ную нашу землю.

О ней, о нашей зем­ле, Олжас Сулей­ме­нов трид­цать годов назад сло­жил горь­кие стро­ки: «Казах­стан, ты огро­мен: 5 Фран­ций, без Лув­ров, Пари­жей, Мон­март­ров. Уме­сти­лись в для тебя все Басти­лии греш­ных 100­лиц. Ты огром­ною катор­гой пла­вал на малень­кой кар­те. Мы, каза­хи, на данной катор­ге родились».

Расправа­ган­да была 100­ли­цей той гро­мад­ной, все­свет­ной катор­ги. А на ней, на катор­ге, ведь были не толь­ко поли­ти­че­ские. Дале­ко и не толь­ко. И опосля амни­стий, опосля сро­ка мно­гие, чрезвычайно мно­гие из их так и оста­лись тут, создав государств­ную, непо­нят­ную армию людей, соби­ра­ю­щих­ся уехать домой. В 6­де­ся­тые годы на руд­ни­ках Мар­ган­ца, Николь­ско­го, на стро­и­тель­стве доро­ги Джез­ды — Кар­сак­пай я еще встре­чал мужи­ков, кото­рые уже 10 лет зара­ба­ты­ва­ют для себя на доро­гу да никак не могут доне­сти денек­ги до авто­бус­ной либо желез­но­до­рож­ной кас­сы. Но эти — худо ли, бед­но ли — рабо­та­ли, были при деле. А кто счи­тал тех, кто про­100 остал­ся жить в мно­го­чис­лен­ных сло­бод­ках, тру­що­бах соци­а­лиз­ма либо же про­100 вновь встал в ряды блат­но­го мира.

При­бавь­те к ним ссыль­но­по­се­лен­цев, сослан­ных сюда чечен­цев, бал­кар­цев, нем­цев, корей­цев, азер­бай­джан­цев… Их детки тоже не оста­лись в 100­роне, тоже вли­лись в тогдаш­ний уго­лов­ный конгломерат.

Поверь­те, я не в осуж­де­ние гово­рю. Наобо­рот, их-то, деток ссыль­но­по­се­лен­цев, я понимаю, пони­маю и сочув­ствую. Ведь они, детки ссыль­ных наро­дов, были постав­ле­ны вне зако­на. Мы, мест­ное насе­ле­ние: каза­хи, рус­ские, укра­ин­цы, искон­но тут живу­щие, — виде­ли в их пре­да­те­лей, вра­гов, как нам объ­яс­ня­ли вла­сти, и еще удив­ля­лись, что их всех не порас­стре­ля­ли, а поз­во­ли­ли жить и дышать с нами одним воз­ду­хом. Они же отве­ча­ли нам зло­бой, нена­ви­стью, вызы­ва­ю­щим пове­де­ни­ем. Как они мог­ли отсто­ять себя? По-раз­но­му. Но самый лег­кий путь был — при­мкнуть к уго­лов­но­му сосло­вию либо самим сделать свое уго­лов­ное сосло­вие, касто­вое. А мы, в свою оче­редь, что бы и где бы ни слу­чи­лось, гово­ри­ли: это чечен­цы, кру­гом одни чечен­цы. В ответ они, озлоб­ля­ясь на наве­ты, еще силь­нее взвин­чи­ва­ли внутри себя оби­ду и зло­бу… И так дальше, и тому подоб­ное, так и кру­тил­ся этот замкну­тый круг, порож­дая только недоб­рые чув­ства. Поверь­те, отту­да, с тех вре­мен, от 100­ли­на, от Рокота­га идет то, что сей­час назы­ва­ют, допу­стим, чечен­ской мафией.

Такой был лагер­но-ссыль­ный кон­гло­ме­рат, осе­дав­ший с трид­ца­тых годов по 6­де­ся­тые в шах­тер­ских, ком­би­на­тов­ских, завод­ских сло­бод­ках Расправа­ган­ды, всех этих шан­ха­ях, копа­ях, наха­лов­ках, мель­ком­би­на­тах во гла­ве со зна­ме­ни­той в тогдаш­нем уго­лов­ном мире Михайловкой.

Этот длин­но­ва­тый эмо­ци­о­наль­но-исто­ри­че­ский экс­курс пона­до­лупил­ся мне для того, что­бы объ­яс­нить, поче­му Расправа­ган­да все­гда была самым кри­ми­но­ген­ным горо­дом в Казах­стане и поче­му сей­час она в фольк­ло­ре и на неглас­ной кар­те нар­ко­биз­не­са зна­чит­ся как город пла­но­вых. В нача­ле года даже при­выч­ная ко мно­го­му расправа­ган­дин­ская мили­ция уди­ви­лась, рас­крыв, а вер­нее, накрыв один из оча­гов рас­про­стра­не­ния мари­ху­а­ны. При­чем уди­ви­лась не толь­ко мас­шта­бам, да и — самое глав­ное — прак­ти­че­ски пол­ной откры­то­сти ее про­да­жи. Паца­ны захо­ди­ли в извест­ную всем в окру­ге квар­ти­ру, про­тя­ги­ва­ли денек­ги, полу­ча­ли собственный баш, либо кося­чок, а за ними уже в оче­ре­ди 100­я­ли дру­гие, тре­тьи, и так непре­рыв­ной чере­дой. Практически как в магазине.

Понят­но, что это не про­100 наг­лая бес­стра­ция, не про­100 бес­печ­ность зарвав­ших­ся тор­гов­цев, а, боюсь, нечто боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шейке. Боюсь, что для их это уже норма.

Впро­чем, к нор­ме я еще вернусь.

Бри­га­ды, гон­цы из Рос­сии в Расправа­ган­де могут толь­ко оста­но­вить­ся, зата­ить­ся, спря­тать­ся на вре­мя, пере­ве­сти дух, сме­нить поезд. Могут и начать тор­гов­лю, но это рис­ко­ван­но. Во-пер­вых, рынок здеш­ний, как гово­ри­ли в полит­эко­но­мии, уже поде­лен, а зако­ны рын­ка жесто­кие. Но даже и при самом хоро­шем отно­ше­нии к приш­лым овчин­ка не 100­ит выдел­ки, посколь­ку Расправа­ган­да навод­не­на това­ром, кото­рый достав­ля­ют свои, и цены тут гораз­до ниже русских.

Таковым обра­зом, доро­га ведет даль­ше, к Цели­но­гра­ду, а сейчас — Астане, новейшей 100­ли­це Казах­100­на. Тоже чрезвычайно удоб­ный узел. Через Алма­ты на Турксиб выхо­дить рис­ко­ван­но: круп­ный город, быв­шая 100­ли­ца, там все стро­же, мно­го мили­ции, а вот из Аста­ны через Пав­ло­дар — чрезвычайно даже про­100 и удоб­но. Бар­на­ул — рядом, а там и Ново­си­бирск не за горами.

Из Аста­ны откры­та доро­га и на запад, через Колдун­ни­то­горск, Стер­ли­та­мак, Уфу.

Но впе­ре­ди еще — Пет­ро­пав­ловск, круп­ный желез­но­до­рож­ный узел на Транс­си­бе. На восто­ке от него — Омск, Ново­си­бирск, Томск. На запа­де — боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шие горо­да Ура­ла, где мож­но про­отдать и где купят всякую пар­тию това­ра. Ека­те­рин­бург в послед­ние годы стал круп­ней­шим цен­тром нар­ко­биз­не­са в Рос­сии. А уж если через Ека­те­рин­бург добрать­ся до Тюме­ни, до неф­тя­ных горо­дов-тру­щоб, там хоть какой груз мож­но про­отдать по мак­си­маль­ной стоимости.

То, что я именовал рань­ше нор­мой, мож­но еще оха­рак­те­ри­зо­вать как быто­вое явле­ние. Суди­те сами. В Сама­ре, Сара­то­ве, Ека­те­рин­бур­ге, в той же Расправа­ган­де и близ­ле­жа­щих горо­дах, в наиболее либо наименее народ­ных местах, где соби­ра­ют­ся про­100 ребя­та, про­100 мужи­ки, никто ниче­го не таит и ни от кого не пря­чет­ся. Пых­нуть дурью — так же обы­ден­но, как испить круж­ку пива, достать пива. Уро­вень про­бле­мы при­мер­но один и этот же, ну, может, чуток выше… Ко мне, узнав, что я пищу с юга, как они гово­рят, из Чуя, под­хо­ди­ли запро­100: «Есть чем пых­нуть?» «Пых везешь?» Да нет, гово­рю, ребя­та, я по дру­гим делам…

Так и жили, общались.

Если взять дру­гой соци­аль­ный срез, то могу при­пом­нить засто­лье в одном из неболь­ших горо­дов север­нее, гораз­до север­нее Расправа­ган­ды. Раз­мяг­чив­шись и разо­млев, ко мне подо­шли два пред­100­ви­те­ля мест­ной твор­че­ской интел­ли­ген­ции и дру­же­люб­но пред­ло­жи­ли: «100­рик, с нами косяч­ка не хочешь забить?»

Хоро­шо, что не пер­вый раз, и ответ из меня выска­ки­вал уже авто­ма­ти­че­ски: спа­си­бо, ребя­та, я по дру­гим делам…

Осо­бая 100­ро­на жиз­ни — гости­ни­цы. Волшебство­вищ­ную доро­го­виз­ну не выдер­жи­ва­ют даже пред­при­я­тия и орга­ни­за­ции, чис­ло коман­ди­ро­ван­ных рез­ко сокра­ти­лось, сошло прак­ти­че­ски на нет. А кто же там живет? Да еще за свои, как гово­рит­ся, кров­ные денек­ги. Ясно, что пред­при­ни­ма­те­ли, биз­не­сме­ны, ком­ми­во­я­же­ры. И — чрезвычайно мно­го таковых, кого мож­но оха­рак­те­ри­зо­вать толь­ко общи­ми сло­ва­ми: эти люди в сво­ей жиз­ни ни одно­го денька не 100­я­ли у стан­ка либо куль­ма­на, ни одно­го часа не отси­де­ли в вузов­ской аудитории…

Деньком в гости­ни­цах боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ших и малых горо­дов тихо, спо­кой­но. Зато ночкой начи­на­ет­ся непо­нят­ная жизнь. Пере­хо­ды, пере­ез­ды, ран­ние отправ­ле­ния и позд­ние при­бы­тия, дру­гие часо­вые поя­са — сло­вом, не дремлет­ся. И слы­шишь: гости­ни­ца тоже не дремлет. Шаги, раз­го­во­ры, воз­гла­сы одоб­ре­ния, корот­кий хохот. И все вре­мя непре­стан­ный шорох поли­эти­ле­но­вых паке­тов, сумок: шуш-шу-шу, шуш-шу-шу… Что-то пере­но­сит­ся, уно­сит­ся, укла­ды­ва­ет­ся, отчаливает.

Я не могу утвер­ожидать, что в этих паке­тах была непре­мен­но мари­ху­а­на. Ско­рее все­го, нет. Не достаточно ли бро­дит по стране това­ра, кото­рый поче­му-то пере­ме­ща­ют ноча­ми. Но не могу не при­ве­сти типич­ную для тех гости­ниц сце­ну: посиживают где-нибудь на чет­вер­том либо тре­тьем эта­же пожи­лые гор­нич­ные и дежур­ные, 100­рая гости­нич­ная гвар­дия, и спо­кой­но этак, без вся­ко­го гне­ва либо удив­ле­ния обсуж­да­ют сво­их моло­денек­ких това­рок, собрав­ших­ся эта­жом ниже: «И как они могут курить эту ана­шу, не пони­маю. Я раз к ним зашла, так меня от одно­го ейно­го запа­ха прям с души воротить…»

Вот итак вот. Быто­вое явление.

И то же самое для вас ска­жет хоть какой зна­ю­щий чело­век о горо­дах, город­ках, посел­ках, гости­ни­цах, пив­ных и про­чих местах Куба­ни, Став­ро­по­лья, все­го Север­но­го Кавказа…

А впро­чем, полностью воз­мож­но, что я пре­уве­ли­чи­ваю. Ведь как быва­ет: попка­дешь в боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­цу — и поне­во­ле дума­ешь, что весь мир состо­ит толь­ко только из боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ных и вра­чей; позна­ко­мишь­ся с фут­бо­ли­100­ми — и кажет­ся, что тебя всю жизнь окру­жа­ли и окру­жа­ют исклю­чи­тель­но вра­та­ри, защит­ни­ки и напа­да­ю­щие… Так и я, несколь­ко меся­цев обща­ясь с нар­ко­ма­на­ми Моск­вы и дру­гих горо­дов, прой­дя мари­ху­ан­ный расправа­ван­ный путь из Чуй­ской толики­ны до Пет­ро­пав­лов­ска, конеч­но же, поне­во­ле вижу и раз­ли­чаю толь­ко то, на что уже наце­ле­ны гла­за, уши, мозг и сердечко.

Может, я преувеличиваю.

Но все таки, все таки, все же…

Для справ­ки. С 1990 по 1993 год вклю­чи­тель­но если­че­ство нар­ко­ма­нов в стране еже­год­но уве­ли­чи­ва­лось втрое. Сей­час про­грес­сия несколь­ко умень­ши­лась, но тен­ден­ция устой­чи­во сохра­ня­ет­ся. Экс­пер­ты по-преж­не­му счи­та­ют, что пик нар­ко­ма­нии при­дет­ся на бли­жай­шие годы, и к тому вре­ме­ни счет людей, посто­ян­но упо­треб­ля­ю­щих нар­ко­ти­ки, может пой­ти на десят­ки миллионов.

Сон 6-ой

Мать у меня веду­щий инже­нер, папа погиб, когда мне было 5 лет. Сест­ра закон­чи­ла теат­раль­ное учи­ли­ще, вышла замуж. Дво­ю­род­ный дедуш­ка — люд­ный артист СССР (Союз Советских Социалистических Республик, также Советский Союз — государство, существовавшее с 1922 года по 1991 год на территории Европы и Азии). В прин­ци­пе семья благополучная.

Я с дет­ства клинок­та­ла о подруж­ке, с кото­рой мож­но было разделять все. В 5-ом клас­се у меня таковая подруж­ка появи­лась, при­е­ха­ли они из Воро­не­жа. Вот с нее-то мои неудачи и нача­лись. Нас было четы­ре дев­чон­ки по три­на­дцать-четыр­на­дцать лет. С нами встре­ча­лись дру­зья ее, подруж­ки­но­го, бра­та, им по шест­на­дцать-сем­на­дцать лет было. Мы соби­ра­лись у нее на квар­ти­ре, кури­ли, выпи­ва­ли, но до чего-нибудь тако­го дела не дохо­ди­ло. И вот седь­мо­го нояб­ря — у меня все неудачи про­ис­хо­дят седь­мо­го нояб­ря, — когда мы там собра­лись, ее брат изна­си­ло­вал меня в извра­щен­ном виде. Его поса­ди­ли, но с той девоч­кой мы про­дол­жа­ли дружить.

Так про­шло два года. На седь­мое нояб­ря мы сно­ва собра­лись у нее. Смот­рю, там какие-то незна­ко­мые ребя­та. На меня не обра­ща­ют вни­ма­ния, пере­гля­ды­ва­ют­ся, ухо­дят в даль­нюю ком­на­ту. Я — за ними. А меня выго­ня­ют: тише, тише, кайф сло­ма­ешь. Смот­рю, а они лежат — кто на полу, кто на диванчике, и на гла­зах поло­тен­ца, плат­ки. Ну когда вма­зал­ся и ожидаешь при­хо­да кай­фа, то ложишь­ся и закры­ва­ешь гла­за поло­тен­цем, тряпкой…

Ребя­та моло­дые, доволь­но-таки инте­рес­ные. Ду-

маю: что все-таки это они такое ощу­ща­ют, что им даже девуш­ки неин­те­рес­ны? Меня это заело: пони­ма­е­те, на меня все­гда обра­ща­ли вни­ма­ние, а здесь даже не смот­рят. Я им гово­рю: «Дай­те и мне!» А они радост­но: «Дер­жи, малыш!» И вко­ло­ли мне пер­вин­тин. Вот так я и вли­лась в круг нар­ко­ма­нов. Я чело­век по нату­ре общи­тель­ный, доб­рый, с хоть какой мра­зью могу пого­во­рить по-чело­ве­че­ски, и поэто­му круг обще­ния у меня был широ­кий. С пят­на­дца­ти лет я уже не при­хо­ди­ла ноче­вать домой, прав­да, маме зво­ни­ла. А зна­ко­мых мно­го, при­то­нов мно­го, на одной хате на три денька «завис­нешь», на дру­гой — на 5 дней, на тре­тьей про­100 ото­спишь­ся. А в сем­на­дцать лет 100­ла жить с бары­гой, год про­жи­ла у него. Там у меня впер­вые и поеха­ла кры­ша. Рань­ше-то я поне­мно­гу коло­лась, не было в достат­ке. А здесь меня при­ве­ли к чело­ве­ку, у кото­ро­го в холо­диль­ни­ке 100­ит трид­цать буты­лок по 10 кубов в каж­дой. Я из каж­дой попробовала!

Именно тогда и был «пере­до­зняк». Я поте­ря­ла созна­ние уже в тот момент, когда вво­ди­ли иглу. А очну­лась, когда иглу вытас­ки­ва­ли. Несколь­ко секунд. Но за это вре­мя у меня уже все стро­ну­лось. Я успе­ла уви­деть звез­доч­ки на обо­ях, какие-то супруг­чи­ны кру­гом, позже все нача­ло рас­плы­вать­ся, как в тумане, в пару, и я реши­ла, что мы все в бане. А у меня пунк­тик был… Я там уже три денька жила и все никак не мог­ла промыть наго­ву: то вода горя­чая отклю­ча­ет­ся, то мы в кайф впа­да­ем и не до это­го. Гряз­ная, саль­ная наго­ва, меня это мучи­ло — и я зацик­ли­лась. Про­сы­па­юсь, вокруг все плы­вет, как в бане. Ага, думаю, раз в бане, зна­чит, они меня наси­ло­ва­ли. Но как они мог­ли меня наси­ло­вать, если у меня мен­стру­а­ция. Зна­чит, в рот и в зад. Под­зы­ваю хозя­и­на и гово­рю: «Юра, лад­но, что вы меня наси­ло­ва­ли куда хоте­ли, но если пове­ли в баню, то хоть наго­ву мог­ли мне промыть?»

А он 100­ит здесь же, еще со шпри­цем в руках. Конеч­но, сра­зу сооб­ра­зил, что у меня кры­ша поеха­ла, и с того денька стал меня кон­тро­ли­ро­вать. Да я и сама нача­ла боять­ся, все вре­мя в наго­ве посиживал тот вариант.

А позже я от него ушла… Нужно­е­ло. Забы­ла, вид­но, что сама по для себя я никто и ничто, нужно посто­ян­но у кого-либо кор­мить­ся. В общем, при таковой жиз­ни рано либо позд­но попка­да­ешь к ворам. Жила и живу с кав­каз­ца­ми. Вна­ча­ле с Дже­ма­лом, сей­час с дру­гим. Дже­ма­ла застре­ли­ли, может, слы­ша­ли, про это мно­гие зна­ют, на Ломо­но­сов­ском про­спек­те было. Они еха­ли с това­ром, с рас­тво­ром, а посто­вой мили­ци­о­нер начал их оста­нав­ли­вать. Пого­ня полу­чи­лась, мен­ты под­мо­гу вызва­ли. А Дже­мал не то под­шу­тить желал, не то напу­гать: высу­нул­ся в окно с игру­шеч­ным писто­ле­том, его и про­ши­ли из автомата.

Конеч­но, с вора­ми тяже­ло: все вре­мя ожидаешь, что слу­чит­ся… Либо застре­лят кого, либо заре­жут, либо заме­здесь сра­зу всех и тебя вме­сте с ними, упря­чут в зону. Но зато есть защи­та: и кай­фом обес­пе­чат, и в оби­ду не дадут, и вооб­ще, нико­му дру­го­му не дадут, не пустят в «хоро­вод», как с «вин­то­вы­ми» девоч­ка­ми делают.

А так, если одна, то выбо­ра нет. Либо иди, что­бы тебя через «хоро­вод» про­пус­ка­ли, либо на Чере­муш­кин­ский рынок, на «экс­пресс-так­си». Что такое «экс­пресс-так­си»? Ну это когда бары­ги по утрам берут так­си и раз­во­зят продукт по кли­ен­там. А сна­ча­ла заез­жа­ют на Чере­муш­кин­ский, на Дани­лов­ский рын­ки. Атам их уже ожидают девоч­ки. Ныря­ют в маши­ну, пря­мо там сосут бары­гам член, другими словами дела­ют минет, полу­ча­ют свою дозу — и до сви­да­ния, до зав­тра. Так и живут.

Объ­яс­не­ния

Кни­га с пер­вых глав широ­ко пуб­ли­ко­ва­лась в газе­тах и жур­на­лах. Пошли пись­ма, гул­ки, вопро­сы. Пись­ма все те же, с испо­ве­дя­ми. Гул­ки о помо­щи. Ока­за­лось, сре­ди нар­ко­ма­нов нема­ло людей, даже и не веда­ю­щих, что им могут посодействовать, что есть лечеб­ни­цы, где из ломок выво­дят при помо­щи фармацевтических средств, во сне. Другими словами гуман­но. А не как рань­ше, когда при­вя­зы­ва­ли к 100­лу — и лупи­ся сколь­ко хочешь…

Впро­чем, это неуди­ви­тель­но. В госу­дар­стве, где боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ной чело­век, нар­ко­ман, счи­тал­ся уго­лов­ным пре­ступ­ни­ком, и мето­ды «лече­ния» были соот­вет­ству­ю­щие. Так что нынеш­ний ужас боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ных перед вра­ча­ми будет жить еще длительно.

Из вопро­сов я бы выде­лил три глав­ных. Не по зна­чи­мо­сти, а по тому, что встре­ча­лись, зада­ва­лись почаще дру­гих. Пер­вый: как мне уда­лось про­ник­нуть в тот нар­ко­ман­ский мир? Вто­рой: поче­му меня не тро­ну­ла нар­ко­ма­фия? И тре­тий: вер­на ли 100­ти­сти­ка, кото­рую я при­вел, вер­но ли заклю­че­ние экс­пер­тов, что в бли­жай­шие годы счет боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ных нар­ко­ма­ни­ей пой­дет на десят­ки миллионов?

Два пер­вых вопро­са чрезвычайно инте­рес­ны тем, что отра­жа­ют пол­ное неве­де­ние людей обыч­ных, нор­маль­ных, в том, что каса­ет­ся нар­ко­ма­нии вооб­ще. Им пред­став­ля­ет­ся, что мир нар­ко­ма­нов — что-то бес­ко­неч­но дале­кое от их, некоторое непри­ступ­ное общество.

Как досадно бы это не звучало, это не так. Дру­зьям и зна­ко­мым, кото­рые удив­ля­лись, я гово­рил: бери­те поболь­ше средств, и идем­те на Дани­лов­ский рынок — возь­мем там все, от опий­но­го мака до вин­та. А най­дут­ся денек­ги, что­бы к тому же дево­чек уго­стить, так нас и в при­тон пове­дут — свои люди!

Неуже­ли так про­100? — удив­ля­лись друзья.

Как досадно бы это не звучало, это так. В гла­ве «Доро­га» я уже рас­ска­зы­вал о Расправа­ган­де. При­ве­ду очередной расправа­ган­дин­ский при­мер. Про­сы­па­юсь с утра в затра­пез­ной расправа­ган­дин­ской гости­ни­це, наго­ва тре­щит с похме­лья и с пере­ку­ра. Нака­нуне про­вел вечер с мест­ны­ми ана­ши­100­ми, в одном посе­лоч­ке. С ними мож­но пить в ком­па­нии, это сов­ме­ща­ет­ся. А вот с теми, кто посиживает на игле, кто колет­ся, — опас­но. Они это­го на дух не выно­сят. Для их алко­голь — «гряз­ный кайф», «бычья тяга»… Спус­ка­юсь в буфет, беру суп­чик, стра­даю над ним. За сосед­ним 100­лом — чет­ве­ро мужи­ков. И один из их смот­рит на меня в упор. Лицо такое корич­не­во-чер­ное, одут­ло­ва­тое — очевидный ана­шист, пла­но­вой. Под­хо­дит ко мне, пода­ет пол­100­ка­на вод­ки: «Выпей, земе­ля, а то я вижу — тяж­ко для тебя». Я, есте­ствен­но, бла­го­да­рю, выпи­ваю, завя­зы­ва­ет­ся раз­го­вор. Позже под­ни­ма­ем­ся ко мне в номер, у меня там было… И вот мы уже кореша…

Прав­да, с ним, с сиим ново­яв­лен­ным дру­гом, я чуток было не влип в исто­рию. Так душев­но раз­го­во­ри­лись, что я поте­рял бди­тель­ность и нена­ро­ком спро­сил: кто им при­во­зит пых, где берут. Ох, как он окры­сил­ся сра­зу: «А ты кто, мент, что ли?» Но позже успо­ко­ил­ся, навер­но, уж чрезвычайно я не похо­дил на опе­ра, а раз не опер, да еще посиживает в буфе­те с похме­лья, да еще движется из Чуя, — зна­чит, собственный в доску.

А что каса­ет­ся мафии, поче­му она меня не тро­ну­ла, так вопросец снова же каса­тель­ный, нар­ко­ма­фия к моей кни­ге име­ет опо­сре­до­ван­ное отно­ше­ние. Я и брал­ся-то писать «испо­ве­ди нар­ко­ма­нов» от зло­сти, из чув­ства про­те­100… Как толь­ко дали нам сво­бо­ду, раз­ре­ши­ли писать и гово­рить что желает­ся, так все мате­ри­а­лы газет и ТВ (Телевидение (греч. — далеко и лат. video — вижу; от новолатинского televisio — дальновидение) — комплекс устройств для передачи движущегося изображения и звука на расстояние), каса­ю­щи­е­ся нар­ко­ма­нии, све­лись к одно­му — к инфор­ма­ции о кило­грам­мах геро­и­на, задер­жан­ных на таможне, о наших доб­лест­ных погра­нич­ни­ках и тому подоб­ном. Полу­чи­лась какая-то неле­пая игра в «сыщи­ки-раз­бой­ни­ки»! А сущность же в дру­гом — в том, что­бы рас­ска­зать нако­нец-то всем, какая это страш­ная пагу­ба, пока­зать тра­ге­дию людей. Что я и попки­тал­ся создать.

А мафия меня не тро­ну­ла пото­му, что я в ее дела и не вле­зал, обхо­дил 100­ро­ной, я дру­гим был занят. А влез бы — так при­би­ли б и сле­дов позже никто не отыскал. Ну и что тол­ку, если я куда-то вле­зу, раз­о­ла­чу, вскрою тот либо другой канал. Так о их в прин­ци­пе и так все зна­ют, ника­кой тай­ны тут нет.

Хотя, конеч­но, некое незри­мое при­сут­ствие все­гда ощу­щал. Спи­на все вре­мя ежи­лась. Встре­тил­ся я в той поезд­ке, совер­шен­но слу­чай­но, с одним круп­ным мос­ков­ским биз­не­сме­ном. Мы и рань­ше друг о дру­ге слы­ша­ли, а здесь встре­ти­лись, да еще где! Узнав, чем я зани­ма­юсь, он вдруг раз­го­во­рил­ся, про­явил уди­ви­тель­ную осве­дом­лен­ность. Ока­зы­ва­ет­ся, они, боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шие люди биз­не­са, преж­де чем уста­нав­ли­вать связь с дру­ги­ми кон­цер­на­ми, про­ве­ли раз­вед­ку и узна­ли: в осно­ве капи­та­ла мно­гих из этих «кон­цер­нов» лежат денек­ги нар­ко­ма­фии. И вооб­ще, дескать, он точ­но зна­ет, что весь нар­ко­биз­нес в СНГ (Содружество Независимых Государств — региональная международная организация (международный договор), призванная регулировать отношения сотрудничества между государствами, ранее входившими в состав СССР) кон­тро­ли­ру­ют 5 «семей» в 5 горо­дах… Здесь я сде­лал некий про­те­сту­ю­щий жест, и он тоже опом­нил­ся, пре­рвал­ся. Посмот­ре­ли мы друг на дру­га и практически в один глас ска­за­ли: «Давай не будем о этом. Это не наше с тобой дело…»

В общем, 100­рал­ся дер­нажимать­ся подаль­ше. Но думал-то все вре­мя и одна­жды на данной поч­ве слег­ка свих­нул­ся. Как-то пере­ле­тал из одно­го горо­да в дру­гой и вдруг в аэро­пор­ту на кон­тро­ле при посад­ке слы­шу: «А вот и он…» Я так и обмер. Все, думаю, засек­ли, ведут. Допры­гал­ся, голуб­чик, дооб­щал­ся, при­ня­ли за како­го-нибудь тай­но­го опе­ра и сейчас ведут, а позже при­ши­бут где-нибудь по доро­ге из аэро­пор­та. Сижу в само­ле­те, тря­сусь, гла­за­ми зыр­каю: вон тот, кото­рый дрем­лет, при­крыв­шись газе­той, при­тво­ря­ет­ся либо сле­дит? А вон тот, что все вре­мя огля­ды­ва­ет­ся?.. Кото­рый из их? Крес­ло мое было в кон­це сало­на, а напро­тив, через про­ход, пустое крес­ло. Перед посад­кой на него села стю­ар­дес­са и задре­ма­ла. А у меня одна идея: неуже­ли она? Конеч­но, что быть может удоб­нее: исполь­зо­вать лет­чи­ков и стю­ар­десс для про­во­за нар­ко­ти­ков, они же ника­ко­го кон­тро­ля не проходят…

В аэро­пор­ту ози­ра­юсь, 100­ра­юсь дер­нажимать­ся побли­же к людям. Пода­ли два авто­бу­са поче­му-то, так втис­нул­ся в тот, кото­рый забит наро­дом погу­ще. Но до гости­ни­цы дое­хал нор­маль­но. Пере­но­че­вал. А с утра, лежа в посте­ли, осмыс­ли­вая, вдруг сооб­ра­зил! Да ведь там, на кон­тро­ле, обо мне ска­за­ли: «А вот и он» — пото­му что я опоз­отдал, я был послед­ним пас­са­жи­ром на реги­стра­ции! А я Бог зна­ет что наво­о­ра­зил. В общем, пси­хоз… Хотя, конеч­но, кое-какие осно­ва­ния он имел.

И послед­ний вопросец: верен ли про­гноз экс­пер­тов, что счет нар­ко­ма­нам ско­ро пой­дет на десят­ки миллионов?

Этот вопросец — осо­бый. И пото­му ответ на него я выде­лю в отдель­ную главу.

Конец све­та

Точ­ной 100­ти­сти­ки нет. Неиз­вест­но даже если­че­ство заре­ги­стри­ро­ван­ных нар­ко­ма­нов. Дан­ные раз­лич­ных ведомств невнят­ны и силь­но раз­нят­ся. При всем этом нужно учи­ты­вать, что чис­ло офи­ци­аль­но заре­ги­стри­ро­ван­ных нужно умно­нажимать на 10: таковой коэф­фи­ци­ент при­нят всюду.

В кон­це 1997 года МВД (Министерство внутренних дел — орган исполнительной власти, правительственное учреждение, в большинстве стран, как правило, выполняющий административно-распорядительные функции в сфере обеспечения общественной безопасности) обна­ро­до­ва­ло наиболее чем государств­ное сооб­ще­ние: за послед­ние 10 лет если­че­ство нар­ко­ма­нов в Рос­сии уве­ли­чи­лось в тыся­чу раз. Государств­ное пото­му, что финал­ных-то цифр — нет. Допу­стим, что в 1987 году было их — пят­на­дцать тыщ во всей Рос­сии. Что, кста­ти, весь­ма сомни­тель­но. Полу­ча­ет­ся — по 5 чело­век на каж­дый город и посе­лок город­ско­го типа, не счи­тая сел. Смеш­но. Но допу­стим. Умно­жим в соот­вет­ствии с дан­ны­ми МВД (Министерство внутренних дел — орган исполнительной власти, правительственное учреждение, в большинстве стран, как правило, выполняющий административно-распорядительные функции в сфере обеспечения общественной безопасности) в тыся­чу раз и полу­ча­ем — пят­на­дцать миллионов.

Но ведь все насе­ле­ние Рос­сии — 100 40 5 мил­ли­о­нов. Это что все-таки — каж­дый десятый?

Повто­рю: точ­ной 100­ти­сти­ки нет. И навер­но, не быть может. Ну и дело не настолько­ко в 100­ти­сти­ке, а в дина­ми­ке, в тем­пах роста. Другими словами, в атмо­сфе­ре. Куре­ние ана­ши во дво­рах, на при­школь­ных пусты­рях, в под­ва­лах, на чер­да­ках дав­но уже 100­ло при­зна­ком доб­ле­сти и герой­ства. И даже тот, кто не желает, вынуж­ден, что­бы не про­слыть сла­ба­ком, тру­сом и вооб­ще — не стать изго­ем. Если наши детки гово­ри­ли меж­ду собой о кино, фут­бо­ле, рок-музы­ке, то нынеш­ние паца­ны и парень­ки — исклю­чи­тель­но о тяге, при­хо­де, кай­фе. Созда­лась куль­тур­ная атмо­сфе­ра. Аура. Не про­100 куль­ту­ра, а уже — культ. Моя редак­тор­ша, напу­ган­ная пуб­ли­ка­ци­я­ми в прес­се, реши­ла пого­во­рить с деся­ти­лет­ней внуч­кой о вре­де нар­ко­ти­ков — и услы­ша­ла в ответ: «Да что ты, бабуш­ка, ты ниче­го не пони­ма­ешь! Нар­ко­ти­ки — это круто!»

Этого­денька под­рост­ков еще мож­но раз­де­лить на тех, кто про­бо­вал нар­ко­ти­ки, и тех, кто не про­бо­вал. Зав­тра такое раз­де­ле­ние 100­нет невоз­мож­ным. Мы полу­чим пер­вое и опосля­ду­ю­щие поко­ле­ния, цели­ком и пол­но­стью вырос­шие в наркосреде.

И что все-таки сейчас созодать? — сра­зу же спро­сит испу­ган­ный чита­тель. Как досадно бы это не звучало, отдель­ный чело­век на такие вопро­сы не отве­ча­ет — на такие вопро­сы отве­ча­ет общество.

А отдель­ный чело­век… Вот, напри­мер, глав­ный нар­ко­лог стра­ны, с кото­рым я дол­го бесе­до­вал, чело­век про­фес­си­о­наль­ный, реаль­но видя­щий ситу­а­цию, упо­ва­ет на… инстинкт само­со­хра­не­ния цивилизации. Дол­жен же он сработать!

Это — таковой мас­штаб­ный взор.

А я же упо­ваю на эту книж­ку. Упо­ваю на то, что каж­дый парень заду­ма­ет­ся, узнав, что с ним будет. Но для это­го нужно сде­лать ее свое­о­раз­ным бук­ва­рем, рас­про­стра­нять ее как бук­варь. Бук­варь той жизни.

Пора уже под­ве­сти неко­то­рый результат. Весьма про­стой, одно­знач­ный. А имен­но: Рос­сия в ско­ром вре­ме­ни 100­нет стра­ной, насе­лен­ной в основ­ном наркоманами.

Полностью воз­мож­но, что даже у тех, кто про­чи­тал преды­ду­щие гла­вы кни­ги, про­мельк­нут на лицах скеп­ти­че­ские улыб­ки. Дескать, мы все пони­ма­ем, но так уж пугать нас не нужно…

Напом­ню, что 5 годов назад я впер­вые напи­сал о том, что через несколь­ко лет счет нар­ко­ма­нов у нас пой­дет на десят­ки мил­ли­о­нов. Тогда тоже сме­я­лись. А что мы име­ем сейчас?

Никто не пред­став­ля­ет эле­мен­тар­ных эко­но­ми­че­ских послед­ствий. А они вычис­ля­ют­ся про­100. Люди тру­до­спо­соб­но­го воз­рас­та состав­ля­ют чуток боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше 5­де­ся­ти про­цен­тов все­го насе­ле­ния стра­ны. У нас это — при­мер­но семь­де­сят 5 мил­ли­о­нов. И сейчас пред­ставь­те для себя, что с како­го-то пред­100­я­ще­го вре­ме­ни практически каж­дый ухо­дя­щий на пен­сию будет заме­нять­ся под­рос­шим нар­ко­ма­ном тру­до­спо­соб­но­го воз­рас­та. И что 100­нет­ся со стра­ной, в кото­рой из 7­де­ся­ти 5 мил­ли­о­нов людей тру­до­спо­соб­но­го воз­рас­та 40 5 мил­ли­о­нов — нар­ко­ма­ны? Кто будет рабо­тать? Где брать нало­ги? На что содер­нажимать пен­си­о­не­ров, шко­лы, поликлиники?

Посмот­рим прав­де в гла­за. Меха­низм запу­щен и неоста­но­вим в крат­кие сро­ки. Будем гото­вить­ся к худшему.

Спрут

Дела­ми нар­ко­ма­фии, как уже гово­рил, я не зани­ма­юсь и не зани­мал­ся. Во-пер­вых, у меня были дру­гие цели. Во-вто­рых, опас­но. А в‑третьих, для того есть мили­ция и орга­ны сохранности.

Но ведь одно без дру­го­го не быва­ет, нар­ко­ма­ния неот­де­ли­ма от нар­ко­биз­не­са. Поне­во­ле при­хо­ди­лось сопри­ка­сать­ся, что-то узнавать.

Давай­те собе­рем все раз­роз­нен­ные фак­ты о нар­ко­ма­фии, раз­бро­сан­ные по раз­ным гла­для вас, и оце­ним их под совер­шен­но опре­де­лен­ным углом зрения.

Нач­нем с Кыр­гыз­100­на. Помни­те, как толь­ко заду­ма­ли там воз­о­но­вить посе­вы опий­но­го мака, туда за одну толь­ко неде­лю был бро­шен гигант­ский капи­тал нар­ко­ма­фии, скуп­ле­ны были за беше­ные денек­ги сот­ни и тыся­чи домов, и «сол­да­ты» нар­ко­ма­фии, полу­чив про­пис­ку и офи­ци­аль­ное граж­дан­ство, 100­ли ожидать, когда само госу­дар­ство нач­нет выра­щи­вать для их нар­ко­ти­че­ское сырье!

Здесь нужно доба­вить, что ни одна госу­дар­ствен­но-хозяй­ствен­ная струк­ту­ра ни на каком уровне не может и не смо­жет за несколь­ко дней (!) орга­ни­зо­вать и напра­вить в необ­хо­ди­мое пространство практически мил­ли­ард­ный (по тем вре­ме­нам) капитал.

И еще вспом­ним циф­ры: годо­вой обо­рот нар­ко­биз­не­са в 1991 году состав­лял 40 мил­ли­ар­дов руб­лей. Другими словами одну две­на­дца­тую часть тогдаш­не­го бюд­же­та Совет­ско­го Сою­за. Най­ди­те хоть один кон­церн хотя бы с чет­вер­той частью тако­го обо­ро­та капи­та­ла. Хотя бы с десятой…

А капи­тал тот — про­сти­те, от рен­та­бель­но­сти. Как уже извест­но, один рубль, вло­жен­ный в нар­ко­биз­нес, при­но­сит тыся­чу руб­лей при­бы­ли. Дру­ги­ми сло­ва­ми, рен­та­бель­ность нар­ко­биз­не­са — 100 000 (100 тыщ!) процентов.

А вот дан­ные Орга­ни­за­ции Объ­еди­нен­ных Наций, при­ве­ден­ные газе­той «Изве­стия» в янва­ре 1998 года: один дол­лар, вло­жен­ный в опе­ра­ции с нар­ко­ти­ка­ми, при­но­сит 12240 дол­ла­ров. Пони­мая всю фан­та­стич­ность при­ве­ден­ной циф­ры, газе­та в скоб­ках напи­са­ла про­пи­сью: две­на­дцать тыщ две­сти 40 дол­ла­ров. Это даже не чума. Это — тяже­лый танк, кото­рый на сво­ем пути сме­та­ет и ску­па­ет все, что ему нужно.

А что все-таки наша доб­лест­ная мили­ция? Если воз­ник таковой вопросец, зна­чит, ответ уже ясен. Во-пер­вых, как пока­за­ла жизнь, наши хва­ле­ные «орга­ны» во все вре­ме­на с успе­хом толь­ко нас, мир­ных обы­ва­те­лей, дер­жа­ли в ежо­вых рука­ви­цах. А когда столк­ну­лись с орга­ни­зо­ван­ной пре­ступ­но­стью — здесь же рас­пи­са­лись в сво­ем бес­си­лии. Не могут, не уме­ют. Сил и отва­ги не хва­та­ет. А может, и еще кое-чего…

Помни­те, как воз­му­ща­лись на экра­нах ТВ (Телевидение (греч. — далеко и лат. video — вижу; от новолатинского televisio — дальновидение) — комплекс устройств для передачи движущегося изображения и звука на расстояние) мили­ци­о­не­ры, от рядо­во­го до мини­стра, когда наш пар­ла­мент, в пол­ном соот­вет­ствии с меж­ду­на­род­ны­ми нор­ма­ми, отме­нил уго­лов­ную ответ­ствен­ность за упо­треб­ле­ние нар­ко­ти­ков?! Другими словами, как и вез­де, нар­ко­ман при­зна­вал­ся боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ным. Итак вот, мили­ция не сми­ри­лась. Все эти годы она вела борь­бу за то, что­бы вос­100­но­вить эту 100­тью. И доби­лась сво­е­го. По ини­ци­а­ти­ве Гос­ду­мы, где тон зада­ют люди с расправа­тель­ной пси­хо­ло­ги­ей, а осталь­ные про­100 не разо­бра­лись в сущности дела, в стране вве­ден спе­ци­аль­ный закон, по кото­ро­му под­рост­ков мож­но сажать в тюрь­му толь­ко только за употребление…

А этот закон необ­хо­дим толь­ко мили­ции, что­бы «отчи­ты­вать­ся о успе­хах в рабо­те». Другими словами, загре­бая в один рейд разом два­дцать либо трид­цать обку­рен­ных паца­нов и паца­нок, мож­но было докла­ды­вать о «резуль­та­тах», о «про­ве­ден­ных опе­ра­ци­ях». Опосля отме­ны уго­лов­ной ответ­ствен­но­сти за упо­треб­ле­ние нар­ко­ти­ков жизнь мили­ции ослож­ни­лась в тыся­чи раз. Ведь при таком поло­же­нии ей было надо ловить не самих нар­ко­ма­нов, а тех, кто варит зелье, барыг, тех, кто при­во­зит, про­да­ет, рас­про­стра­ня­ет, кто содер­жит при­то­ны, кто пра­вит бал в уго­лов­ных, мафи­оз­ных кругах.

А это трудно.

Хотя все мои зна­ко­мые нар­ко­ма­ны при таковых сло­вах изде­ва­тель­ски ухмы­ля­ют­ся: они-то зна­ют, что нет ниче­го про­ще, чем накрыть при­тон либо квар­ти­ру, где бары­га варит зелье. Квар­ти­ры эти, гово­рят они, мож­но сра­зу же отли­чить по осо­бо­му запа­ху, чуть толь­ко вой­дешь в подъ­езд. А уж о при­то­нах и гадать не при­хо­дит­ся: как мож­но «ута­ить» квар­ти­ры, на кото­рых на 10 — пят­на­дцать дней «зави­са­ют» 10 — две­на­дцать чело­век и отку­да на весь подъ­езд раз­но­сят­ся кри­ки, хри­пы, 100­ны, куда «ско­рая помощь» при­ез­жа­ет, когда у кого-либо от пере­до­зи­ров­ки движется кры­ша и бед­ня­гу уво­зят в пси­хуш­ку; квар­ти­ры, в кото­рых то и дело гре­мят выстре­лы и выши­ба­ют­ся двери…

Весь дом о их зна­ет, весь око­ло­ток. Одна толь­ко мили­ция ниче­го не лицезреет и ниче­го не слышит.

Если уж во всех круп­ных горо­дах про­да­жа нар­ко­ти­ка идет чуток ли не в откры­тую, если самые зауряд­ные бары­ги чув­ству­ют себя в без­опас­но­сти, то что уж здесь гово­рить о бос­сах нар­ко­ма­фии. До их мили­ции — как до неба.

Посу­ди­те сами: вот уже кото­рый год, как объ­яв­ле­на «бес­по­щад­ная вой­на нар­ко­биз­не­су». А что мы име­ем? Да, берут гон­цов, берут про­дав­цов, ино­гда даже на хозя­ев выхо­дят, но, как пра­ви­ло, на тех, что из сопре­дель­ных государств. А был ли хоть один круп­ный про­цесс, на кото­рый мили­ция выта­щи­ла бы всю цепь, от рядо­вых до вер­хов­ных бос­сов? А нет, все боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше сооб­ща­ют о том, что задер­жа­но на таможне, другими словами о транзите…

Всем изве­стенок один из основ­ных марш­ру­тов заво­за нар­ко­ти­ков из Афга­ни­100­на. Это через реку Пяндж в город Хорог — 100­ли­цу Гор­но­го Бадах­ша­на. Фор­маль­но Гор­ный Бадах­шан вхо­дит в состав Таджи­ки­100­на, но фак­ти­че­ски он из Душан­бе не управ­ля­ем и Душан­бе не под­чи­ня­ет­ся. Здесь мно­го при­чин: исто­ри­че­ские, этни­че­ские, кла­но­во-пар­тий­ные кор­ни и про­чее, не буду в их углуб­лять­ся. Скуд­ная зем­ля, высо­ко­го­рье, отсут­ствие какой-нибудь про­до­воль­ствен­ной и про­мыш­лен­ной базы. В совет­ские вре­ме­на в Гор­ный Бадах­шан и про­мыш­лен­ные това­ры, и про­дук­ты заво­зи­ли по уни­каль­ной высо­ко­гор­ной трас­се Ош — Хорог. И если сей­час нищен­ству­ет и наго­да­ет насе­ле­ние Таджи­ки­100­на в толики­нах, то мож­но пред­100­вить, как живут люди в труд­но­до­ступ­ных горах.

Уча­стие в нар­ко­тор­гов­ле 100­ло в Гор­ном Бадах­шане мас­со­вой профессией.

Рос­сий­ские погра­нич­ни­ки и вой­ска миро­твор­че­ских сил СНГ (Содружество Независимых Государств — региональная международная организация (международный договор), призванная регулировать отношения сотрудничества между государствами, ранее входившими в состав СССР) рабо­та­ют и живут там меж­ду Сцил­лой стра­ха и Харибдой иску­ше­ния. Тыся­чи и десят­ки тыщ дол­ла­ров пред­ла­га­ют­ся другой раз толь­ко за то, что­бы погра­нич­ник в нуж­ное вре­мя про­100 посмот­рел в дру­гую 100­ро­ну. Отсю­да, с Хоро­га, начи­на­ет­ся путь геро­и­на и опия не толь­ко по стра­нам СНГ (Содружество Независимых Государств — региональная международная организация (международный договор), призванная регулировать отношения сотрудничества между государствами, ранее входившими в состав СССР). Не раз и не два Интер­пол про­сле­жи­вал тран­зит­ные гру­зы с афган­ским нар­ко­ти­ком, дохо­дя­щие до Амстер­да­ма, Франк­фур­та и дру­гих горо­дов Запад­ной Европы.

Одним сло­вом, канал изве­стенок всем. Уни­каль­ность его в том, что дру­го­го пути тут нет и не быть может. Доро­га в горах — един­ствен­ный путь, соеди­ня­ю­щий Хорог с толики­на­ми Таджи­ки­100­на и Кир­ги­зии, с Боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шой Зем­лей. И тем не наименее, посто­ян­но отлав­ли­вая курье­ров, никогда не уда­лось вый­ти на сколь-нибудь зна­чи­тель­ных воро­тил нар­ко­биз­не­са. При­ве­ду диа­лог кор­ре­спон­ден­та «Изве­стий» Лео­ни­да Шин­ка­ре­ва с офицером-пограничником:

— Кто же их прикрывает?

— Спро­си­те в Москве! — отве­ча­ет пограничник.

О их же, о тай­ных вла­сти­те­лях, не зна­ют даже те, кто вовле­чен в нар­ко­биз­нес и нахо­дит­ся там дале­ко не на послед­их ролях.

Они только пони­ма­ют: над ними еще есть несколь­ко сту­пе­ней, на кото­рых посиживают нико­му не извест­ные бос­сы. Вспом­ним сло­ва Ирины Шули­мо­вой: «И я боюсь, что насту­пи­ла уже власть силы. Власть силы этих бос­сов. Для их хоть какой чело­век — никто. Будь вы хоть депу­та­том, хоть чем­пи­о­ном, вором в законе, кем угод­но — хоть какой из этих бос­сов сде­ла­ет с вами все, что ему захо­чет­ся, и никто: ни армия, ни мили­ция, ни вся стра­на — вас не защитит…»

И вспом­ним, нако­нец, того воро­ти­лу круп­но­го биз­не­са, кото­рый утвер­ожидал, что каж­дый тре­тий либо чет­вер­тый кон­церн, кото­рый они про­све­чи­ва­ли насквозь, ока­зы­ва­ет­ся, осно­ван был на денек­ги нар­ко­ма­фии; кото­рый гово­рил, что допод­лин­но зна­ет: весь нар­ко­биз­нес в СНГ (Содружество Независимых Государств — региональная международная организация (международный договор), призванная регулировать отношения сотрудничества между государствами, ранее входившими в состав СССР) кон­тро­ли­ру­ют 5 «семей» в 5 горо­дах… И на данной фра­зе обо­рвал себя, опас­ли­во замолк.

Это мы тогда поба­и­ва­лись нена­ро­ком что-то выяснить либо ска­зать друг дру­гу, даже в узеньком кру­гу. Не реша­лись, каза­лось, уж это слиш­ком. А сей­час-то все зна­ют, что денек­ги нар­ко­ма­фии вкла­ды­ва­ют­ся в офи­ци­аль­ный биз­нес, в эко­но­ми­ку стра­ны. Другими словами в осно­ву буду­ще­го обще­ства. Воз­дви­га­ет­ся гигант­ское зда­ние орга­ни­зо­ван­ной пре­ступ­но­сти. Его ниж­ние эта­жи все глуб­же врас­та­ют в поч­ву, пре­вра­щая ее в гнилость и в грязюка, а верх­ние эта­жи при­о­ре­та­ют все боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шую респек­та­бель­ность, полу­ча­ют офи­ци­аль­ный 100­тус, а зна­чит, непре­мен­но нач­нут вли­ять не толь­ко на эко­но­ми­ку, да и на политику.

Ито­го — финал­ные данные.

Обще­ство не веда­ет и не осо­зна­ет угрозы.

Мили­ция бед­на, сла­ба, бес­по­мощ­на, да к тому же коррумпирована.

Вла­стям глу­бо­ко напле­вать на то, что стра­ну захле­сты­ва­ет вол­на нар­ко­ма­нии, они заня­ты были борь­бой за власть, а зна­чит, в стране не было ника­кой власти.

И сейчас ска­жи­те: кто пору­чит­ся, что при таковых бла­го­дат­ней­ших, теп­лич­ных усло­ви­ях через пят­на­дцать лет Рос­си­ей не будут полностью офи­ци­аль­но пра­вить бос­сы наркомафии.

Эта гла­ва гото­ви­лась к печа­ти в «Неде­ле» имен­но с таковым под­за­го­лов­ком: через пят­на­дцать лет бос­сы нар­ко­ма­фии будут пра­вить Рос­си­ей. В редак­ции в послед­ний момент засо­мне­ва­лись: не слиш­ком ли?.. Тогда я позво­нил шефу мос­ков­ско­го отде­ле­ния Меж­ду­на­род­ной орга­ни­за­ции по борь­бе с нар­ко­ма­фи­ей и объ­яс­нил сущность сомне­ний. А он, не дослу­шав меня, закри­чал: да поче­му через пят­на­дцать — через 10, через 10 лет! Здесь уже я не выдер­нажимал. Гово­рю: дескать, это мне, част­но­му лицу, поз­во­ли­тель­ны такие заклю­че­ния, а вы-то, вы-то поче­му веде­те себя как посто­рон­ний, куда вы-то смот­ри­те?! На что он ска­зал: а что я могу сде­лать, если глав­ный шеф каж­дый месяц появ­ля­ет­ся на экра­нах ТВ (Телевидение (греч. — далеко и лат. video — вижу; от новолатинского televisio — дальновидение) — комплекс устройств для передачи движущегося изображения и звука на расстояние) на раз­лич­ных при­е­мах и хло­па­ет по пле­чу министров?..

Сон седьмой

Замуж я вышла, когда мне восем­на­дца­ти лет не было. Сре­ди моих тогдаш­их зна­ко­мых он счи­тал­ся самым силь­ным, его поба­и­ва­лись. Было вокруг него некое поле не то что­бы стра­ха, а опас­ки. Что для дев­чо­нок вро­де меня ужаснее магнита.

В общем, жизнь наша нача­лась с того, что он поса­дил меня на иглу. А сам вско­ре начал двигаться под трибунал за раз­бой. Раз­бой — одна из самых суро­вых 100­тей, там сро­ка боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шие. Оста­лась я одна, вско­ре роди­ла доч­ку, недав­но ей два годи­ка испол­ни­лось. Она без меня живет, мама ее забра­ла от меня, пото­му что я про­дол­жа­ла колоть­ся и сошлась с дру­гим чело­ве­ком, тоже нар­ко­ма­ном и тоже вором. И он недол­го похо­дил по воле. Сел. Снова я оста­лась одна.

Я зна­ла, что слезть с иглы невоз­мож­но, но гово­ри­ла для себя, что уж я‑то силь­ный чело­век, я — смо­гу. Но полу­чи­лось так, что я чисто физи­че­ски не сумел­ла пере­не­сти… я могу пере­но­сить всякую боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение), но лом­ки — не способен, не могу. Хотя я счи­таю себя чрезвычайно силь­ным человеком.

Один раз я уже вылечивай­лась. Когда поса­ди­ли мое­го сожи­те­ля и у меня не было воз­мож­но­сти поку­пать нар­ко­ти­ки. А мои дру­зья и дру­зья мое­го сожи­те­ля обво­ро­ва­ли меня до нит­ки, вооб­ще оста­ви­ли без вся­ких средств. Я поня­ла, что нужно реши­тель­но разламывать себя. Меня мать под­дер­жа­ла, брат под­дер­нажимал. А я — не сумел­ла. Вышла из боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­цы, попка­ла в этот же круг — и сно­ва села на иглу.

А сей­час, думаю, хва­тит сил. Самое страш­ное — это физи­че­ская зави­си­мость. Это паде­ние. Никто не про­дер­жит­ся на достой­ном чело­ве­ка уровне, тем наиболее это невоз­мож­но для жен­щи­ны. Ты будь хоть кем, хоть в которой фир­ме рабо­тай, а настолько­ко средств, что­бы хва­ти­ло на кайф, нико­гда не зара­бо­та­ешь. Зна­чит, нужно идти воро­вать, мошен­ни­чать, на панель, 100­но­вить­ся под­стил­кой. Когда я почув­ство­ва­ла, что я на гра­ни, тогда поня­ла все и при­шла в боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­цу. Что­бы изба­вить­ся нако­нец от данной жиз­ни, от данной зави­си­мо­сти. Ведь зави­сишь не от нар­ко­ти­ка — зави­сишь от людей, у кото­рых этот нар­ко­тик есть либо есть денек­ги, что­бы его приобрести. А я не выно­шу ни малей­шей зави­си­мо­сти. Я чрезвычайно само­лю­би­вый чело­век, меня раз­дра­жа­ют любые запре­ты. Я силь­ный чело­век и счи­таю, что смо­гу, вра­чи мне помо­гут, а даль­ше я сама, у меня нрав…

А сла­бые люди, если они попка­ли в тот круг, долж­ны най­ти внутри себя реши­мость прий­ти сюда, в боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­цу. Ина­че, если про­тя­нуть, попка­дешь в пол­ную зави­си­мость уже от себя само­го, уже для тебя само­му ниче­го будет не нужно, не будет тебе ни уни­же­ния, ни оскорб­ле­ния в том, что­бы пой­ти на все и согла­сить­ся на все ради 100­ка­на «соло­мы». Я понимаю, что гово­рю, я там была, практически на краю. Виде­ла, как это гряз­да и низ­ко, осо­бен­но для жен­щин. Там ниче­го нет, даже мате­рин­ских эмоций, хотя и счи­та­ет­ся, что ни один нар­ко­ман сво­е­го ребен­ка на иглу не посадит.

Были. Были и есть такие мате­ри. Сама она варит и колет­ся. А доч­ка про­100 колет­ся и здесь же тор­гу­ет собой. То все есть услу­ги на дому: про­да­ет кайф, про­да­ет дочь…

Либо всем извест­ный слу­чай на Щел­ков­ской, когда из окна выбро­си­лась четыр­на­дца­ти­лет­няя девоч­ка, кото­рая вме­сте с мате­рью сиде­ла на «вин­те». Вид­но, в одно утро уви­де­ла себя в ясном све­те либо в при­сту­пе пси­хо­за, в при­пад­ке. Это обыч­ное дело во вре­мя пси­хо­за — жела­ние выпрыг­нуть куда-нибудь, выбро­сить­ся, выско­чить из сво­ей шкуры.

Мир нар­ко­ма­нов — это сплош­ная ересь, этот мир весь состо­ит из вра­нья. Там выжи­ва­ет тот, кто подлее.

Но они себя счи­та­ют чрезвычайно важ­ны­ми, чуток ли не избран­ны­ми, чрезвычайно высо­ко­го мне­ния о для себя. Я созидать и слы­шать их раз­го­во­ров не мог­ла, нахо­дить­ся там, знать, что и я сре­ди их, таковая же… Но меня дер­нажимал ужас ломок. Но сама бро­сить не мог­ла, без поликлиники.

А тем, кто попал­ся в эту ловуш­ку и не способен из нее избрать­ся, я ска­жу так: себя нужно обожать. Ува­нажимать себя. Обожать и ува­нажимать свое «я». Зто, и толь­ко это при­да­ет чело­ве­ку сил, а ему мно­го сил нужно, пото­му что зави­си­мость там нече­ло­ве­че­ская. Но если себя любишь, выкарабкаешься.

Когда я вый­ду отсю­да, то пер­вым делом поме­няю круг зна­ко­мых. Вер­нусь к тем, с кем дру­жи­ла до заму­же­ства, кото­рые меня предо­сте­ре­га­ли… Но они ведь мне меша­ли, они руга­ли меня, ныли, нужно­пища­ли, я порва­ла с ними и пошла туда, где никто и ниче­го от меня не тре­бо­вал. Кто толь­ко про­тя­ги­вал мне шприц.

Но дру­зья дру­зья­ми, наде­юсь, они меня при­мут. Одна­ко, я им ведь горя не доста­ви­ла: пожа­ле­ли меня ну и… вер­ну­лись к сво­ей жиз­ни. Как гово­рит­ся, с дру­зья­ми мы делим все хоро­шейке, а все самое пло­хое — с род­ны­ми, с близкими.

Я вер­нусь к сво­им род­ным — к доч­ке, к мате­ри, к брату.

Все, что было, я счи­таю нака­за­ни­ем за то, что отвер­ну­лась от сво­их род­ных, близ­ких людей. Счи­таю, что Бог меня нака­зал и будет всю жизнь нака­зы­вать за этот грех.

Чак Нор­рис

Помни­те, Ирина Шули­мо­ва гово­ри­ла, что в кино, на эст­ра­де идет при­укра­ши­ва­ние, роман­ти­за­ция блат­но­го, уго­лов­но­го, нар­ко­ман­ско­го мира.

Что есть, другими словами. Кого зна­ют, о ком гово­рят и кому под­ра­жа­ют маль­чиш­ки и дев­чон­ки, не обре­ме­нен­ные излиш­ни­ми книж­ны­ми зна­ни­я­ми и про­чи­ми интел­лек­ту­аль­ны­ми и спор­тив­ны­ми инте­ре­са­ми? В первую оче­редь, навер­но, эст­рад­ным арти­стам. Есть сре­ди их и талант­ли­вые, но боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шин­ство — абсо­свиреп­но бес­та­лан­ны, без­го­ло­сы, лише­ны эле­мен­тар­но­го вос­пи­та­ния и вооб­ще — вуль­гар­ны. Но это — на мой взор. На взор же четыр­на­дца­ти­лет­не­го паца­на из проф­тех­учи­ли­ща эти лич­но­сти и оли­це­тво­ря­ют вожде­лен­ную им кру­тиз­ну. Как гово­рит­ся, дело вкуса.

Гораз­до страш­нее то, что сре­ди эст­рад­ных арти­стов появи­лась вдруг мода пуб­лич­но гово­рить о сво­ем нар­ко­ман­ском про­шлом. При­чем, пода­ет­ся это как некоторая лег­кая про­рокот­ка за ост­ры­ми ощу­ще­ни­я­ми: «поси­дел на игле немно­го да соско­чил», «поку­рил несколько лет для кай­фа да бро­сил…» Другими словами, поклон­ни­кам эст­рад­ных арти­стов вроде бы меж­ду про­чим вну­ша­ет­ся, что ниче­го страш­но­го в куре­нии ана­ши и внут­ри­вен­ном при­ня­тии опия ну абсо­свиреп­но нет: захо­тел — попро­бо­вал, захо­тел — бро­сил. Глу­пые маль­чиш­ки сле­ду­ют за сво­и­ми куми­ра­ми и — попка­да­ют в ловушку.

Разу­ме­ет­ся, я далек от того, что­бы запо­до­зрить неко­то­рых эст­рад­ных пев­цов в пред­на­ме­рен­ной про­па­ган­де нар­ко­ти­ков. Совсем нет. Дела­ет­ся это ими по глу­по­сти и неда­ле­ко­сти. Види­мо, сре­ди их это тоже мода таковая, соот­вет­ству­ю­щая их пред­став­ле­ни­ям о кру­тизне — выда­вать себя за кру­тых пар­ней, кото­рые все про­шли и все попробовали.

На самом же деле — спе­ци­аль­но для маль­чи­шек пояс­няю — никто из эст­рад­ных пев­цов, пуб­лич­но заяв­ля­ю­щих о сво­ем нар­ко­ман­ском про­шлом, нар­ко­ма­ном нико­гда не был, к сча­стью. Это гово­рит­ся, повто­рю, для про­из­ве­де­ния пуще­го эффек­та. Утвер­ждаю это с уве­рен­но­стью пото­му, что чело­век, хлеб­нув­ший нар­ко­ман­ско­го лиха, нико­гда не будет гово­рить о этом таковым тоном и таки­ми словами…

В свое вре­мя нель­зя было откры­то писать, а сей­час уже забы­лось и ушло в про­шлое… Но если зашел у нас раз­го­вор о куми­рах, напом­ню, что дей­стви­тель­но вели­кий и непо­вто­ри­мый Вла­ди­мир Высоц­кий закон­чил свои деньки от нар­ко­ти­ков и в нар­ко­ман­ских муче­ни­ях… Нар­ко­ти­ки сгу­би­ли жизнь вели­чай­шей певи­цы Эдит Пиаф. И на фоне их тра­ги­че­ских судеб я не нахо­жу слов, что­бы выра­зить свое отно­ше­ние к псев­до­эпа­таж­ным заяв­ле­ни­ям неко­то­рых нынеш­их эст­рад­ных звез­дю­ков и звездюлек.

Пони­маю, что нелов­ко рядом с ними упо­ми­нать имя Чака Нор­ри­са. Но хоть бы некий при­мер бра­ли наши эст­рад­ни­ки со все­мир­но зна­ме­ни­то­го арти­100 и все­мир­но зна­ме­ни­то­го чело­ве­ка. Чак Нор­рис — кру­той Уокер, дей­стви­тель­ный кумир маль­чи­шек всей пла­не­ты, герой, побе­ди­тель, бес­страш­ный боец за спра­вед­ли­вость все­гда и вез­де — воз­глав­ля­ет все­а­ме­ри­кан­ское дви­же­ние за избав­ле­ние Аме­ри­ки от наркотиков…

Для справ­ки. Опро­са­ми меди­ков уста­нов­ле­но, что каж­дый нар­ко­ман в тече­ние года зна­ко­мит с зельем четы­рех нович­ков. При­мер­но поло­ви­на из их при­уча­ет­ся к посто­ян­но­му потреб­ле­нию наркотиков.

Без­ду­мье

Пошло-пре­тен­ци­оз­ные заяв­ле­ния эст­рад­ни­ков так и оста­лись бы их лич­ным делом, если б их не тира­жи­ро­ва­ла прес­са буль­вар­но-моло­деж­но-тусо­воч­но­го направ­ле­ния, пуб­ли­куя на сво­их стра­ни­цах интер­вью и бесе­ды с эти­ми самы­ми пев­ца­ми. И вот здесь-то я 100­нов­люсь в тупик. В кон­це кон­цов, с эст­рад­ни­ка и спро­са нет: что посчи­тал нуж­ным ска­зать, то и ска­зал. Но неужто в редак­ци­ях не пони­ма­ют, что они фак­ти­че­ски зани­ма­ют­ся про­па­ган­дой нар­ко­ти­ков? Разуму непостижимо.

Уди­ви­тель­ным без­ду­мьем стра­да­ют не толь­ко моло­деж­но-буль­вар­ные газе­ты. Я был ого­ро­шен, когда мне пока­за­ли замет­ку в еже­не­дель­ни­ке, когда-то имев­шем самый боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шой тираж в мире и на кото­рый у нас в стране в свое вре­мя ссы­ла­лись практически как на спра­воч­ное изда­ние. В замет­ке сооб­ща­лось о некотором чело­ве­ке, кото­рый под воз­дей­стви­ем перви­ти­на 40 восемь часов зани­мал­ся сек­сом, а позже — поте­рял созна­ние. И — все. Рекла­ма. Самая насто­я­щая рекла­ма. 100­но­ви­тесь в оче­редь за элик­си­ром секс-гигантизма…

Опосля это­го как-то даже нелов­ко гово­рить о ошиб­ках, что назы­ва­ет­ся, воз­зрен­че­ских. Напри­мер, депу­тат Гос­ду­мы высту­пил в газе­те с рез­кой отпо­ве­дью тем, кто 100­ит у нас за госу­дар­ствен­ную про­да­жу либо даже бес­плат­ную, по гол­ланд­ско­му опы­ту, раз­да­чу нар­ко­ти­ков. Край­но­сти в таком спо­ре неиз­беж­ны. Но газе­те, тем наиболее таковой, кото­рая выхо­дит под деви­зом «Без гне­ва и при­стра­стия», жела­тель­да и даже обя­за­тель­но отдать чита­те­лю пред­став­ле­ние о пред­ме­те спо­ра, что­бы не было игры в одни воро­та. Ведь чита­тель в Гол­лан­дии не был. А депу­тат — был. Толь­ко он поче­му-то умол­чал о том, что гол­ланд­цы таковым обра­зом практически на нет све­ли пре­ступ­ность на поч­ве нар­ко­ма­нии. Нет у их тако­го. Хочешь — иди к вагон­чи­ку на углу, запи­шись, полу­чи укол мета­до­на… И не нужно из-за дозы воро­вать, гра­лупить, уби­вать, а девоч­кам — про­да­вать­ся в самое зяб­кое и жут­кое рабство.

У нас же каж­дый нар­ко­ман — прак­ти­че­ски уго­лов­ный пре­ступ­ник. Наиболее того — рядо­вой сол­дат нар­ко­ма­фии. Выбо­ра у их нет. И счет их — на мил­ли­о­ны и мил­ли­о­ны… Вот и заду­ма­ешь­ся: так ли все про­100, как пишет депу­тат… Но это совсем не зна­чит, что я ратую за гол­ланд­ский опыт либо при­зы­ваю к тому «Неза­ви­си­мую газе­ту». Нет. Ведь никто не зна­ет, какой непред­ска­зу­е­мой 100­ро­ной он может обер­нуть­ся в нашей непред­ска­зу­е­мой стране. Напри­мер, меня про­100 потряс­ло выска­зы­ва­ние на сей счет одно­го из геро­ев моей кни­ги. Он пола­га­ет, что гол­ланд­ский опыт у нас невоз­мо­жен, пото­му что это­го не поз­во­лит …нар­ко­ма­фия. Для нее это все рав­но что ножик в серд­це. И она будет вся­че­ски воз­буж­отдать про­тив обще­ствен­ное мне­ние. А на край­ний слу­чай у нее отра­бо­тан таковой вари­ант: повсе­мест­но гро­мить апте­ки, что­бы люди в их боя­лись работать…

Види­те, какие умо­по­мра­чи­тель­ные вари­ан­ты и сюже­ты дает реаль­ная жизнь и как блед­но­ва­то выгля­дят на их фоне одно­знач­ные мне­ния и выражения.

«Кру­гом одни неприятели…»

Но самое рас­про­стра­нен­ное заня­тие нашей сво­бод­ной, демо­кра­ти­че­ской, рас­ко­ван­ной и места­ми даже раз­нуз­дан­ной прес­сы — такое сов­ко­вое-сов­ко­вое, такое контр­про­па­ган­дист­ско-ком­му­ни­сти­че­ское, а имен­но: созда­ние обра­за вра­га. Може­те не веровать, а може­те проверить.

Вот пере­да­ча «Чело­век в мас­ке». Ее герой, выда­ю­щий себя за супера­ген­та, рас­ска­зы­ва­ет, что пре­зи­дент Кыр­гыз­100­на Аскар Ака­ев издал указ о посе­вах опий­но­го мака. Понят­но, что­бы тра­вить нас, агн­цев невин­ных, и нажи­вать­ся на наших несча­стьях. Никто, кро­ме про­фес­си­о­наль­но­го жур­на­ла «Жур­на­лист», не воз­ра­зил, не напи­сал, что по сути все было наобо­рот: пре­зи­дент Ака­ев запре­тил в рес­пуб­ли­ке посе­вы опий­но­го мака. А не воз­ра­зи­ли пото­му, что даже и не усомнились…

Вооб­ще, завоз ана­ши и опия из цен­траль­но-ази­ат­ских государств — обы­ден­ная, заез­жен­ная колея рос­сий­ских жур­на­ли­стов, так либо ина­че пишу­щих и гово­ря­щих о мили­ции, о наркомании.

Расправа­ул: зара­за идет с востока.

Воз­мож­но, сиим жур­на­ли­стам будет инте­рес­но выяснить, что их ази­ат­ские кол­ле­ги пишут то же самое, другими словами отыскивают винов­ных на 100­роне. Я слы­шал по радио, как жур­на­лист­ка из Таджи­ки­100­на, где в изоби­лии выра­щи­ва­ют опий­ный мак, гнев­но гово­ри­ла о заво­зе нар­ко­ти­ков из Афга­ни­100­на. А в Алма­ты и Биш­ке­ке неко­то­рые газет­чи­ки глав­ным злом счи­та­ют рос­сий­ских нар­ко­дель­цов, кото­рые движутся в Чуй­скую толики­ну с чемо­да­на­ми 100­руб­ле­вок и под­би­ва­ют денеж­но бед­ных каза­хов и кир­ги­клич, 100­ри­ков и деток, заго­тав­ли­вать для их опий и ана­шу-мари­ху­а­ну, по-мест­но­му, шалу.

Итак, все зло идет с запа­да. А сами они — голуби…

Пожа­луй, ред­кая мос­ков­ская газе­та либо теле­ком­па­ния обо­шлась без рас­ска­за и пока­за ниге­рий­ских тор­гов­цев геро­и­ном, захва­чен­ных на месте пре­ступ­ле­ния наши­ми доб­лест­ны­ми мили­ци­о­не­ра­ми. Гово­ри­лось о раз­ветв­лен­ной сети, кото­рой чуток ли не опу­та­ли ниге­рий­ские мафи­о­зи чуток ли не всю столицу.

А я смот­рел, слу­шал и думал (или производил размышления): что все-таки это за глу­пая таковая мафия? Это ж нужно дога­отдать­ся исполь­зо­вать людей с таки­ми при­мет­ны­ми в Москве физио­но­ми­я­ми, что их за вер­сту видать? Это ж сколь­ко крас­ки нужно негру, что­бы замас­ки­ро­вать­ся под любе­рец­ко­го либо солн­цев­ско­го? Ну и не полу­ча­ет­ся ведь, ина­че бы не повязали…

Жалко, что таки­ми про­сты­ми вопро­са­ми не задал­ся никто из сни­ма­ю­щих и пишущих.

А меж­ду тем Моск­ву дей­стви­тель­но сажа­ют на геро­и­но­вую иглу, пла­но­мер­да и неуклон­но. Для нача­ла, извест­ное дело, нужно при­манить деше­виз­ной. Геро­ин в Москве идет по бро­со­вым ценам. По срав­не­нию с евро­пей­ски­ми, разу­ме­ет­ся. Созда­ет­ся, а вер­нее, уже созда­на сеть рас­про­стра­не­ния. В каж­дом мик­ро­рай­оне есть квар­ти­ры, где посиживает чело­век, отме­ря­ю­щий мел­ким рас­про­стра­ни­те­лям гр. А рас­про­стра­ни­те­ли — про­100 нар­ко­ма­ны, в основ­ном юно­ши и девуш­ки. Ника­ких средств они с это­го иметь не будут. С каж­до­го про­дан­но­го грам­ма им доста­нет­ся доза. Своя доза. Вот так и полу­ча­ет­ся, что эти несчаст­ные, кото­рым девать­ся неку­да, рабо­та­ют на мафию все­го только за дозу. И сейчас пред­ставь­те для себя, что всю эту гигант­скую все­о­хват­ную систе­му при­ду­ма­ли, созда­ли и руко­во­дят ею негры!? Пер­вая реак­ция на такое пред­по­ло­же­ние — цита­та из анек­до­та: «Да кто ж им дасть!» Другими словами, идет речь уже не о при­мет­но­сти физио­но­мий, а о кус­ках мафи­оз­но­го пиро­га в сот­ни мил­ли­о­нов дол­ла­ров. Так наши и рас­сту­пи­лись, так и поз­во­ли­ли… Дру­гое дело, что при достав­ке в стра­ну широ­ко исполь­зу­ет­ся ниге­рий­ский канал. Но это уже дета­ли, в кото­рые жур­на­ли­сты, как пра­ви­ло, не вникают.

А чита­тель и зри­тель запом­нил одно: все зло — от темных!

И, нако­нец, дей­стви­тель­но до анек­до­ти­че­ских вер­шин вос­па­рил сюжет, пока­зан­ный по ТВ (Телевидение (греч. — далеко и лат. video — вижу; от новолатинского televisio — дальновидение) — комплекс устройств для передачи движущегося изображения и звука на расстояние), не заме­тил, по какой про­грам­ме. В кад­ре — моло­дой чело­век обыч­ной сред­не­рус­ской внеш­но­сти. Кор­ре­спон­дент за кад­ром сооб­ща­ет, что сей пер­со­наж сделал в Брян­ске целую лабо­ра­то­рию по про­из­вод­ству нар­ко­ти­ка на осно­ве перви­ти­на. Опосля это­го ожидаешь подроб­но­го рас­ска­за, что же это все-таки за нар­ко­тик, сколь­ко лет рабо­та­ла под­поль­ная лабо­ра­то­рия и сколь­ко тыщ маль­чи­шек и дев­чо­нок Брян­ска отра­вил этот нар­ко­де­лец. Но кор­ре­спон­дент вме­100 это­го про­дол­жа­ет: Брянск — труд­ный город, пото­му что он рядом с укра­ин­ской гра­ни­цей, отку­да идет посто­ян­ный поток наркотиков…

Вы поня­ли, да? Все зло — от этих щирых и неза­леж­ных украинцев!

На самом же деле, если гласить‑о том же Брян­ске, а еще нагляд­нее — о Москве, то завоз и тран­зит нар­ко­ти­ков состав­ля­ют незна­чи­тель­ную часть того, что про­из­во­дит­ся и про­да­ет­ся в самой Москве. Пото­му что основ­ная мас­са нар­ко­ма­нов про­100 не в состо­я­нии поку­пать при­воз­ное зелье. Кока­и­ном балу­ют­ся ред­кие мил­ли­ар­де­ры, геро­и­ном и опи­ем — про­100 сверх­бо­га­чи. Даже ана­ша 100­ит нема­лых средств.

Пото­му-то в тыся­чах при­то­нов Моск­вы варит­ся тот нар­ко­тик на осно­ве перви­ти­на, кото­рый зна­ме­нит под име­нем винт.

Страш­ный нар­ко­тик по сво­ей деше­визне и доступ­но­сти. Страш­ный по сво­е­му воз­дей­ствию на орга­низм чело­ве­ка. Это мощ­ней­ший сти­му­ля­тор. Он выса­сы­ва­ет чело­ве­ка за несколь­ко лет. От малей­шей пере­до­зи­ров­ки вин­та люди схо­дят с разума. Под вин­том мож­но вну­шить что угод­да и толк­нуть под­рост­ка на что угодно.

В Москве, повто­рю, тыся­чи при­то­нов и квар­тир, где, не опасаясь ника­кой мили­ции, варят винт.

А жур­на­ли­сты тем вре­ме­нем твер­дят нам, что все нар­ко­ти­че­ское зло от ковар­ных хох­лов, зло­на­ме­рен­ных кир­ги­клич, нехо­ро­ших каза­хов, волшебство­вищ­ных негров и дру­гих «вра­гов». И мы, с нашим-то мен­та­ли­те­том, про­гла­ты­ва­ем нажив­ку с вос­тор­гом. Ведь если разо­брать­ся, все мы, жур­на­ли­сты и чита­те­ли, неда­ле­ко ушли от той зна­ме­ни­той 100­руш­ки из теле­пе­ре­да­чи с Гор­ба­че­вым. Помни­те, она вни­ма­тель­но слу­ша­ла, как Гор­ба­чев гово­рит о том, что в мире у нас нет вра­гов и нужно про­стить­ся с навя­зан­ным злой идео­ло­ги­ей обра­зом вра­га, а позже сочув­ствен­но ска­за­ла: «Мы пони­ма­ем, Миха­ил Сер­ге­е­вич, как для вас труд­но: ведь кру­гом одни неприятели…»

И все-же дело не толь­ко в нашем мен­та­ли­те­те. Ведь жур­на­ли­сты, как пра­ви­ло, полу­ча­ют мате­ри­ал из мили­ции. С одной 100­ро­ны, мили­ци­о­не­рам дей­стви­тель­но лег­че бороть­ся с заво­зом и тран­зи­том, кото­рые все­гда на виду. А с дру­гой 100­ро­ны, меня не поки­да­ет идея, что жур­на­ли­стов, учи­ты­вая наш общий мен­та­ли­тет, про­сто-напро­100 исполь­зу­ют. Втем­ную. Что обид­но, оскор­би­тель­да и уни­зи­тель­но вдвойне.

Шум и гром вокруг пой­ман­ных негров и «про­чих раз­ных шве­дов» — пре­крас­ная шир­ма, за кото­рой мож­но скрыть дей­стви­тель­ное поло­же­ние дел.

Сон восьмой

Меня вся Москва зна­ет, как ни назы­вай­те, а все рав­но уга­да­ют. Мы ведь одним миром живем, извест­ны друг дру­гу. Как гово­рит­ся, тесен наш круг и страш­но дале­ки мы от народа…

Я закон­чи­ла архи­тек­тур­ный инсти­здесь. Таковая была свет­ская, интел­лек­ту­аль­ная девуш­ка. Опосля инсти­ту­та мы с подруж­кой устро­и­ли жизнь по аме­ри­кан­ско­му образ­цу: зна­е­те, две девуш­ки сни­ма­ют 2-ух­ком­нат­ную квар­ти­ру и живут само­100­я­тель­но. И мы сня­ли 2-ух­ком­нат­ную ком­му­нал­ку неда­ле­ко от про­спек­та Вер­над­ско­го, там у нас эта­кий клуб обра­зо­вал­ся. Нет же, ника­ких шаш­ней либо при­то­нов, все как в луч­ших домах. Конеч­но, кава­ле­ры были. Вот подруж­кин кава­лер и поса­дил меня на иглу. Он при­ез­жий был, из Одес­сы, в Москве подол­гу жил, на нашей же квар­ти­ре, какие-то дела про­во­ра­чи­вал. Рас­ска­зы­ва­ет вече­ром, в которых кон­цах Моск­вы за денек успел побы­вать, я за наго­ву хва­та­юсь: да сколь­ко же сил нужно, что­бы так мотать­ся?! А ему хоть бы что: весе­лый, ожив­лен­ный, бурлит и кипит…

Вот я и заин­те­ре­со­ва­лась: как ему уда­ет­ся? Быва­ло, заси­дим­ся за пол­ночь (то есть темное время суток), вино, сига­ре­ты, с утра пере­дви­га­ешь­ся, как авто­мат, а он пес­ни поет, ясен и свежайш. Я и спро­си­ла: как так? А он отве­ча­ет спо­кой­но: допинг, 100­ру­ха, допинг. Понят­но, я здесь же попро­бо­ва­ла тот допинг, и все. Как птич­ка в смо­лу влип­ла. Нет, на вид ниче­го осо­бен­но­го не про­изо­шло. Я про­дол­жа­ла жить как преж­де. Роман у меня был, вско­ре замуж вышла, отпрыска роди­ла. Но с иглы уже не сле­зешь, здесь игра в одни воро­та, до кон­ца. И хоро­шо, что супруг не стал истязать­ся со мной, спа­сать и так дальше, как водит­ся в рома­нах и в кино про «их» жизнь. Они тоже лгут.

Я супругу сра­зу ска­за­ла: бес­по­лез­но, не нужно. А отпрыска забра­ла к для себя мать. Она даже рада была… Ну не то что­бы рада… За меня она, конеч­но, чрезвычайно пере­жи­ва­ла, мамоч­ка моя род­ная, все выстра­да­ла, все­го хлеб­ну­ла… Но вот отпрыск ей на 100­ро­сти лет на удовлетворенность достал­ся, он ее матерью зовет…

Конеч­но, тогда «соло­ма» была деше­вая. Но все таки — денек­ги. Их нужно созодать. А где? Не в моей же мастер­ской рисо­вать на ват­мане настолько­ни­ки и червонцы.

А свя­зи мы с тем моло­дым чело­ве­ком, с одес­си­том, не поте­ря­ли. Он меня ввел в собственный круг, и я им при­го­ди­лась. Оч-чень при­го­ди­лась! Ну пред­ставь­те сце­ну у «Берез­ки». Мнут­ся про­вин­ци­а­лы, жаж­ду­щие. И здесь к ним под­хо­дит моло­дая интел­ли­гент­ная девуш­ка, не раз­вяз­ная, стро­го оде­тая, дочь интел­ли­гент­ных роди­те­лей, толь­ко-толь­ко при­е­хав­ших из дол­гой-дол­гой загра­нич­ной коман­ди­ров­ки и кото­рым воро­ха чеков нужно обме­нять на род­ные совет­ские руб­ли. Ну загра­нич­ное у их есть все, кон­тей­не­ра­ми при­вез­ли, а род­ные руб­ли необ­хо­ди­мы про­100 для жиз­ни, напиток поку­пать… Дога­да­лись? Нуда, мы лохов «обу­ва­ли» воз­ле «Бере­зок», тогда они сле­та­лись в Моск­ву, к валют­ным колдуна­зи­нам, как мухи на мед.

А позже я созна­тель­но пошла рабо­тать в колдуна­зин. Кор­петь в мастер­ской и ожидать прин­ца с дву­мя­100­ми зар­пла­ты — изви­ни­те, этот пери­од жиз­ни я уже про­ли­100­ла. У одес­си­та мое­го в этом мире боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шие свя­зи обра­зо­ва­лись, он меня и при­стро­ил не куда-нибудь, а в отдел зака­клич боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шо­го гастро­но­ма на окра­ине, практически в Сви­б­ло­ве, за ВДНХ. Понят­но, что не про­100 так. Ему нужен был собственный чело­век. И нала­ди­ли мы хоро­шие регу­ляр­ные расправа­ва­ны про­дук­тов из Моск­вы в Одес­су. Тогда ведь в Москве все было, зай­дешь в Ели­се­ев­ский — и гла­за раз­бе­га­ют­ся. Толь­ко мы это­го не пони­ма­ли и не цени­ли, а они, пери­фе­рий­ные, уже тогда все чет­ко про­се­ка­ли и дела­ли на этом собственный бизнес.

Что вы гово­ри­те? Непо­нят­но, как лохов «обу­ва­ли»? Ну да про­свора же тех­но­ло­гия, века­ми отра­бо­тан­ная. Лох либо несколь­ко лохов дают мне денек­ги, что­бы я обме­ня­ла их у роди­те­лей на чеки. Мы с ними идем к «мое­му» дому, к «мое­му» подъ­ез­ду. Здесь я им гово­рю: изви­ни­те, в квар­ти­ру вас при­гла­сить не могу, папа-мама чрезвычайно стес­ня­ют­ся этих обме­нов, вы их пой­ми­те, вне­ш­тор­гов­ские работ­ни­ки, дипло­ма­ты, не дай Бог раз­го­вор пой­дет… подо­ожидай­те тут. Они счаст­ли­вы, что у дома дипло­ма­та 100­ят и с его доч­кой раз­го­ва­ри­ва­ют! Я вхо­жу в подъ­езд — и до сви­да­ния! Ребя­та там уже все при­го­то­ви­ли. Либо по чер­да­ку в дру­гой подъ­езд, там пере­оде­ва­юсь и про­хо­жу чуток ли не мимо тех же лохов, либо… Да не достаточно ли вари­ан­тов, это все уже дело техники.

Так про колдуна­зин. Про­ра­бо­та­ла я там четы­ре года. И выле­те­ла с трес­ком. Там ведь чет­кость нуж­на и бди­тель­ность, как на тро­пе вой­ны. А какая чет­кость, когда денек и ночь (то есть темное время суток) под кай­фом и доза рас­тет. И взять меня уже нику­да не взя­ли, пото­му что в тор­гов­ле свои зако­ны, нар­ко­ма­нов боят­ся, не дове­ря­ют. И пра­виль­но дела­ют. Да я и не рва­лась. Капу­сты, другими словами средств, я настро­га­ла полностью при­лич­но, дума­ла, надол­го хва­тит. Но ведь жизнь какая: пока ты на жеребце, для тебя все идет в руки. А чуток спо­ткнул­ся — здесь же под­толк­нут. У нас с подру­гой дела общие были и капи­тал общий. И она меня здесь же «нагре­ла» на весь мой капи­тал, на семь­де­сят тыщ. По тем вре­ме­нам — состо­я­ние. И пропал­ла из Моск­вы вооб­ще. Тут-то я бы ее разыскала.

Спа­си­бо, меня не забы­ли мои одес­си­ты, я же им мно­го хоро­ше­го сде­ла­ла. Они посто­ян­но меня под­дер­жи­ва­ли, снаб­жа­ли. Но кайф — такое дело, посто­ян­но из чужих рук есть нель­зя. Так что я, как гово­рят, пока­ти­лась пома­лень­ку. Нет, не на панель. Это не для меня. Сна­ча­ла 100­ла при­са­жи­вать на иглу зна­ко­мых бога­тых супруг­чин, с кото­ры­ми рань­ше про­100 так обща­лась, для инте­ре­са. И кор­ми­лась воз­ле их. Для посте­ли я им не нуж­на, для это­го у их дево­чек в избыт­ке, а вот для умно­го раз­го­во­ра — это да… Весьма они обожают умный, свет­ский разговор…

Так и жила. Пока не влю­би­лась. Ну, не то что­бы влю­би­лась, а узна­ла, что такое любовь в этом смысле.

И супруг у меня был, и ребе­нок, и любов­ни­ки, а я до трид­ца­ти 2-ух лет не зна­ла, что же все-таки это такое. Нико­гда не испы­ты­ва­ла от это­го удо­воль­ствия. Другими словами оргаз­ма у меня нико­гда не было, фри­гид­ная. Конеч­но, ком­плек­со­ва­ла, но на то он и кайф, что­бы давать дру­гое… Кста­ти, вра­чи гово­рят, что это от нар­ко­ти­ков. Как-то лежа­ла я на хоз­рас­че­те, другими словами в хоз­рас­чет­ной боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­це, пыта­лась бро­сить, ну и рас­ска­за­ла вра­чу, что удо­воль­ствия ника­ко­го не испы­ты­ваю, оргаз­ма нет. А он гово­рит, что так быва­ет, что нар­ко­тик вызы­ва­ет рас­строй­ство каких-либо функ­ций либо вооб­ще задер­жи­ва­ет их раз­ви­тие, если начать его рано упо­треб­лять. Ну я‑то не рано, уже опосля инсти­ту­та. Одна­ко до супруга я супруг­чин не зна­ла, чест­ное сло­во. Толь­ко ведь рань­ше супруга я уже села на иглу, так что, может, доктор и прав…

Два года вспять на одной хате встре­ти­ла я чело­ве­ка, государств­но­го тако­го, длин­но­го, худо­го, умно­го. Он нам про мате­ма­ти­ку рас­ска­зы­вал, про насто­я­щую, боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шую мате­ма­ти­ку, посколь­ку был он в той жиз­ни кан­ди­да­том наук в Петер­бург­ском уни­вер­си­те­те. Как сти­хи, чест­ное сло­во! Талан­ти­ще, доб­рый, поря­доч­ный чело­век! Но — алко­го­лик запой­ный. Про­шел чуток ли не все лечеб­ни­цы стра­ны. В сей раз он вер­нул­ся с Кав­ка­за, там в ЛТП был, там и при­стра­стил­ся к ана­ше, а позже и к пер­вин­ти­ну. Вот такие наши ЛТП, вы не нахо­ди­те? Чело­ве­ка упря­та­ли в зону, лиши­ли все­го, а нар­ко­ти­ки — пожа­луй­100. Он рас­ска­зы­вал: там глав­ное, как и вез­де у нас, — что­бы люди рабо­та­ли. Когда у их некий полу­го­до­вой план начал пылать, так началь­ник ЛТП само­лич­но ездил в сосед­нюю рес­пуб­ли­ку и при­вез три кило­грам­ма ана­ши. Только бы паха­ли. Вот такие там порядки…

С сиим чело­ве­ком я и узна­ла, что такое любовь. Про­жи­ли мы с ним послед­ние два года, и он при­учил меня к пер­вин­ти­ну. Ну что там гово­рить! Это слу­чи­лось бы рано либо позд­но. Опи­мозг­ный мак был мне не по сред­ствам, даже на пане­ли на него не зара­бо­та­ешь. Он тоже нищ и наг. Одно оста­ет­ся — деше­вый пер­вин­тин. Я сама его варю, всю химию изу­чи­ла, всю тех­но­ло­гию, хоть про­фес­сию меняй…

Это страш­ная шту­ка — пер­вин­тин. Это мощ­ней­ший пси­хо­сти­му­ля­тор. Да не толь­ко «пси­хо», про­100 сти­му­ля­тор. Он вызы­ва­ет при­лив сил и пси­хоз. Вна­ча­ле, конеч­но, это необык­но­вен­ный подъ­ем духа, при­лив энер­гии, наго­ва ясная, све­жая, ты все зна­ешь и все можешь. А позже в некий момент начи­на­ет­ся рез­кий спад, пол­ная дегра­да­ция. Коро­че гово­ря, кры­ша движется. А уж про физи­че­ское воз­дей­ствие мож­да и не гово­рить. У меня уже сво­их волос нет, вылез­ли. Хоро­шо зву­чит, да: любовь при­шла, когда воло­сы вылез­ли… Ну лад­но, парик, он и в Пари­же парик…

Мой обожай­мый выдер­нажимал два года, а позже отпра­вил­ся туда, куда рано либо позд­но попка­дем мы все. Другими словами в пси­хуш­ку. Он послед­нюю неде­лю не спал ни часа, не ел ни грам­ма. Орга­низм исто­щен до пре­де­ла, все чув­ства обост­ря­ют­ся, вот и поеха­ла кры­ша. Она у всех по-раз­но­му движется, но есть для каж­до­го слу­чая общие при­ме­ты и общие тер­ми­ны. «Под рынок начал двигаться» — зна­чит, стал высту­пать, возо­мнил себя ора­то­ром, вождем, про­по­вед­ни­ком и так дальше. «Под изме­ну попал» — это когда дурит­ся, что кру­гом вра­ги, что все тебя не обожают, стро­ят про­тив коз­ни, сго­ва­ри­ва­ют­ся за тво­ей спи­ной, пере­ми­ги­ва­ют­ся и про­чее. Мой обожай­мый «попал под изме­ну», он свих­нул­ся на том, что я ему изме­няю. Каж­дый час пере­во­ра­чи­вал все мат­ра­сы, зале­зал под все кро­ва­ти и 100­лы, сут­ка­ми посиживал у окна, расправа­у­лил, не идут ли ко мне мужи­ки… Ну и увез­ли его в пси­хуш­ку. Да, перед сиим он со мной рас­пра­вил­ся: все зубы вышиб…

Пер­вин­тин тво­рит с чело­ве­ком страш­ные вещи. А когда к тому же зако­ны страш­ные, а они у нас самые страш­ные, пото­му что у нас обык­но­вен­ная уго­лов­щи­на пере­ме­ша­на с безу­ми­ем, то про­ис­хо­дит такое, от что даже наши при­хо­дят в кошмар.

Два года вспять мою подруж­ку увез­ли в Белоснежные Стол­бы, ну, зна­е­те, зна­ме­ни­тая под­мос­ков­ная пси­хуш­ка. Оста­лась две­на­дца­ти­лет­няя дочь. И к ней при­шли пяте­ро подель­ни­ков, сожи­те­лей моей подру­ги, вко­ло­ли пер­вин­тин и изна­си­ло­ва­ли. Позже еще укол, еще, сло­вом, поса­ди­ли на иглу и 100­ли исполь­зо­вать себе, в «хоро­во­де» и так дальше. Не отре­бье, не кры­ся­та моло­дые, а взрос­лые, солид­ные люди, извест­ные всей

Москве воры. Недав­но эта девоч­ка, ей толь­ко пят­на­дца­тый год начал двигаться, выбро­си­лась из окна. Она сама выбро­си­лась, по сво­ей воле, от жиз­ни, либо кры­ша поеха­ла. Не от того, что те ее дове­ли. Тех в Москве дав­но уже нет. Их казнили.

Когда я узна­ла, что они нашу девоч­ку на «винт» поса­ди­ли и сейчас исполь­зу­ют, я всех под­ня­ла. В лесу под Один­цо­вом была боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шая раз­бор­ка. Глав­но­го из тех, Акра­ма, уби­ли. Ну не сра­зу уби­ли, а изби­ли так, что он через неде­лю сам погиб. Дво­их изуро­до­ва­ли до кон­ца жиз­ни, а осталь­ные пропал­ли из Моск­вы, скры­лись на Кав­ка­зе. Я таковых вещей не про­щаю, и никто из поря­доч­ных людей не про­стит. С таки­ми, как они, толь­ко так и нужно посту­пать. Это кон­че­ные люди. Не в том смыс­ле, как мы кон­че­ные, от нар­ко­ты, а в том, что там ниче­го чело­ве­че­ско­го не оста­лось, если они мог­ли над­ру­гать­ся над доч­кой сво­ей подруги.

А нар­ко­ма­ны, они желают выле­чить­ся. Если не счи­тать кон­че­ных, пол­но­стью пре­вра­тив­ших­ся в ско­тов, в животик­ных. Поверь­те мне, каж­дый нар­ко­ман клинок­та­ет и желает выле­чить­ся. И я желаю, дважды вылечивай­лась, лежа­ла на хоз­рас­че­те, я гово­ри­ла уже. И — никчемно.

Конеч­но, пона­ча­лу вра­чи вытас­ки­ва­ли меня из ломок, из пси­хо­за опосля­ло­моч­но­го, есть таковой тяже­лый пери­од. 100­ви­ли меня на ноги. Даль­ше вро­де бы все в тво­их руках. Ты не боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ной, но к тому же не здо­ро­вый, все от тебя зави­сит. Еще мне помо­га­ли таб­лет­ки вро­де рела­ни­у­ма, сни­жа­ли тягу. Но — не до кон­ца. Все могу пре­одо­леть, но тягу — нет. Кто сел на иглу плот­но, тот с нее уже не слезет.

Аме­ри­кан­цы счи­та­ют, что нар­ко­ма­на мож­но выле­чить толь­ко в том слу­чае, если заме­нить ему голов­ной мозг (центральный отдел нервной системы животных, обычно расположенный в головном отделе тела и представляющий собой компактное скопление нервных клеток и их отростков).

Страш­но, да? Конеч­но, страш­но. А что я весе­лая таковая? Так не вы пер­вый, все о этом спра­ши­ва­ют. А я отве­чаю: так я всю жизнь была таковая, всю жизнь про­сме­я­лась, а теперь-то что горе­вать. Мне в данной жиз­ни терять уже нече­го. Другими словами я желаю ска­зать, моя жизнь мне ясная до кон­ца. Хотя, если быть пол­но­стью откро­вен­ной, то еще на что-то наде­юсь. Как-то обид­но: всю жизнь про­жи­ла, а что такое любовь, узна­ла толь­ко на данный момент…

Мы можем толь­ко посодействовать…

Нач­нем не с отда­лен­ных при­ме­ров, а пря­мо с вас, с меня. Поче­му, напри­мер, вы не 100­ли нар­ко­ма­ном? Не заду­мы­ва­лись? Вы как-то рас­ска­зы­ва­ли, что в вашем род­ном Пет­ро­пав­лов­ске в нача­ле 6­де­ся­тых годов кури­ли ана­шу чуток ли не откры­то, что вы, под­рост­ки, напе­ре­чет зна­ли тех, кто курит. Было их тогда немно­го, несколь­ко чело­век. Но никто из вас не бро­сал­ся им под­ра­нажимать, а, наобо­рот, сме­я­лись. Почему?

А пото­му, навер­но, что вы уже в чет­вер­том клас­се про­бо­ва­ли что-то писать. А ваш друг к тому вре­ме­ни уже знал назубок все атла­сы мира, желал стать и стал гео­гра­фом. А я с 5 лет не знал дру­гих игр, кро­ме игры во вра­чей, и с 5 лет наде­вал на лоб лор-зеркапо.

Другими словами мы были уже рас­пи­са­ны, наше буду­щее уже было опре­де­ле­но. И нам смеш­но, неле­по и неин­те­рес­но было отвле­кать­ся на пустя­ки и глу­по­сти, тем наиболее само­убий­ствен­ные глу­по­сти. При­чем здесь неваж­на кон­кре­ти­ка: желал стать вра­чом, а стал, допу­стим, юри­стом. Важ­но то, что оно уже при­сут­ство­ва­ло в жиз­ни, в мыс­лях, в душе — будущее.

В наши вре­ме­на была какая-ника­кая, а 100­биль­ность, при кото­рой в каж­дой семье, в каж­дом доме люди так либо ина­че гово­ри­ли и дума­ли о буду­щем сво­их деток, стро­и­ли кон­крет­ные и дости­жи­мые планы.

А сей­час о чем гово­рят в семьях? В основ­ном вроде бы денек про­жить да неде­лю про­дер­нажимать­ся. Тре­во­га, неуве­рен­ность, апа­тия завла­де­ли серд­ца­ми и разума­ми людей. И все отра­жа­ет­ся на детях. Все они лицезреют, все пони­ма­ют и пере­жи­ва­ют ост­рее взрос­лых. В первую оче­редь это отно­сит­ся к девоч­кам. Они созре­ва­ют рань­ше, они тонь­ше, рани­мее, они болез­нен­нее маль­чи­шек вос­при­ни­ма­ют, чув­ству­ют убо­гость, оскор­би­тель­ность жиз­ни, отсут­ствие буду­ще­го. Не слу­чай­но ведь в послед­ние годы сре­ди под­рост­ков-нар­ко­ма­нов дево­чек 100­но­вит­ся все боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше и боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше, пуга­ю­ще мно­го. А они — мате­ри, гено­фонд цивилизации, зав­траш­ний денек цивилизации.

В прин­ци­пе же я гово­рю о том, что чрезвычайно мно­гие из под­рост­ков-нар­ко­ма­нов нико­гда не были рас­пи­са­ны, не дума­ли о сво­ем буду­щем и не виде­ли себя в дальнейшем.

Одна­ко отсут­ствие буду­ще­го, кото­рое под­дер­жи­ва­ет чело­ве­ка и направ­ля­ет, — все­го только один из част­ных фак­то­ров. Но никак не закон. Извест­ны тыся­чи слу­ча­ев, когда в боло­то нар­ко­ма­нии опус­ка­лись люди, вро­де бы твер­до 100­яв­шие на ногах, имев­шие впереди себя чет­кую цель, к кото­рой стре­ми­лись изо всех сил. И — оста­нав­ли­ва­лись на полдороге.

Для пони­ма­ния про­бле­мы обще­ству преж­де все­го нужно усво­ить: нар­ко­ма­ния — болезнь орга­низ­ма, чисто физи­че­ский недуг. Прав­да, тес­но сопря­жен­ный с мораль­ным. Никто не может ручать­ся, что эта болезнь, эта потреб­ность не таит­ся и в нем. Здесь еще дело слу­чая: сов­па­ло, дали попро­бо­вать — и меха­низм вклю­чил­ся. Нет — и опас­ность про­шла стороной.

Пото­му-то и мно­го нар­ко­ма­нов сре­ди под­рост­ков. Они посто­ян­но отыскивают, про­бу­ют, это у их в при­ро­де зало­же­но — поиск чего-то тако­го, ранее не испытанного.

А еще — игра. Для их все — игра. Пара­докс: мы, бед­ные и затур­кан­ные режи­мом совет­ские люди, вырас­ти­ли детей-бар. Деток, для кото­рых жизнь — игра. Деток, кото­рые не пони­ма­ют, что денек­ги зара­ба­ты­ва­ют­ся тру­дом. Деток, кото­рые пре­зи­ра­ют труд и, мяг­ко гово­ря, снис­хо­ди­тель­но отно­сят­ся к трудягам-родителям.

Пони­ма­е­те, детки аме­ри­кан­ских мил­ли­о­не­ров с две­на­дца­ти лет рабо­та­ют на кани­ку­лах посу­до­мой­ка­ми, а мы, ска­зоч­но обес­пе­чен­ные вра­чи и безум­но бога­тые сле­са­ря, сво­их детки­шек оберегаем.

Вот и дообе­ре­га­лись. Они игра­ю­чи утас­ки­ва­ют и про­да­ют послед­нее мами­но коль­цо, игра­ю­чи швы­ря­ют кам­ни в чужую маши­ну, а позже роди­те­ли выпла­чи­ва­ют на ее ремонт беше­ные денек­ги, и так­же игра­ю­чи, не думая о ответ­ствен­но­сти и послед­стви­ях, не при­учен­ные к ответ­ствен­но­сти и к дума­нию, про­бу­ют во дво­ре сна­ча­ла мари­ху­а­ну, позже — укол, а позже… стоп! Клет­ка захлопнулась!

Но до что живу­чи, до что дол­го­веч­ны пред­став­ле­ния о том, что деток от тру­да нужно обе­ре­гать. Недав­но на кон­фе­рен­ции я слу­шал выступ­ле­ние дамы из комис­сии по делам несо­вер­шен­но­лет­их. Так она с над­ры­вом гово­ри­ла о том, что созидать не может, как маль­чиш­ки и дев­чон­ки тор­гу­ют газе­та­ми в пере­хо­дах мет­ро. Дескать, это уро­ду­ет дет­скую пси­хи­ку и так дальше.

Види­те, как труд­но осознать: чело­век не в гор­ны тру­бит и не баклу­ши лупит, не мает­ся дурью либо без­де­льем, кото­рые извест­но куда при­во­дят, — чело­век рабо­та­ет, он занят делом, он зара­ба­ты­ва­ет денек­ги, а не каприз­но тре­бу­ет их у матери и папы, не зная и не пони­мая им цены, швы­ряя их на пустя­ки, а дамы из комис­сий гово­рят, что это уро­ду­ет дет­скую пси­хи­ку… Неуже­ли непо­нят­но, что уж эти зара­бо­тан­ные денек­ги он не выбро­сит на ветер, как папи­ны, а будет накапливать, допу­стим, на колдун­ни­то­фон, на сте­рео­си­сте­му, да не достаточно ли потреб­но­стей у под­рост­ка. Либо купит шикар­ные крос­сов­ки в ком­мер­че­ском ларь­ке. Купит. А не пой­дет, из зави­сти к бога­то­му одно­класс­ни­ку, «бом­лупить» этот ларек, что­бы позже уго­дить в коло­нию для не достаточно­лет­их преступников…

Как досадно бы это не звучало, нам-то при­хо­дит­ся иметь дело как раз с таки­ми: с теми, кто вырос в небла­го­по­луч­ных семьях, либо с теми, кто вос­пи­тал­ся в мыс­ли, буд­то денек­ги рас­здесь на дере­вьях и весь свет суще­ству­ет исклю­чи­тель­но для их удо­воль­ствия. А ока­зы­ва­ет­ся, что нет, ока­зы­ва­ет­ся, мир жесток, бес­по­ща­ден, в нем дру­гие законы.

И в то же вре­мя нель­зя их не осознать и не пожа­леть. Они ведь не повинны.

Одна моя паци­ент­ка все дет­ские и отро­че­ские годы виде­ла себя прин­цес­сой… А вокруг — запле­ван­ные подъ­ез­ды, зага­жен­ные лиф­ты, мат, грязюка… Весьма нередко малень­кие нар­ко­ма­ны гово­рят: «А что вы може­те пред­ло­жить нам вза­мен?..» Воль­но злить­ся, гово­рить, что это пара­зи­ти­че­ский вопросец, пара­зи­ти­че­ская пси­хо­ло­гия: дескать, обучайся, рабо­тай, сам будь хозя­и­ном сво­ей жиз­ни. Все так. Но тем не наименее что мы, взрос­лые, в состо­я­нии им пред­ло­жить? Мож­но снять лом­ки, выве­сти из состо­я­ния пси­хо­за, но как посодействовать ему уви­деть мир броским, инте­рес­ным, без нар­ко­ти­че­ско­го опья­не­ния? Учи­ты­вая еще то, что под­рост­ко­вая пси­хо­ло­гия отли­ча­ет­ся нетер­пи­мо­стью: под­ро­сток сра­зу отвер­га­ет все, что ему не нра­вит­ся, что идет попке­рек его жела­ний, настро­е­ний, вну­шен­ных кем-то мыс­лей. Что? У нас даже 100­ди­о­нов нет в каж­дом мик­ро­рай­оне, не гово­ря уже о бас­сей­нах и тен­нис­ных кор­тах. Ребе­нок дол­жен посто­ян­но нахо­дить­ся в цен­тре вни­ма­ния взрос­лых, а мы даже себя им не можем пред­ло­жить, пото­му что с вось­ми утра мы на заво­де, с 5 вече­ра — в колдуна­зи­нах, а там уже нет ни сил, ни вре­ме­ни для сво­е­го соб­ствен­но­го отпрыска…

Да, и в сытых, бла­го­по­луч­ных обще­ствах есть нар­ко­ма­ны. И нема­ло. Одно вре­мя мы даже дума­ли, что нар­ко­ма­ния — болезнь исклю­чи­тель­но сытых. Дескать, с жиру бесят­ся. Как досадно бы это не звучало, при­шло и к нам. И кошмар берет от мыс­ли, что вол­на нар­ко­ма­нии нало­жит­ся на нашу бед­ность, раз­брод, все­о­щее ожесточение.

Тяга к нар­ко­ти­кам — тай­на чело­ве­че­ско­го орга­низ­ма. Тай­на, над кото­рой лупит­ся миро­вая меди­ци­на. Я уве­рен, что рано либо позд­но нау­ка най­дет раз­гад­ку, обна­ру­жит некоторый центр, кото­рый управ­ля­ет про­цес­сом, вызы­ва­ет про­цесс, а зна­чит, может и пога­сить его. Най­дем это «нечто» — решим делему.

А пока же обще­ство, люди долж­ны знать: мы — толь­ко вылечиваем, но не выле­чи­ва­ем нар­ко­ма­нов в абсо­свиреп­ном меди­цин­ском смыс­ле. Нет в миро­вой меди­цине мето­ди­ки, кода либо пре­па­ра­та, кото­рый пол­но­стью отби­вал бы тягу к нар­ко­ти­кам, делал чело­ве­ка невос­при­им­чи­вым, рав­но­душ­ным к роко­во­му соблаз­ну. Как досадно бы это не звучало, это мощ­ный био­хи­ми­че­ский импульс, тай­ну кото­ро­го мы еще не знаем.

Мы можем снять лом­ки, выве­сти боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­но­го из пси­хо­за, даже ишака­лупить, в неко­то­рой сте­пе­ни ней­тра­ли­зо­вать тягу, да и толь­ко. Другими словами мы можем посодействовать. А даль­ней­шейке зави­сит уже от само­го человека.

Как отка­зы­ва­ют­ся от Нобе­лев­ской премии

Олег Колос­ков про­из­нес жесто­кие, но необ­хо­ди­мые сло­ва. Чтобы иллю­зий не было. А то ведь у нас сей­час сво­бо­да. Сво­бо­да рекла­мы. Сво­бо­да вра­нья. А посколь­ку газе­ты и жур­на­лы ответ­ствен­но­сти за рекла­му не несут, то рекла­ма и вра­нье то и дело 100­но­вят­ся синонимами.

Вот толь­ко один при­мер, от кото­ро­го у любо­го зна­ю­ще­го чело­ве­ка дыха­ние перехватывает.

Суди­те сами. В газе­те тира­жом три с поло­ви­ной мил­ли­о­на экзем­пля­ров (!) выхо­дит таковой реклам­ный текст:

«Толь­ко что в обла­сти меди­ци­ны свер­ши­лась насто­я­щая рево­лю­ция… Таковых людей (нар­ко­ма­нов — С.Б.) счи­та­ют неиз­ле­чи­мы­ми даже в высо­ко­раз­ви­тых госу­дар­ствах: вра­чи рас­пи­сы­ва­ют­ся в бес­си­лии совре­мен­ной меди­ци­ны и раз­во­дят рука­ми. Сни­ми­те ими луч­ше свои шля­пы, гос­по­да! Сни­ми­те шля­пы перед луч­ши­ми разума­ми наше­го Оте­че­ства, ибо они отыскали новейший, рево­лю­ци­он­ный спо­соб раз и навсе­гда изба­вить страж­ду­щих от смер­тель­ной кабалы».

Вот итак вот! Вся миро­вая меди­ци­на лупит­ся над тай­ной нар­ко­за­ви­си­мо­сти, а нико­му не извест­ные люди из част­ной кли­ни­ки, через два меся­ца опосля реги­стра­ции кли­ни­ки, заяв­ля­ют о «рево­лю­ции в медицине».

Сме­лость, конеч­но, обес­пе­чи­ва­ет фуррор. В рекла­ме. Но на вся­кий слу­чай не меша­ет сослать­ся на под­держ­ку офи­ци­аль­ной меди­ци­ны. А посколь­ку ее нет и не быть может, ника­кой офи­ци­аль­ный меди­цин­ский орган не под­пи­шет­ся этого­денька под таковым заяв­ле­ни­ем, то в ход идет неза­мыс­ло­ва­тая, но дей­ствен­ная игра в слова.

«… Кли­ни­ка пред­ла­га­ет лече­ние на базе нар­ко­ло­ги­че­ско­го отде­ле­ния цен­траль­ной мос­ков­ской боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­цы при Мин­здра­ве РФ (Российская Федерация — государство в Восточной Европе и Северной Азии, наша Родина)».

На несве­ду­ще­го чело­ве­ка упо­ми­на­ние Мини­стер­ства здра­во­охра­не­ния Рос­сий­ской Феде­ра­ции, конеч­но же, про­из­ве­дет необ­хо­ди­мое впе­чат­ле­ние. Он же не ана­ли­зи­ру­ет текст с при­стра­сти­ем, не подо­зре­ва­ет под­во­ха, не пред­по­ла­га­ет, что сло­ва «на базе боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­цы при Мин­здра­ве РФ (Российская Федерация — государство в Восточной Европе и Северной Азии, наша Родина)» ско­рее все­го озна­ча­ют, что эта част­ная кли­ни­ка про­сто-напро­100 арен­ду­ет поме­ще­ние у бед­ной госу­дар­ствен­ной боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­цы. Толь­ко и всего.

Так тво­рит­ся реклама.

Одна­жды судь­ба све­ла в одной теле­ви­зи­он­ной пере­да­че глав­но­го нар­ко­ло­га стра­ны Вла­ди­ми­ра Его­ро­ва и авто­ра этих строк с доволь­но зна­ме­ни­тым част­ным вра­че­ва­те­лем Н.Н. Я был кате­го­ри­че­ски про­тив тако­го сосед­ства: либо он — либо я. И мне пообе­ща­ли. Но, не по вине теле­ви­зи­он­щи­ков, тот зна­ме­ни­тый вра­че­ва­тель все-же вышел в пря­мой эфир. Мы с Его­ро­вым не были гото­вы к тако­му пово­ро­ту. А в пря­мом эфи­ре, когда ты на гла­зах мил­ли­о­нов людей, сра­зу сори­ен­ти­ро­вать­ся нелег­ко. Но пере­да­ча при­о­ре­ла таковой реклам­ный харак­тер, Н.Н. с таковой без­апел­ля­ци­он­но­стью заяв­лял о сво­ем все­мо­гу­ще­стве, что я брал на себя сме­лость напря­мую обра­тить­ся к зри­те­лям. Дескать, будь­те осто­рож­ны, миро­вая меди­ци­на бес­силь­на. Тот, кто най­дет спо­соб избав­ле­ния боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ных не толь­ко от физи­че­ской, да и пси­хо­ло­ги­че­ской зави­си­мо­сти, тот навер­ня­ка полу­чит Нобе­лев­скую пре­мию и будет досто­ин памят­ни­ка с над­пи­сью «Бла­го­де­те­лю чело­ве­че­ства». И если веровать сло­для вас вра­ча Н.Н., то мы лицезреем впереди себя как раз тако­го чело­ве­ка. Ска­жи­те, гос­по­дин Н.Н., вы запа­тен­то­ва­ли свою методику?

Н.Н. дескать­чал.

Тогда и глав­ный нар­ко­лог стра­ны Вла­ди­мир Его­ров ска­зал, что мини­стер­ство три­жды пред­ла­га­ло вра­чу Н.Н. прой­ти экс­пер­ти­зу его мето­ну и три­жды Н.Н. отрешался.

Повто­рю: речь шла о част­ном вра­че, кото­рый чрезвычайно известен.

Так он, как я сей­час пони­маю, про­100 скром­ник по срав­не­нию с нынеш­ни­ми «рево­лю­ци­о­не­ра­ми в обла­сти меди­ци­ны». Мне толь­ко одно непо­нят­но: для чего тра­тить­ся на рекла­му, кото­рую уви­дят-не уви­дят, пове­рят-не пове­рят… Я пред­ла­гаю самый пря­мой и самый про­стой путь к вели­чай­ше­му богат­ству и все­пла­нет­ной сла­ве. Прой­ди­те экс­пер­ти­зу, запа­тен­туй­те способ. Полу­чи­те Нобе­лев­скую пре­мию и офи­ци­аль­ное зва­ние Бла­го­де­те­ля населения земли.

Не желают…

Твор­че­ство, либо По щучье­му веле­нию, либо «Какая же я дурочка…»

В раз­лич­ных кру­гах широ­ко быту­ет мне­ние, что нар­ко­ти­ки спо­соб­ству­ют творчеству.

Моя геро­и­ня Катя Кле­ши­на созна­тель­но поста­ви­ла экс­пе­ри­мент на для себя. О его резуль­та­тах я ска­жу в кон­це главки.

А пока уточ­ним. Нар­ко­тик — допинг, сти­му­ля­тор. И есте­ствен­но, при­няв допинг, ты можешь рабо­тать с удво­ен­ной-утро­ен­ной силой. Какой ценой — это дру­гой раз­го­вор. Но как все­гда быва­ет, когда люди слы­шат гул, здесь все пере­пу­та­лось, одно выда­ет­ся за дру­гое, одно диле­тант­ски под­ме­ня­ет­ся дру­гим — и в ито­ге нар­ко­ти­ки и твор­че­ство опас­но сосед­ству­ют в сознании.

Осо­бен­но в созна­нии юно­шей и деву­шек. В их годы все в душе бурлит и бур­лит. Это пора само­го есте­ствен­но­го и само­заб­вен­но­го твор­че­ства — твор­че­ства жиз­ни. И практически каж­дый уве­рен: если изло­жить на полотне, на бума­ге, в музы­ке, в сти­хах либо про­зе пере­пол­ня­ю­щие душу мыс­ли и чув­ства — мир ахнет.

А без тако­го ощу­ще­ния ниче­го и не созда­ет­ся. Таковая само­оцен­ка либо пере­оцен­ка — совер­шен­но есте­ствен­на для любо­го твор­че­ско­го чело­ве­ка, стар он либо млад.

Так что моло­дым людям нужно писать, сочи­нять, кон­спек­тив­но запи­сы­вать, выплес­ки­вать на бума­гу то, что тес­нит­ся в серд­це. Обя­за­тель­но. Кто зна­ет, чем обер­нет­ся и как аук­нет­ся через некое вре­мя наша этого­дняш­няя слу­чай­ная догад­ка, идея, пара­докс, наблюдение.

Я напи­сал скуч­ные сло­ва: «через некое вре­мя». Сей­час ска­жу еще скуч­нее: через годы испы­та­ний разума и души, горы про­чи­тан­ных книжек, тыся­чи и тыся­чи рабо­чих часов…

В общем, занудство.

А желает­ся все­го, сра­зу, мно­го. И что­бы при всем этом совершенно не утруж­отдать­ся. А про­100 одна­жды с утра проснуть­ся бога­тым и зна­ме­ни­тым. Толь­ко так!

Я ведь не в осуж­де­ние гово­рю. Все мы такие. Про дру­гие наро­ды не понимаю, но ведь это у нас роди­лась, это наша завет­ная сказ­ка — «По щучье­му велению…»

Мы зна­ем, что так не быва­ет. Но чрезвычайно охото.

Зна­ем, что Мар­ке­су одна­жды в миг, «по щучье­му веле­нию», при­шла мысль рома­на «100 лет оди­но­че­ства», а позже он уво­лил­ся с рабо­ты, про­отдал все, что имел, и на пол­то­ра-два года запер­ся в рабо­чей комнатушке…

Лицезреем, что Чак Нор­рис рабо­та­ет как 100 индий­ских сло­нов. Попро­буй-ка сни­мись в таком если­че­стве филь­мов, да ни у како­го чело­ве­ка, кро­ме чем­пи­о­на мира по расправа­те, про­100 физи­че­ских сил не хва­тит! Конеч­но, он не пьет и не курит в первую оче­редь пото­му, что ему не нра­вит­ся, не желает­ся, про­тив­но. Но в некий сте­пе­ни и пото­му, что поме­ша­ет работе.

Все мы зна­ем и лицезреем. Но чрезвычайно желает­ся стать Маком Нор­ри­сом, каш­ляя от таба­ка, сипя от алко­го­ля, не делая даже утрен­ней заряд­ки. Весьма желает­ся стать Мар­ке­сом, при­ду­мав либо даже напи­сав две наиболее либо наименее склад­ные фразы.

И вот здесь-то в молодые мозги и серд­ца закра­ды­ва­ет­ся соблаз­ни­тель­ная идея о свя­зи твор­че­ства и нар­ко­ти­ков. А вдруг!

Как досадно бы это не звучало.

Насчет тру­да я зануд­ство­вать боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше не буду. А ска­жу сра­зу глав­ное слово.

Талант.

Он либо есть — либо нет.

И даже труд, каторж­ный труд — не заме­нит таланта.

А вы гово­ри­те о наркотиках…

Луч­ше все­го о этом ска­за­ла моя теща Ната­лья Вени­а­ми­нов­на: «Там, где ниче­го не поло­же­но — там ниче­го не возьмешь…»

И с сиим уже не поспоришь.

А сейчас, нако­нец, о экс­пе­ри­мен­те, кото­рый поста­ви­ла на для себя Катя Кле­ши­на. Она девоч­ка не без спо­соб­но­стей. Вот и реши­ла одна­жды не про­100 так колоть­ся, а вро­де бы со смыс­лом. Сделать чего-нибудть эпохальное.

Под­чер­ки­ваю: Катя име­ла в виду акт созна­тель­но­го твор­че­ства. Роман, рас­сказ либо повесть. От тре­тье­го лица. Что­бы все как у насто­я­щих писателей…

Пото­му что неко­то­рые нар­ко­ма­ны тоже пишут, но… Про­100 садит­ся чело­век и запи­сы­ва­ет свои ощу­ще­ния опосля дозы. Я бы именовал это пото­ком нар­ко­ти­че­ско­го созна­ния. Быть может, в одном из сле­ду­ю­щих изда­ний кни­ги я и при­ве­ду образец…

Катя же стре­ми­лась совершенно к другому.

Вко­ло­ла дозу, дожда­лась при­хо­ну и села за стол. Там уже лежа­ла руч­ка и боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шая общая тетрадь.

Очну­лась она с утра. Подо­шла к 100­лу и уви­де­ла, что пол­то­ры стра­ни­цы тет­ра­ди вкривь и вкось испи­са­ны одной и той же фра­зой: «Какая же я дурочка…», «Какая же я дурочка…», «Какая же я дурочка…», «Какая же я дурочка…»

Укол Каста­не­ды

Помни­те клас­си­че­ское сти­хо­тво­ре­ние о том, как некоторый сапож­ник отыскал изъ­ян в изоб­ра­же­нии обу­ви на живо­пис­ном полотне? И, вой­дя во вкус, начал было кри­ти­ко­вать всю кар­ти­ну. На что ему резон­но ска­за­ли: «Суди, дру­жок, не выше сапо­га!» Так и я поста­ра­юсь «судить не выше сапо­га», гово­ря о Кар­ло­се Кастанеде.

В послед­нее вре­мя имя аме­ри­кан­ско­го фило­со­фа и писа­те­ля Кар­ло­са Каста­не­ды 100­но­вит­ся доволь­но попку­ляр­ным под наши­ми род­ны­ми оси­на­ми, чина­ра­ми и даже на олений мох­ных про­государств­ствах тунд­ры. Я бы ска­зал — мод­ным. Его кни­ги, в основ­ном «Уче­ния дона Хуа­на: путь зна­ния индей­цев яки», выхо­дят в раз­лич­ных изда­тель­ствах Моск­вы. И сюда, в 100­ли­цу, прось­бы приобрести их и пере­слать летят ото­всю­ду, от Биш­ке­ка до Оймякона.

Кто захо­чет — тот про­чи­та­ет, вник­нет в сущность. А я изло­жу толь­ко сюжет.

Герой кни­ги, сту­дент Кали­фор­ний­ско­го уни­вер­си­те­та, зна­ко­мит­ся с индей­цем по име­ни Хуан — зна­ха­рем, кол­ду­ном, колдуном. 100­но­вит­ся его уче­ни­ком, кото­ро­му инде­ец откры­ва­ет тай­ны мисти­че­ско­го зна­ния. Дела­ет­ся это так: герой под руко­вод­ством учи­те­ля при­ни­ма­ет те либо другие экзо­ти­че­ские нар­ко­ти­ки, воз

носит­ся, пере­ме­ща­ет­ся во вре­ме­ни и про­государств­стве, живет и дей­ству­ет в «необыч­ной реаль­но­сти», а потом подроб­но пере­ска­зы­ва­ет свои виде­ния и пере­жи­ва­ния. А дон Хуан уже ему все объ­яс­ня­ет, откры­ва­ет глу­бин­ную сущность и связь явлений.

Дру­ги­ми сло­ва­ми, герой кни­ги поста­вил экс­пе­ри­мент на самом для себя. Что ж, это его право.

Точ­но так­же без­услов­но пра­во тол­ко­ва­те­лей, авто­ров пре­ди­сло­вий и опосля­сло­вий рас­суж­отдать о том, что образ дона Хуа­на явля­ет­ся «самым зна­чи­тель­ным пер­со­на­жем чело­ве­че­ской фан­та­зии опосля Хри­100», о «откро­ве­ни­ях» и «немыс­ли­мых оза­ре­ни­ях», о том, что, «овла­дев эзо­те­ри­че­ским зна­ни­ем, чело­век дости­га­ет про­свет­ле­ния духа».

К подоб­ным пас­са­жам вооб­ще труд­но отно­сить­ся без неко­то­рой нелов­ко­сти, кото­рую я при­кры­ваю иро­ни­ей. Пыш­ные сло­ве­са здесь гово­рят сами за себя. Но вот нашен­ские тол­ко­ва­те­ли Каста­не­ды пере­хо­дят к тому, что име­ет под собой наиболее либо наименее твер­дую почву.

«Каж­дый чело­век при­го­во­рен к кон­крет­ной зем­ной уча­сти. Это немнож­ко без­ра­дост­но… Так желает­ся пре­одо­леть свое «я». С одной 100­ро­ны, чело­век изо всех сил 100­ра­ет­ся закре­пить­ся в соб­ствен­ной пси­хо­ло­ги­че­ской нише, обжить ее. А с дру­гой — сам же ее взры­ва­ет, — пишет один из наших тол­ко­ва­те­лей в пре­ди­сло­вии к кни­ге Каста­не­ды. — И наше 100­ле­тие, — про­дол­жа­ет тол­ко­ва­тель, — нагляд­но бес­стри­ру­ет эту потреб­ность. Моло­дые ради­ка­лы 60‑х годов во мно­гих запад­ных стра­нах пред­став­ля­ли инди­ви­ду­аль­ную жизнь как сме­ну кар­на­валь­ных масок. Хва­тит быть клер­ком, поеду в индей­скую резер­ва­цию. И нар­ко­ти­ки при­шлись ко времени…»

Стоп! Это в которых эмпи­ре­ях нужно витать, что­бы вот так похо­дя гово­рить о… поль­зе нар­ко­ти­ков?! Свя­тая про­100­та, никак не мень­ше. И это не обмолв­ка. Для осно­ва­те­ля уче­ния и для его истол­ко­ва­те­лей «гал­лю­ци­но­ге­ны… толь­ко сред­ство при­о­ре­те­ния зна­ния…» Имен­но так и фор­му­ли­ру­ет­ся: толь­ко средство.

Здесь, навер­но, мож­но пого­во­рить о том, что ясно для всех, в том чис­ле и для фило­со­фов: «сред­ство» нико­гда не быва­ет «толь­ко», сред­ство и цель все­гда свя­за­ны. Но вспом­ним, что я зарек­ся «судить не выше сапога».

А мой «сапог» — нар­ко­ти­ки. Апо­ка­лип­ти­че­ская болезнь. Люди, ей под­вер­жен­ные, живут на гра­ни: на гра­ни созна­ния и умо­по­ме­ша­тель­ства, тюрь­мы и воли, жиз­ни и смер­ти. И уж конеч­но — за гра­нью зако­на, за гра­нью чело­ве­че­ско­го суще­ство­ва­ния совершенно.

Пре­дви­жу, что кто-то и воз­му­тит­ся: запре­щен­ный при­ем, вуль­га­ри­за­тор­ский под­ход! А про­ще гово­ря: дескать, какая быть может связь меж­ду наши­ми под­лы­ми, нажимал­ки­ми, гряз­ны­ми нар­ко­ма­на­ми и — «оза­ре­ни­я­ми духа», «эзо­те­ри­че­ским мироощущением»?!

Осме­люсь ска­зать: пря­мая. В под­ва­лах и на чер­да­ках, конеч­но, о «эзо­те­ри­че­ском зна­нии» не рас­суж­да­ют, но если «откро­ве­ния» и «оза­ре­ния» тол­ко­ва­те­лей Каста­не­ды пере­ве­сти на язык при­то­нов, то полу­чит­ся — «кайф». В общем и целом. А если деталь­но, то — «при­ход», «тяга». Другими словами раз­ные 100­дии наступ­ле­ния все такого же «кай­фа».

И уж совершенно один к одно­му под­хо­дят к судь­бам зауряд­ных нар­ко­ма­нов вер­ные фило­соф­ские заклю­че­ния о том, что «чело­век 100­ра­ет­ся выско­чить из само­го себя», «пре­одо­леть свое «я». Да, стрем­ле­ние к изме­не­нию сво­е­го состо­я­ния вооб­ще собственный­ствен­но нату­ре чело­ве­че­ской. При­чем здесь био­ло­ги­че­ское нача­ло тес­но пере­пле­та­ет­ся с соци­аль­ным. Это чрезвычайно мощ­ный импульс. Но из это­го совсем не сле­ду­ет, что мож­но с олим­пий­ским спо­кой­стви­ем пола­гать: «И нар­ко­ти­ки при­шлись ко вре­ме­ни…» Не дай Бог, если такое слу­чит­ся с хоть каким чело­ве­ком, если этот мощ­ный импульс соеди­нит­ся с нар­ко­ти­ком, най­дет в нем уто­ле­ние и упоение.

Навер­но, одних толь­ко «испо­ве­дей нар­ко­ма­нов», при­ве­ден­ных тут, полностью доста­точ­но, что­бы убе­дить­ся: хоть какое упо­ми­на­ние о нар­ко­ти­ке как о кое-чем без­обид­ном, тем наиболее как только о «сред­стве при­о­ре­те­ния зна­ния» — это все рав­но что про­па­ган­да истреб­ле­ния деток. Пусть и неволь­ная, по недомыслию.

Да, практически никто не зна­ет о под­лин­ной, внут­рен­ней жиз­ни нар­ко­ма­нов, о их быте. О мер­зо­сти их суще­ство­ва­ния, о той зло­вон­ной жиже, в кото­рой барах­та­ют­ся эти несчаст­ные. О отча­я­нии и безыс­ход­но­сти. О дегра­да­ции физи­че­ской, умствен­ной, духов­ной и гово­рить не приходится.

Но ведь если нор­маль­ные люди не зна­ют эту жизнь в дета­лях, в подроб­но­стях, то могут хотя бы дога­ды­вать­ся, пред­по­ла­гать. Это неслож­но. Дога­ды­вать­ся — и не обо­льщать­ся на сей счет. Одна­ко же нет, отку­да-то воз­ни­ка­ют легенды о «снах золо­тых», «эйфо­ри­че­ском тумане». А уж когда они под­крепчал­ля­ют­ся фило­соф­ски­ми трак­та­та­ми и рас­суж­де­ни­я­ми истол­ко­ва­те­лей, то добра не ожидай…

А сек­рет, навер­но, к тому же в том, что незна­ние, полу­зна­ние все­гда порож­да­ет легенды. При­тя­га­тель­ные. Ярко окра­шен­ные. Без­дум­ный запрет тота­ли­тар­но­го режи­ма на реаль­но суще­ству­ю­щий мисти­че­ский ком­по­нент куль­ту­ры раз­вил у мно­гих стой­кую при­вер­жен­ность ко все­му «запре­дель­но­му» без раз­бо­ра. При­чем, ухо­дя в широ­кие слои, вся­кие полу­за­прет­ные вея­ния тот­час 100­но­вят­ся мод­ны­ми в опре­де­лен­ных кру­гах людей, кото­рые, по выра­же­нию Чехо­ва, «100­ра­ют­ся казать­ся выше сред­не­го уров­ня и играться роль, для что нацеп­ля­ют на лоб ярлы­ки». Эта­кая, зна­е­те ли, пре­тен­зия на касто­вость, чуток ли не духов­ный аристократизм.

А ведь все сосу­ды в обще­стве сооб­ща­ют­ся. Толь­ко в дале­кие 6­де­ся­тые годы куре­ние ана­ши сре­ди под­рост­ков без­ого­во­роч­но счи­та­лось при­зна­ком при­ду­ри. Над не достаточно­лет­ни­ми ана­ши­100­ми сме­я­лись, жале­ли, дер­жа­ли за дурач­ков. А сей­час не толь­ко в под­ва­лах и на чер­да­ках, но уже и в уни­вер­си­тет­ских кори­до­рах при­част­ность к нар­ко­ман­ским тусов­кам выда­ет­ся за некоторый символ избран­но­сти, ари­100­кра­тизм. Там уже на алко­голь смот­рят с пре­зре­ни­ем, назы­ва­ют его «гряз­ным кай­фом», «бычьей тягой».

Есть над чем задуматься.

И послед­нее. Ска­зав кое-что о «сред­ствах при­о­ре­те­ния зна­ния» по Каста­не­де, не могу не ска­зать и о самом способе.

Пом­ню, один из моих одно­курс­ни­ков кое-где услы­шал, буд­то бы на све­те есть восемь книжек, про­чи­тав кото­рые чело­век сра­зу 100­нет обра­зо­ван­ным, духов­но бога­тым и про­чее. И все при­100­вал к пре­по­да­ва­те­лям, что­бы они дали ему тот завет­ный спи­сок. Ведь все­го восемь (!) книжек! Про­чел — и гото­во, за неде­лю все нау­ки затмил.

Это не анек­дот. И даже боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше, чем бывальщина.

Это вели­кий миф мас­со­во­го чело­ве­ка, кото­рый чрезвычайно желает «при­о­щить­ся», стать «духов­ным», но толь­ко побыст­рее и поординарнее.

Только на пер­вый взор пред­став­ля­ет­ся, что Каста­не­ну и его опосля­до­ва­те­ли чрезвычайно дале­ки от «мас­со­во­го созна­ния», что они «эли­тар­ны». На самом же деле, по мое­му разу­ме­нию, сам способ тут что ни на есть пошло-упро­щен­че­ский, «мас­со­вый»: побыст­рее, поде­шев­ле, без этих ваших умство­ва­ний и слож­но­стей… Ведь в дей­стви­тель­но­сти любые исти­ны, в том чис­ле и фило­соф­ские, откры­ва­ют­ся каж­до­му чело­ве­ку на дол­гом пути. Он учит­ся, рабо­та­ет, чита­ет кни­ги, узна­ет, сомне­ва­ет­ся, спо­рит, позна­ет себя и людей, разо­ча­ро­вы­ва­ет­ся, обре­та­ет… Другими словами добы­ва­ет исти­ну в посто­ян­ном тру­де разума и души.

А тут, если снять все насло­е­ния и ого­лить сюжет, то все куда как лег­ко и даже при­ят­но: поел гри­ба, попил сока экзо­ти­че­ско­го рас­те­ния, поку­рил зелья — и вот они, виде­ния и даже «откро­ве­ния», кото­рые к тому же рас­тол­ку­ет все­зна­ю­щий учитель.

Этот путь и способ дале­ко не новы. Они суще­ству­ют настолько­ко же, сколь­ко суще­ству­ет чело­ве­че­ство вооб­ще. Ибо все­гда суще­ство­вал и суще­ству­ет соблазн лег­ко­го при­о­ре­те­ния что бы то ни было: богат­ства, зна­ний, сек­ре­тов ремес­ла. Но к сча­стью, никто еще не осме­ли­ва­ет­ся утвер­ожидать, что ремеслом сапож­ни­ка мож­но овла­деть, не при­кла­дая рук, ниче­му не учась, а выку­рив только 100 грам­мов ана­ши. Никто. А это все-же вну­ша­ет неко­то­рые надеж­ды на незыб­ле­мость здра­во­го смысла.

Сон девятый

У отца на теле нет ни одной вены, куда мож­но было бы вве­сти иглу. Все иско­ло­то, не вид­но, не про­щу­пы­ва­ет­ся. Толь­ко на гор­ле и на ноге, у щико­лот­ки. Он 100­рый уже, ему 40 два либо 40 три года. Когда меня морда­ли, он точ­но уже посиживал на игле. Навер­но, поэто­му я таковой… не чрезвычайно из себя, неболь­шой. Кру­гом все такие мор­до­во­ро­ты, а я им по плечо.

У отца цир­роз пече­ни, и сейчас ему нель­зя колоть­ся маком. Я его пере­вел на пер­вин­тин, при­но­шу ему изред­ка, «подо­гре­ваю». Но ему мно­го не нужно, он у меня государств­ный, ему все удив­ля­ют­ся. Уже на послед­нем вит­ке, навер­но. Он может год не колоть­ся, но зато позже как нач­нет — за две неде­ли в дур­до­ме ока­зы­ва­ет­ся. Он там уже раз два­дцать побы­вал. Так что я его сейчас кон­тро­ли­рую, отме­ряю дозу.

Но какой бы он сей­час ни был, а дело еще дер­жит в руках. Он у меня не то что­бы из рабо­чих, а что-то вро­де… Коро­че, у него такое пространство, что в нем все нуж­да­ют­ся, все от него зави­сят. Так что семью он дав­но обес­пе­чил, мама не рабо­та­ет. Мы с друж­ком один сезон у отца отпа­ха­ли, так чуток на маши­ну не заработали.

Раз отец колол­ся, то я знал всех его дру­зей, с дет­ства с ними кру­тил­ся. Никто из их мне не пред­ла­гал, отец убил бы того. Но я с дет­ства знал, что они ловят кайф. До сего времени сам удив­ля­юсь, поче­му рань­ше не начал. Навер­но, мате­ри боял­ся. Либо жалел. Сколь­ко пом­ню себя, она все­гда пла­ка­ла. А сей­час — тем наиболее. Но что она может сде­лать с нами? Рыдает…

Ну вот, при­шел денек, когда я решил, что нужно попро­бо­вать. До сего времени удив­ля­юсь. Вооб­ще-то я таковой, не заво­ди­ла, мне про­ще с кем-нибудь в ком­па­нии куда угод­но пой­ти, но здесь сам, один, решил и сде­лал. Поехал на квар­ти­ру, где варят, я знал ее, дал денек­ги, меня уко­ло­ли. На сле­ду­ю­щий денек при­вел туда сво­е­го дружка.

Смеш­но вспо­ми­нать, как мы начи­на­ли. Набра­ли пузырь­ков с «вин­том» и закры­лись на моей квар­ти­ре. У меня своя квар­ти­ра одно­ком­нат­ная, отцов­ская, а отец с мате­рью живет. Был у нас два­дца­ти­ку­бо­вый «баян», шприц без деле­ний, и тупая игла «вось­мер­ка». Не зна­ем, куда колоть, не уме­ем, под кожу рас­твор заго­ня­ем — все руки до плеч были опухшие.

Позже обучи­лись, с дру­ги­ми нар­ко­ма­на­ми позна­ко­ми­лись, с ком­па­ни­я­ми. Ну это быст­ро дела­ет­ся, все друг дру­га зна­ем. Там я пер­вый раз ее и уви­дел. Олю.

Она сама ко мне подо­шла. Я бы сам ни за что. А она подо­шла и 100­ла гово­рить о кое-чем. Весе­лая, кра­си­вая. Шест­на­дцать лет толь­ко испол­ни­лось. Там были такие пар­ни, под пото­лок, и кида­пы были, совершенно кру­тые. А она меня выбра­ла. Так я пер­вый раз в жиз­ни влю­лупил­ся. Ну не пер­вый, в шко­ле тоже было, но по-насто­я­ще­му — пер­вый раз. Встре­чал, про­во­нажимал, цве­ты поку­пал. Она гово­ри­ла, что любит. И я гово­рил. Веровал. Я наив­ный: если гово­рят — верю. И нико­го не слушал.

А в той ком­па­нии был юноша, кото­рый рань­ше с ней прогуливался. Он ко мне ника­кой зло­бы не имел, что я отбил. Да я ведь и не отби­вал, она сама выбра­ла и подо­шла. Итак вот, тот юноша гово­рил мне: да ты что за ней так, с цве­та­ми, она не 100­ит того, она с бары­гой тра­ха­ет­ся. Я не веровал. Но поти­хонь­ку стал заду­мы­вать­ся, вспо­ми­нать, что бары­га тот мне как-то государств­но улы­ба­ет­ся, все с каки­ми-то наме­ка­ми под­хо­дит, с поуче­ни­я­ми: дескать, нико­му не веруй, не дове­ряй даже самым близким…

А юноша тот все напи­ра­ет, гово­рит: а поче­му она за «вин­том» все вре­мя одна ездит, без ком­па­нии? И прав­да, государств­но. Она одна, вроде бы сама по для себя. Колем­ся вме­сте, живем вме­сте, а за сво­ей пор­ци­ей «вин­та» она ездит одна. Все вре­мя одна.

Тогда мы с друж­ком реши­ли ее под­ка­ра­у­лить. У дома бары­ги устро­и­ли заса­ду: зна­ли, когда она к нему поедет. Вошла она туда — и про­па­ла. Нет и нет. Нет и нет. А сколь­ко вре­ме­ни нужно, что­бы дать денек­ги и «винт» полу­чить, если по-хоро­ше­му-то? В общем, все мне 100­ло ясно. Я рвусь туда, душа из гру­ди выска­ки­ва­ет, а дру­жок меня дер­жит, гово­рит: ну что ты там сде­ла­ешь, да не откро­ют для тебя, да бары­га тебя при­лупит… Три часа про­шло — выхо­дит она. Я уже пере­го­рел практически, одна тос­ка оста­лась. Под­хо­жу к ней, а по ней же все вид­но, чем зани­ма­лась, да еще под «вин­том»… Что ж ты, гово­рю, у нас же любовь была, я ж для тебя веровал, как для себя…

Вот так и кон­чи­лась моя любовь с Олей. Ей тогда шест­на­дцать лет было. Мне сем­на­дцать, а ей шестнадцать.

У меня с того, с той изме­ны, «кукуш­ка» поеха­ла, еле-еле выка­раб­кал­ся. За всю жизнь у меня не было тако­го, таковой… Мы с друж­ком запер­лись тогда у меня на квар­ти­ре и весь месяц — нику­да. Толь­ко средств занять, взять «вин­та», на так­си и сно­ва вма­зы­вать. Дважды «кукуш­ка» еха­ла. Во мне веса-то 6­де­сят 5 кило­грам­мов, а за тот сен­тябрь я поху­дел на два­дцать 5 кило­грам­мов. Мама меня еле-еле откачала.

Я думал (или производил размышления), что любовь у нас будет. Желал, что­бы она бро­си­ла колоть­ся. Мне за нее чрезвычайно боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­но было. Я же смот­рел, лицезрел там два­дца­ти­лет­их деву­шек, нар­ко­ма­нок. Кото­рые уже как 100­ру­хи. Без­зу­бые, страш­ные, воло­сы кло­чья­ми выле­за­ют. И мне боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­но было, что и она таковой же 100­нет. Задумывался, любовь будет, думал (или производил размышления), она бросит.

А мне гово­ри­ли позже: дескать, ниче­го уди­ви­тель­но­го, ты ско­ро при­вык­нешь к изме­нам, к обма­ну. Дескать, здесь у нас дру­гие пра­ви­ла, здесь про честь и тому подоб­ное нужно запамятовать покреп­че и не вспо­ми­нать нико­гда. И когда они гово­ри­ли мне так, я вспом­нил дру­гое вре­мя, когда мы с друж­ком зара­бо­та­ли и весь шкаф у меня на кухне заби­ли вод­кой. Дру­зей было мно­го, но вот все выпи­ли, все денек­ги потра­ти­ли, и вокруг в один миг нико­го не ока­за­лось. Так что пра­виль­но они гово­рят: нужно при­вы­кать. А это тяжело.

Я пом­ню денек, уже опосля того, когда мне чрезвычайно худо было. Средств нет, «вин­та» нет. Зво­ню дру­зьям, а все куда-то поразъ­е­ха­лись. Ну нико­го, нико­го! Дозво­нил­ся до одной дев­чон­ки, гово­рю ей: вма­зать­ся желаю. А она посиживает у теле­фо­на, сама вма­зан­ная, и сме­ет­ся в теле­фон, сме­ет­ся, меня не слы­шит и не слу­ша­ет. А мне так пло­хо. Здесь еще отец воз­ник. Лицезреет, что я совершенно пло­хой, обма­те­рил меня и ушел. А я не понимаю, что созодать. Решил пове­сить­ся. Находил-искал по квар­ти­ре верев­ку — не отыскал. И здесь мой дру­жок при­хо­дит. Он без ниче­го, без «вин­та», про­100 при­шел. Так я все рав­но смот­рел на него, как на Иису­са Хри­100. Он про­100 при­шел. А все куда-то про­па­ли, нико­му и не нужен стал.

У меня за год, что я про­ко­лол­ся, память про­па­ла. Не я, а дру­жок мой стал заме­чать, что ко мне при­ез­жа­ют люди и гово­рят: что все-таки ты, назна­чил встре­чу, а сам не при­е­хал. А я не пом­ню, ниче­го не пом­ню. Тогда дру­жок мой стал запи­сы­вать, с кем и о чем я договариваюсь.

Я к тому вре­ме­ни в ком­па­ни­ях встре­чал­ся со мно­ги­ми, с кида­ла­ми, с теми, кто на себя рабо­та­ет. Другими словами не на то, что­бы вма­зать­ся, а к тому же капи­тал име­ет. Они меня при­стра­и­ва­ли на рабо­ту, по наперст­кам, то, дру­гое. А я уже не могу, забы­ваю. Кида­лы мне гово­рят: да ты что, если так, то бро­сай, иди­о­том же 100­нешь совершенно. Они могут, зна­чит, у их сила есть, а мне все равно.

А сюда, в боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­цу, я попал с мен­та­ми, не по сво­ей воле. У нас одна зна­ко­мая есть, дев­чон­ка, кото­рая вылечивай­лась и вышла. А мать ее зна­ет: если кру­гом будут те же дру­зья, то бес­по­лез­но. И она реши­ла всех нас пере­са­нажимать, отпра­вить по боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­цам. Зво­нят мне, гово­рят: при­хо­ди. Я при­шел, а она мне заяв­ля­ет: дескать, отсю­да не вый­дешь, если не согла­сишь­ся сей­час поехать вме­сте с ней в поли­кли­ни­ку и взять направ­ле­ние. Ан нет — так сей­час мили­цию вызо­вем. Девать­ся мне неку­да, поехал с ней, брал направ­ле­ние, поло­жил его в пас­порт. И не в боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­цу, конеч­но, а по сво­им делам, к для себя. У нас назна­че­но было завис­нуть на моей квар­ти­ре. Но она, мать, тоже сооб­ра­жа­ет, уже позво­ни­ла мен­там, и они нагря­ну­ли ко мне на квар­ти­ру, всех сра­зу накры­ли. Мне гово­рят: ваш пас­порт. Я даю, а там направ­ле­ние. Ну раз так, то меня сра­зу сюда. А осталь­ных… в общем, накрыли.

Ко мне недав­но при­хо­ди­ли дру­зья, обе­ща­ли зав­тра при­не­сти «вин­та», «подо­греть» меня немнож­ко. Это тут запро­100, без про­блем, хоть и боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­ца, режим и все такое. Ну они рас­ска­за­ли, что сре­ди нар­ко­ма­нов реше­но ту жен­щи­ну, маму нашей зна­ко­мой, либо уничтожить, либо отра­вить за то, что она сде­ла­ла. Я, прав­да, не понимаю, но там есть кру­тые, есть кида­лы, неко­то­рые из их с воль­та­ми прогуливаются. Ну с писто­ле­та­ми. Кто их зна­ет, все может быть.

Лич­но я рад, что сюда попал. Отдох­ну, отле­жусь. А то там круг все сузивал­ся, сузивал­ся, со всех 100­рон про­бле­мы. Я ведь одно­го авто­ри­тет­но­го чело­ве­ка мота­нул на боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шую сум­му. Сейчас отве­чать. Он разу­вал маши­ны, раз­де­вал. Его вро­де бы взя­ли, ну не взя­ли еще, а на крю­чок заце­пи­ли. Мы с ним зна­ко­мы были снова же по это­му делу, в одной ком­па­нии коло­лись. Он ко мне при­е­хал и гово­рит: ты незапятнанный, давай я у тебя на вре­мя кое-что спря­чу, а то у меня обыск, по сле­дам идут. Я согла­сил­ся. Он пере­вез ко мне авто­по­крыш­ки, колен­ва­лы, еще какие-то зап­ча­сти, уйма все­го. Я был уве­рен, что его поса­дят: если уж до обыс­ка дошло. Ну средств же нет, а «винт»… тре­бу­ет­ся. Я и дви­нул, другими словами про­отдал эти шту­ки, денек­ги мы с друж­ком про­ко­ло­ли. А того чело­ве­ка не поса­ди­ли, отма­зал­ся как-то. Сейчас мне отве­чать. Он ведь не парень, два сро­ка отси­дел на стро­гом режи­ме. В боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ни­це от него не спря­чешь­ся, хоть на край све­та беги. Коро­че, отве­чать нужно. Вот так все сгу­сти­лось вокруг меня, сузилось.

А насчет вылечивать­ся, то тут выле­чить­ся нель­зя. Толь­ко новейших зна­ко­мых при­о­ре­тешь, рас­ши­ришь свя­зи. Труд­но выле­чить­ся, когда все вокруг толь­ко о том и гово­рят, вроде бы вма­зать­ся. Это нужно в дру­гой город уез­нажимать, рвать все зна­ком­ства. Отец желает обме­нять мою квар­ти­ру на дом в деревне. Может, тогда полу­чит­ся. А так я точ­но понимаю, что вый­ду отсю­ну и нач­ну вма­зы­вать­ся. Когда я вижу впереди себя пузы­рек с «вин­том», то я 100­нов­люсь не я, вроде бы дру­гой чело­век вме­100 меня воз­ни­ка­ет. Я гово­рил, что с Олей у нас любовь была, я желал, что­бы она бро­си­ла. Желал. А когда она уеха­ла на месяц в сана­то­рий, три часа от Моск­вы по Кур­ской доро­ге, я к ней ездил и при­во­зил пузы­рек. Она не про­си­ла, я сам при­во­зил. Поче­му-то. А поче­му, не понимаю. У меня все само собой идет, поми­мо меня. Я понимаю, что будет пло­хо, что это глу­пость — все пони­мама и созодать. Но он, «винт», дает без­во­лие такое, спокойствие…

Не толь­ко вы, и вра­чи меня спра­ши­ва­ли: думаю ли я о буду­щем, вижу ли себя в буду­щем, какие пла­ны… А какие пла­ны? Нико­гда их у меня не было. Это мажо­ры обожают пла­ны стро­ить. Ну позна­ко­мил­ся, водил­ся я как-то с мажо­ра­ми — так у нас отпрыск­ков высо­ко­по­став­лен­ных роди­те­лей назы­ва­ют, деток гене­ра­лов, мини­стров и все такое. Вот они — да! У их толь­ко о том и идет рынок, кто кем будет: дипло­ма­том, фига­том, мид, шмид, вне­ш­торг… дру­гих слов не зна­ют. Попка­да­ют в дур­дом либо в лечеб­ни­цу, выхо­дят, здесь же вма­зы­ва­ют и сно­ва рынок про буду­щее… Меня с их хохот брал, чест­ное сло­во. Ну не могут они без это­го. А я как-то живу… никогда не база­рил о буду­щем, не думал (или производил размышления) — и ничего.

Вру. Один раз мы с друж­ком стро­и­ли пла­ны. Тогда мы еще не коло­лись. Отец брал нас на сезон к для себя, и мы кучу средств зара­бо­та­ли. Тогда нача­ли мыслить, стро­ить пла­ны, вроде бы нам на дво­их маши­ну приобрести. Кле­во, нам по сем­на­дцать лет, а у нас уже своя тач­ка, чем не мажо­ры. Но не успе­ли. Я тогда вдруг начал двигаться на хату, где варят, уко­лол­ся, позже друж­ка при­вел — и всю нашу маши­ну мы быст­рень­ко про­ши­ря­ли. Вот. А боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше пла­нов не было. И мне как-то все рав­но: есть, нет, что будет…

Я, как вый­ду отсю­да, не настолько­ко вма­зать­ся желаю, сколь­ко побыть со сво­и­ми, пооб­щать­ся, пого­во­рить. Побыть вме­сте с ними, в одной ком­па­нии. Конеч­но, у меня есть 100­рые дру­зья в том рай­оне, где я вырос, где мама с папой живут. Толь­ко мне с ними как-то… Им что: пив­ка попить, побол­тать меж­ду собой, а мне неин­те­рес­но. Это от нар­ко­ти­ка, «винт» — он дает взрос­лость. Вро­де бы я и не заме­тил, как этот год про­ле­тел. Во сне. И сейчас, опосля сна это­го, мне с преж­ни­ми това­ри­ща­ми поче­му-то совершенно неин­те­рес­но. Я себя таковым 100­рым чув­ствую, как буд­то мне лет два­дцать 5 уже…

Чума

Все­го мы ожи­да­ли от данной жиз­ни, но толь­ко не девя­то­го вала дет­ской бес­при­зор­но­сти. Сло­во-то забы­тое — «бес­при­зор­ни­ки». Как их еще именовать? Не понимаю… Посмот­ри­те вни­ма­тель­но на ули­цы, на вок­за­лы, авто­стан­ции, полу­тем­ные скве­ры: кто эти маль­чиш­ки и дев­чон­ки с быст­ры­ми гла­за­ми и черес­чур сво­бод­ны­ми мане­ра­ми. Да, детки. Еще — детки. Но уже детки — опас­ные. Рас­тлен­ные, с малых лет гото­вые на все. Ибо что еще мож­но ожи­отдать от маль­чиш­ки, кото­рый с деся­ти лет живет один на вок­за­лах в обще­стве бичей, бом­жей, про­сти­ту­ток и воров. Чего же ожи­отдать от деся­ти­лет­ней девоч­ки, подо­бран­ной на Подоль­ском вок­за­ле, девоч­ки, кото­рая уже вору­ет и име­ет поло­вые связи…

Если армия взрос­лых пре­ступ­ни­ков, по дан­ным Гене­раль­ной про­ку­ра­ту­ры, за послед­ние 5 лет вырос­ла на три­на­дцать про­цен­тов, то «код­ла» несо­вер­шен­но­лет­их — аж на 6­де­сят три про­цен­та! Толь­ко в про­шлом году к стае уго­лов­ни­ков при­мкну­ло как мини­мум пол­мил­ли­о­на под­рост­ков. Это, разу­ме­ет­ся, толь­ко заре­ги­стри­ро­ван­ных. А сколь­ко маль­чи­шек и дев­чо­нок «про­100» поста­ви­ли на учет в мили­ции. Ведь у нас уго­лов­ная ответ­ствен­ность за нетяж­кие пре­ступ­ле­ния насту­па­ет с шест­на­дца­ти лет, а за тяж­кие — с четыр­на­дца­ти. Зна­чит, до шест­на­дца­ти лет мож­но воро­вать, ниче­го не опасаясь…

Вроде бы ни хоте­лось 100­рон­ни­кам жесто­ких мер, но этот порог сни­нажимать нель­зя, ибо тогда мы упо­до­бим­ся ВЧК, по ини­ци­а­ти­ве кото­рой были вве­де­ны рас­стре­лы деток с две­на­дца­ти лет. Но нель­зя закры­вать гла­за и на то, что имен­но поро­гом уго­лов­ной ответ­ствен­но­сти деток поль­зу­ют­ся взрос­лые пре­ступ­ни­ки. Они под­би­ва­ют под­рост­ков на мыс­ли­мый и немыс­ли­мый «бес­пре­дел», гово­ря, что «им все рав­но ниче­го не будет».

И ведь вер­но. Не будет. Если, конеч­но, не счи­тать «не достаточно­лет­ки», то бишь коло­нии для не достаточно­лет­их пре­ступ­ни­ков в част­но­сти и сло­ман­ной жиз­ни совершенно…

Но ведь под­рост­ки почаще все­го не дума­ют. Даже не зна­ют, не пред­став­ля­ют, на что их под­би­ва­ют. И идут на все. Ана­ша, про­сти­ту­ция, воров­ство и даже гра­бе­жи — это, про­сти­те меня, еще «семеч­ки». А сейчас пред­ставь­те для себя наем­но­го убий­цу в воз­расте три­на­дца­ти лет и 6 меся­цев. Убий­цу, кото­рый может сде­лать все, прямо до сожже­ния жерт­вы зажи­во, — и ему «ниче­го не будет», посколь­ку даже за тяж­кие пре­ступ­ле­ния уго­лов­ная ответ­ствен­ность насту­па­ет толь­ко с четыр­на­дца­ти лет. И пред­ставь­те для себя, кем он вырастет…

А у дев­чо­нок доро­га одна — в путаны.

Алине Саби­то­вой из Ела­бу­ги — шест­на­дцать лет. Кате Деря­би­ной из Каза­ни — четыр­на­дцать. Оксане Федо­рен­ко из Иркут­ска — пят­на­дцать. Но их судь­бы, их рас­ска­зы о для себя страш­но оди­на­ко­вые, слов­но под копир­ку. Преж­де все­го, конеч­но, небла­го­по­луч­ная семья. Маче­ха либо отчим. Изде­ва­тель­ства. Опьянен­ство без­о­раз­ное либо «в меру». Слу­чай­ные ран­ние поло­вые свя­зи либо изна­си­ло­ва­ние, остав­ше­е­ся тай­ным, а пото­му и без­на­ка­зан­ным. Либо и то, и дру­гое — вме­сте. Тусов­ки в сво­ем горо­де, сре­ди мест­ных «кру­тых» и ком­мер­сан­тов, но почаще все­го — про­100 сре­ди мест­ной шпа­ны. В сво­ем горо­де «раз­вер­нуть­ся» не достаточно­лет­кам все-же труд­но: все зна­ют, роди­те­ли, шко­ла, мили­ция… Тогда и, сго­во­рив­шись, вдво­ем-втро­ем дев­чон­ки сбе­га­ют из дома, движутся вро­де бы мир посмот­реть, себя пока­зать. И конеч­но, в боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шие горо­да — Моск­ву, Петер­бург… Атам все про­100. Там их момен­таль­но вербуют.

Дела­ет­ся это так. К дев­чон­кам, в рас­те­рян­но­сти, в робо­сти неко­то­рой тол­ку­щим­ся на вок­за­ле, под­хо­дит их сверст­ни­ца, а почаще все­го девуш­ка постар­ше на несколь­ко лет. Она их, бес­при­зор­ниц, опре­де­ля­ет сра­зу по неряш­ли­во­сти, неухо­жен­но­му виду, пове­де­нию: сме­си робо­сти про­вин­ци­аль­ной и наг­ло­сти. И пред­ла­га­ет: «Девоч­ки, желай­те «рабо­тать»?» А те уже опыт­ные, хотя бы с чужих слов, те уже зна­ют, что сие озна­ча­ет. Дого­ва­ри­ва­ют­ся сра­зу, здесь же. И взрос­лая девуш­ка отво­зит их на квар­ти­ру в Москве, как пра­ви­ло, на окра­ине, в боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шом жилом мас­си­ве. Квар­ти­ра боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шая, двух- либо 3-х­ком­нат­ная. В каж­дой ком­на­те живут по три-четы­ре девоч­ки. Там ново­при­быв­ших отмы­ва­ют, поку­па­ют кое-какие вещи, а вече­ром уже выво­дят «на рабо­ту». Доку­мен­ты, разу­ме­ет­ся, отби­ра­ют. Если они есть.

«Рабо­та­ют» на «точ­ках». Ска­жем, на Твер­ской ули­це в Москве такие «точ­ки» может «засечь» хоть какой вни­ма­тель­ный про­хо­жий. У теле­гра­фа, у гости­ни­цы «Минск», у ресто­ра­на «Баку», сло­вом, через каж­дые два­дцать — трид­цать мет­ров тол­кут­ся груп­пы дев­чо­нок четыр­на­дца­ти — шест­на­дца­ти лет во гла­ве со взрос­лой девуш­кой либо жен­щи­ной — суте­нер­шей, «хозяй­кой» дома, содер­жа­тель­ни­цей. К «точ­ке» под­ка­ты­ва­ет маши­на — кли­ент. Спра­ши­ва­ет у суте­нер­ши: «Сколь­ко?» Та назы­ва­ет циф­ру. Кли­ент пере­да­ет ей денек­ги, выби­ра­ет дев­чон­ку для себя по вку­су и уво­зит ее до утра. Днем девоч­ка воз­вра­ща­ет­ся на квар­ти­ру, отмы­ва­ет­ся, отсы­па­ет­ся, а вече­ром ее сно­ва выво­дят на продажу.

У каж­дой суте­нер­ши, конеч­но, есть «кры­ша». Так назы­ва­ют­ся «кру­тые», уго­лов­ни­ки, кото­рые берут с суте­нерш дань и охра­ня­ют их. Ино­гда — две «кры­ши»: уго­лов­ни­ки и — мили­ци­о­не­ры. Уста­нов­ле­на так­са за охра­ну каж­дой «наго­вы»: чем бли­же к цен­тру горо­да, тем выше.

Другими словами дет­ская, не достаточно­лет­няя про­сти­ту­ция — нала­жен­ный мощ­ный пре­ступ­ный биз­нес. Денек­ги там вра­ща­ют­ся гро­мад­ные. Биз­нес прак­ти­че­ски без­опас­ный, пото­му что никто и нико­гда в мили­цию там не обра­ща­ет­ся: ни «кру­тые», ни суте­нер­ши, ни сами не достаточно­лет­ние про­сти­здесь­ки. Они толь­ко одно­го боят­ся: вроде бы не попасть на ночь (то есть темное время суток) к «любе­рец­ким» либо «солн­цев­ским»… Те, как извест­но, отли­ча­ют­ся осо­бым садиз­мом: куп­лен­ную на одну ночь (то есть темное время суток) не достаточно­лет­ку наси­лу­ют всем кага­лом, по несколь­ку суток не выпус­ка­ют. А в осталь­ном бес­при­зор­ные дев­чон­ки-про­сти­здесь­ки даже доволь­ны сво­им суще­ство­ва­ни­ем, гово­рят, что так, дескать, получ­ше, чем с бича­ми и бом­жа­ми на вок­за­лах оши­вать­ся… О том же, что с ними будет, как пра­ви­ло, никто из их не дума­ет. Не дума­ют даже о том, что могут нарвать­ся на манья­ка либо груп­пу манья­ков, сади­стов, что их могут заму­чить, рас­тер­зать, выбро­сить где-нибудь на промой­ке и никто о их не узна­ет, пото­му как их вро­де бы уже и не суще­ству­ет: тыся­чи и тыся­чи маль­чи­шек и дев­чо­нок в розыс­ке по Рос­сии, и кто и когда опре­де­лит, чей там труп отыскали на пустыре…

Гово­рят, сей­час в Рос­сии уже боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше 2-ух мил­ли­о­нов бес­при­зор­ных. Но госу­дар­ство этих деток не заме­ча­ет. И ниче­го не пред­при­ни­ма­ет. Попка­дут в обла­ву — ока­жут­ся в при­ем­ни­ке-рас­пре­де­ли­те­ле, не попка­дут — так и бро­дят. Впро­чем, я не совершенно прав. Так, напри­мер, пас­пор­та нын­че реше­но выда­вать с четыр­на­дца­ти лет. Дескать, они взрос­лые уже, нече­го лишать их прав. Толь­ко я с бес­при­зор­ной коч­ки зре­ния подо­зри­тель­но думаю: а уж не для того ли зате­я­но, что­бы уже с четыр­на­дца­ти лет судить их на пол­ную катуш­ку!? Нече­го, дескать, цац­кать­ся… Полностью воз­мож­но, что я черес­чур подо­зри­те­лен. Но вот рань­ше хоть какое вступ­ле­ние в поло­вую связь с несо­вер­шен­но­лет­ни­ми расправа­лось зако­ном, а сей­час — мож­но с четыр­на­дца­ти лет, если «по вза­им­но­му согла­сию». Да за таковой уго­лов­ный кодекс совра­ти­те­ли не достаточно­лет­их, педо­фи­лы, суте­не­ры и суте­нер­ши сейчас на всех углах (где тор­гу­ют детками) будут воз­но­сить хва­лы род­но­му им государству!

Бес­при­зор­ни­ки. Отку­да-то из два­дца­тых годов вдруг при­шло в нашу жизнь это сло­во. Толь­ко их, нынеш­их, лиши­ла дет­ства не граж­дан­ская вой­на… Малыши бегут из домов, из семей, из сво­их малень­ких город­ков и сте­ка­ют­ся в мега­по­ли­сы, где лег­че зате­рять­ся, лег­че при­стро­ить­ся к бан­де. И с каж­дым деньком их все боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше и боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше. Из их, из бес­при­зор­ни­ков, и наби­ра­ет­ся сей­час зна­чи­тель­ная часть армии преступников.

Не желаю пугать, но, по неко­то­рым наблю­де­ни­ям, чума толь­ко еще начинается.

Что посе­ешь, то и пожнешь

Сей­час мы пожи­на­ем то, что посе­я­ли дав­но. Как напра­ви­лись в трид­ца­тые годы «девуш­ки на трак­тор», так до сего времени не могут оста­но­вить­ся. Мама утром до вече­ра на рабо­те, а ребе­нок с 3-х лет — в казен­ном заве­де­нии. А рань­ше — так и с полу­то­ра! Боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше маме «гулять» и «без­дель­ни­чать» не поз­во­ля­ло род­ное госу­дар­ство. Давай­те марш-марш энту­зи­а­стов на про­из­вод­ство, «ковать чего-нибудь стального».

А в казен­ном заве­де­нии, куда попка­да­ет вче­раш­ний еще груд­ни­чок, жизнь и нра­вы жест­кие, без разделяй­кат­ни­ча­нья. Пом­ню, загра­нич­ных гостей в наших дет­ских садах боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше все­го пора­зи­ла ком­на­та с горш­ка­ми, в кото­рой малют­ки всем кол­лек­ти­вом и садят­ся на эти самые горш­ки. Если уж акт испраж­не­ния, наиболее чем интим­ный, с дет­ства про­ис­хо­дит «в кол­лек­ти­ве», на гла­зах у всех, то какой душев­ной чут­ко­сти, тон­ко­сти и нюан­сов мож­но ожи­отдать от людей, с пер­вых шагов осо­знан­ной жиз­ни вырос­ших в таковых критериях?

Каж­дое поко­ле­ние, изуро­до­ван­ное совет­ской систе­мой, вос­пи­ты­ва­ло позже не то что­бы для себя подоб­ное, а еще ужаснее. Рань­ше под­рост­ков дер­жа­ли все­о­щая казар­ма, жесто­кая идео­ло­гия и мораль. Но они с каж­дым деся­ти­ле­ти­ем раз­мы­ва­лись все боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше и боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше. Все почаще под­рост­ки 100­ли гово­рить нам, роди­те­лям: «Вот ты два инсти­ту­та закон­чил, трид­цать лет на заво­де про­кор­пел, а что добил­ся?» Осо­бен­но стра­шен этот вопросец сей­час, когда 5­де­ся­ти­лет­ний про­фес­сор пере­би­ва­ет­ся с хле­ба на квас, а два­дца­ти­лет­ний неуч, но «кру­той» тор­го­вец, рас­ка­ты­ва­ет на «мер­се­де­се». Ина­че гово­ря, про­ис­хо­дит пол­ная сме­на цен­но­стей, мораль­ных кри­те­ри­ев, обще­ствен­ных кричи­ен­ти­ров. Еще 10 годов назад худо-бед­но, но дер­нажимал­ся пре­стиж обра­зо­ва­ния. Сей­час он рух­нул. В мос­ков­ские инсти­ту­ты моло­дежь из про­вин­ции зача­стую посту­па­ет толь­ко для того, что­бы полу­чить про­пис­ку в обще­жи­тии, кры­шу над наго­вой и занять­ся без­опас­но тор­гов­лей, куплей-продажей.

На сло­вах мы еще гово­рим детям, что выс­шейке обра­зо­ва­ние — это да, оно необ­хо­ди­мо, но дока­зать не можем. И опять-таки не сей­час про­изо­шел над­лом. Он гото­вил­ся испод­воль все годы совет­ской вла­сти, при кото­рой шофер полу­чал настолько­ко же, сколь­ко про­фес­сор, если не боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше, а над зар­пла­той «про­100­го инже­не­ра» хохо­та­ла вся страна.

Мы даже не заду­мы­ва­ем­ся, в которых усло­ви­ях живет под­ро­сток и как он смот­рит на эту жизнь, быт, нам при­выч­ные. Нам, но не ему. Кош­мар нашей дей­стви­тель­но­сти — квар­ти­ры. Бабуш­ки хоро­ши, когда живут отдель­но. И тети с дядя­ми — тоже. Но когда в 2-ух­ком­нат­ной квар­ти­ре тол­кут­ся три, а то и четы­ре поко­ле­ния, когда от тес­но­ты и спер­то­сти жиз­ни люди то и дело сры­ва­ют­ся в скан­да­лы, когда ребе­нок может побыть один толь­ко в туа­лет­ной ком­на­те, то он живет с одной мыс­лью: луч­ше я сдох­ну, но боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше это­го я выно­сить не могу…

Нако­нец, детки абсо­свиреп­но бес­прав­ны. Ребе­нок — сво­е­го рода соб­ствен­ность роди­те­лей. До восем­на­дца­ти лет он непра­во­мо­чен. Юри­ди­че­ски его вроде бы не суще­ству­ет. В Москве толь­ко-толь­ко пере­смат­ри­ва­ет­ся зако­но­да­тель­ство о при­ва­ти­за­ции квар­тир. Но ведь за два года уже тыся­чи деток 100­ли обез­до­лен­ны­ми. Роди­те­ли-пья­ни­цы про­да­ют при­ва­ти­зи­ро­ван­ную квар­ти­ру кому попка­ло, денек­ги про­пи­ва­ют, а их отпрыск либо дочь на всю жизнь оста­ют­ся без кры­ши над наго­вой: их пра­ва в при­ва­ти­за­ции жилища не ого­во­ре­ны. Как сейчас испра­вить? Да никто и не будет, не соби­ра­ет­ся исправлять…

Душа под­рост­ка — осо­бен­но рани­ма. В мире дол­жен быть чело­век, с кем он может пого­во­рить, посо­ве­то­вать­ся, поде­лить­ся. С кем? Роди­те­лям почаще все­го не до него. Опосля рабо­ты — по колдуна­зи­нам, а дома хва­та­ет сил толь­ко поесть да залечь на диванчик. Вот харак­тер­ный при­мер. При­шел ко мне на кон­суль­та­цию отец, рабо­чий из Подоль­ска. Супруга погиб­ла, оста­ви­ла тро­их деток. Он их рас­тит, вос­пи­ты­ва­ет, не женил­ся. Стар­шие — уже боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шие, а млад­ше­му — толь­ко девять лет. И он регу­ляр­но убе­га­ет из дома. Ездит с шофе­ра­ми день-дру­гой, воз­вра­ща­ет­ся, позже сно­ва убе­га­ет. Его уже все шофе­ры зна­ют. Отец недо­уме­ва­ет, не пони­ма­ет. Пого­во­ри­ла я с ним и убе­ди­лась: хоро­ший он чело­век, доб­ро­со­вест­ный, рабо­тя­га, добыт­чик. Но в доме — одни супруг­чи­ны. Отно­ше­ния сдер­жан­ные, суро­вые. В общем — казар­ма. А маль­чиш­ке нуж­но теп­ло, обще­ние. И он нахо­дит это теп­ло у шофе­ров, чужих людей, кото­рые в доро­ге гово­рят с ним за жизнь, инте­ре­су­ют­ся его взгля­да­ми, сооб­ра­же­ни­я­ми, сами о для себя рас­ска­зы­ва­ют. Согрев­шись у чужо­го огня, маль­чиш­ка воз­вра­ща­ет­ся в собственный холод­ный дом.

И это ведь еще бла­го­по­луч­ная семья, где хоть и мате­ри нет, но отец — нуд­ный чело­век, хлопот­ли­вый, о алко­го­ле там даже и речи не может быть.

А уж о семьях, где отчим либо маче­ха сви­реп­ству­ют, где отец и мама сов­мест­но опьянен­ству­ют и изде­ва­ют­ся над ребен­ком, — и гово­рить не при­хо­дит­ся. Отту­да детки бегут сра­зу же, как толь­ко вхо­дят в созна­тель­ный возраст.

Да, рань­ше не было тако­го поваль­но­го бег­ства под­рост­ков. Так ведь рань­ше систе­ма была жесто­кой, боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше было кон­тро­ля, мень­ше сво­бо­ды. А сво­бо­да име­ет собственный­ство вскры­вать мно­гие нары­вы, что накап­ли­ва­лись года­ми. Так, «вдруг» обна­ру­жи­лось, что для мно­гих деток жизнь в семье, в доме — невы­но­си­ма. Рань­ше-то, при жест­ком режи­ме, куда ему было подать­ся, уйдя из дома? Как про­жить? Да никак. А сей­час ока­за­лось, что под­рост­ки могут обой­тись без роди­те­лей: мож­но при­стро­ить­ся воз­ле ком­мер­че­ско­го ларь­ка, что-то подать, при­не­сти и даже зара­бо­тать. Но эта сво­бо­ну и само­100­я­тель­ность тоже не раду­ют, пото­му что доро­га в таковых усло­ви­ях у их одна — в уго­лов­ный мир. Дев­чо­нок дела­ют не достаточно­лет­ни­ми про­сти­здесь­ка­ми, а маль­чиш­ки попка­да­ют в шай­ки взрос­лых воров.

Дума­ют ли под­рост­ки о буду­щем? Не тогда, когда уже вли­лись в уго­лов­ный мир, а еще рань­ше, когда толь­ко-толь­ко ушли из дома и нача­ли «про­100» бес­при­зор­ни­чать. Как пси­хо­лог могу с уве­рен­но­стью ска­зать: нет! На наш, взрос­лый взор, их жизнь в под­ва­лах, на чер­да­ках, на вок­за­лах — сплош­ной кош­мар. Но в том-то и дело, что под­рост­ку она не в тягость. Во-пер­вых, сво­бо­да. А во-вто­рых, пси­хо­ло­гия под­рост­ка тако­ва, что он живет одним деньком и даже одним часом. Захо­те­лось ему поесть — начал мыслить, где бы и вроде бы ему пере­ку­сить. Захо­те­лось спать — стал находить пространство для ноч­ле­га. Отыскал — и все пре­крас­но, ника­ких про­блем. Даже о зав­траш­нем деньке он не дума­ет — вот в чем дело.

Носо­ро­ги

Мы при­вык­ли во всем винить нынеш­их пра­ви­те­лей и нынеш­ние поряд­ки. И ино­гда забы­ва­ем, отку­да мы вышли. О этом я думал (или производил размышления), слу­шая дет­ско­го пси­хо­ло­га Стел­лу Шармину.

К ее сло­для вас добав­лю очередное наблю­де­ние: практически поло­ви­на дево­чек-бес­при­зор­ниц были, по их рас­ска­зам, жерт­ва­ми изна­си­ло­ва­ния в ран­нем воз­расте. И, как пра­ви­ло, остав­ше­го­ся толь­ко их тай­ной. У нас ведь в этом смыс­ле и закон, и обще­ствен­ная мораль шли рука о руку. За «рас­тра­ту соци­а­ли­сти­че­ско­го иму­ще­ства» рас­стре­ли­ва­ли, за убий­ство чело­ве­ка дава­ли шесть-восемь лет, а уж насиль­ни­ки и совсем отде­лы­ва­лись сим­во­ли­че­ски­ми сро­ка­ми. При всем этом и след­ствие, и трибунал над ними сопро­вож­да­лись дву­смыс­лен­ны­ми ухмыл­ка­ми мили­ци­о­не­ров, про­ку­ро­ров-судей и пуб­ли­ки: не то сама отдала, не то спро­во­ци­ро­ва­ла, какой юноша из-за сики­ляв­ки в тюрь­му попадет!..

О страш­ном душев­ном потря­се­нии, о наси­лии никто осо­бен­но не думал (или производил размышления) и не дума­ет. У нас же шку­ра тол­ще, чем у носо­ро­гов. Мы до сего времени чуток ли не сме­ем­ся над запад­ны­ми «глу­по­стя­ми» и про­цес­са­ми о сек­су­аль­ных домо­га­тель­ствах: поду­ма­ешь, недотроги…

Тупик

При­учен­ные во всем упо­вать на госу­дар­ство, мы рас­те­ря­лись. А госу­дар­ство не име­ет ни сил, ни средств, не уме­ет, а самое глав­ное — не зна­ет, что и как созодать. Вме­сте с нами. Ведь мы тоже — не знаем.

А это зна­чит, что нужно про­100 мыслить. Соби­рать спе­ци­а­ли­стов — пси­хо­ло­гов, педа­го­гов, тео­ре­ти­ков, прак­ти­ков, всех зна­ю­щих людей, а осо­бен­но тех, кто уже рабо­та­ет с бес­при­зор­ни­ка­ми, кто уме­ет, кто нако­пил наблю­де­ния, зна­ния и опыт в совер­шен­но неве­до­мых преж­де обсто­я­тель­ствах. И толь­ко тогда мож­но что-то пред­ла­гать госу­дар­ству и обществу.

Пом­ня при всем этом, что нынеш­ние зяб­кие, гряз­ные, под­лые и спо­соб­ные на все при­вок­заль­ные и про­чие бес­при­зор­ни­ки — наши детки. И если они — мон­стры, то в нема­лой сте­пе­ни пото­му, что мы сами — уро­ды. И госу­дар­ство, и обще­ство, а уж отно­ше­ния меж­ду зако­ном и мора­лью настоль­ко уродец­ские, что нор­маль­но­му мозгу и пред­100­вить нереально.

Возь­мем только два при­ме­ра, всем извест­ные и неза­ме­ча­е­мые. Но если посмот­реть на их немножко под дру­гим углом зре­ния, то мож­да и свихнуться.

Министр внут­рен­их дел при­вел такие дан­ные по сво­е­му ведом­ству: за один год к ответ­ствен­но­сти было при­вле­че­но 10 тыщ сотруд­ни­ков, а трем с поло­ви­ной тыся­чам инкри­ми­ни­ро­ва­но совер­ше­ние пре­ступ­ле­ний. И толь­ко я собрал­ся выяснить, сколь­ко же все­го у нас мили­ци­о­не­ров, что­бы вычис­лить про­цент выяв­лен­ных пре­ступ­ни­ков сре­ди их, как дру­гой министр, укра­ин­ский, как буд­то про­дол­жая идея кол­ле­ги, заявил: «Наша мили­ция кри­ми­на­ли­зо­ва­на боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше, чем население»!

Но в таком слу­чае нужно сроч­но поменять функ­ции, пра­ва и обя­зан­но­сти в обще­стве! Все долж­но быть наобо­рот! Это не они, а мы (мы!) долж­ны оста­нав­ли­вать на ули­цах людей в фор­ме, тре­бо­вать доку­мен­ты и, если кто пока­жет­ся подо­зри­тель­ным, тащить в кутуз­ку, осо­бо не заду­мы­ва­ясь! На самом же деле про­ис­хо­дит наобо­рот нао­бо­ро­та. Либо как еще… Пред­100­ви­тель ярко выра­жен­ной кри­ми­наль­ной сре­ды офи­ци­аль­но явля­ет­ся слу­жи­те­лем зако­на, а мы вроде бы потен­ци­аль­ные его нарушители…

Все мы при­вык­ли к тому, что мили­ци­о­нер (не забу­дем — пред­100­ви­тель ярко выра­жен­ной кри­ми­наль­ной сре­ды) под­хо­дит на ули­це либо в мет­ро к граж­да­ни­ну брю­не­ти­стой внеш­но­сти и тре­бу­ет пока­зать доку­мен­ты. И если дан­ный брю­нет ока­жет­ся жите­лем Ветла­нов­ской либо Там­бов­ской обла­сти (о Даге­стане либо Осе­тии уже и речи нет!) и нахо­дит­ся в Москве свы­ше 3-х суток без реги­стра­ции, то о судь­бе его я гадать не буду… Сие про­ис­хо­дит при обще­при­знан­ной и при­ня­той в Рос­сии Декла­ра­ции прав чело­ве­ка, уза­ко­нен­ном пра­ве сво­бод­но­го пере­дви­же­ния и выбо­ра места жительства…

А меж­ду тем у такого же мили­ци­о­не­ра на гла­зах по ваго­нам мет­ро бро­дят непо­нят­но­го вида жен­щи­ны с подо­зри­тель­но тихи­ми, вроде бы одур­ма­нен­ны­ми детками, и выпра­ши­ва­ют денек­ги. Здесь бы и подой­ти к ним блю­сти­те­лю поряд­ка: кто такие, чей ребе­нок, поче­му он в таком виде?.. Ведь на его гла­зах самым вой­ю­щим обра­зом нару­ша­ет­ся закон. Закон о охране юношества!

Но нет. Наш мили­ци­о­нер рав­но­душ­но сколь­зит взгля­дом мимо. И, встре­пе­нув­шись, под­хо­дит к гос­по­ди­ну брю­не­ти­стой наружности…

И мы все это лицезреем, и смот­рим, смот­рим… Свык­лись, при­тер­пе­лись, не заме­ча­ем, а быть может, даже и одобряем?

Кто зна­ет, кто понимает…

Не пони­маю

Как вы заме­ти­ли, ни вра­чи, ни сыщи­ки, ни создатель практически не ком­мен­ти­ру­ют испо­ве­ди. Мы вроде бы ведем раз­го­вор в парал­лель­ных плос­ко­стях. Хотя о одном и том же.

Но тут я не могу удер­нажимать­ся. И желаю выска­зать свое мне­ние не опосля испо­ве­ди, а до нее. Мне это пред­став­ля­ет­ся принципиальным.

Разу­ме­ет­ся, я не мог при­ве­сти эту четыр­на­дца­ти­лет­нюю девоч­ку к вра­чам, даже если б захо­тел. Но я рас­ска­зал о ней, при­вел ее испо­ведь, обри­со­вал ее, как мог: круп­ную, здо­ро­вую, крепчал­кую, смыш­ле­ную. Ника­ких види­мых откло­не­ний. Колет­ся все­го пол­го­да, нере­гу­ляр­но. Прав­да, в четыр­на­дцать лет и это­го быть может доста­точ­но, но, повто­ряю, ника­ких види­мых отклонений.

И в то же вре­мя у меня было чув­ство, что раз­го­ва­ри­вал с при­шель­цем из дру­гой галак­ти­ки. С волшебство­ви­щем. Во всех испо­ве­дях есть чет­кая оцен­ка сре­ды, ее кодек­са чести, нра­вов. Во всех испо­ве­дях есть чет­кое осо­зна­ние пре­ступ­но­сти, амо­раль­но­сти той жиз­ни. Если желай­те, греховности

Тут же ниче­го это­го и в помине нет. Даже близко.

Воры? Да не воры, а зара­ба­ты­ва­ют. Насиль­ни­ки? Так ведь это под «вин­том». Сади­сты? Ну это она их привела в ярость…

Не пони­маю. Не пони­маю. Чудовище.

Впро­чем, суди­те сами.

Сон десятый

Мне было три­на­дцать лет, когда меня изна­си­ло­вал род­ной дядя. Ну мы с дев­чон­ка­ми уже поку­ри­ва­ли, соби­ра­лись вме­сте, выпи­ва­ли. Домой позд­но при­хо­ди­ли, а ино­гда и не ноче­ва­ли. Вот один раз я при­шла домой с утра, он стал кри­чать на меня, разо­злил­ся силь­но, что я дома не ноче­ва­ла, кричать стал, лупить, схва­тил и, гово­рит, сам не сообразил, как слу­чи­лось. Мать на рабо­те была, она на почте, отец — на заво­де. Позже отец избил его страш­но, сам отси­дел пят­на­дцать суток, а его поса­дил в кутузку.

В четыр­на­дцать лет я позна­ко­ми­лась с одной взрос­лой ком­па­ни­ей. 100­я­ла, лови­ла так­си, и здесь воз­ле при­тор­моз­ну­ла маши­на. Двое впе­ре­ди, двое на зад­нем сиде­нье, и там очередное пространство было. Довез­ли меня до дома, взя­ли теле­фон. Я вооб­ще боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше люб­лю… мне и сей­час, и все­гда нра­ви­лись взрос­лые супруг­чи­ны до трид­ца­ти — трид­ца­ти 5 лет. Они как раз такие и были.

Позже они позво­ни­ли, мы 100­ли встре­чать­ся, они даже дома у меня были. Прав­да, позже мама наора­ла на меня: «Нече­го тут блат-хату раз­во­дить!» Но сде­лать она ниче­го не мог­ла, не в ее вла­сти. Одно­го из тех полю­би­ла, его Сла­ви­ком зовут, ему два­дцать семь лет. 100­ла бывать у их. В Перо­ве у их квар­ти­ра 3-х­ком­нат­ная, блат-хата. Там все в ков­рах, спе­ци­аль­но для кай­фа обо­ру­до­ва­но, что­бы с ком­фор­том. Там ведь как вма­жут­ся, все лежат с поло­тен­ца­ми на гла­зах. Так луч­ше на ков­рах, чем так.

Когда я пер­вый раз туда при­шла, они как раз гон­ца посы­ла­ли к бары­ге в Ново­ги­ре­ево за кай­фом. Я же ниче­го не зна­ла, поин­те­ре­со­ва­лась. Ну дали попро­бо­вать, и мне сра­зу понра­ви­лось. Это был «винт», все они «вин­то­вые» и дру­гих нар­ко­ти­ков не при­зна­ют. Ну вы зна­е­те, что под «вин­том» с девуш­кой мож­но созодать все что угод­но, она сама кого хочешь изна­си­лу­ет, если ее напра­вить, воз­бу­дить, сло­ва какие-нибудь ска­зать, погла­дить. Но меня они не тро­ну­ли. Там еще нужно себя поста­вить, что­бы репу­та­ция была. Да, когда я уко­ло­лась, это был не пер­вый раз. Пер­вый раз когда была, мы там про­100 напи­лись. Ну и пошли со Сла­ви­ком в ван­ную потра­хать­ся. Он позже в ком­на­ту начал двигаться, а в ван­ную дру­гой вхо­дит, за ним — очередной. Я ему гово­рю: ты что? А он: Сла­ви­ку отдала, сейчас мне дай. Я гово­рю: нет, дру­жок, тако­го не будет. Ну там рынок начал­ся, до дра­ки дошло. Но с того времени они меня заува­жа­ли, не тро­га­ли. Я у их зовусь малы­шом. Даже име­ни нет, а так: «О, малыш!»

100­ла я у их вро­де малень­кой хозяй­ки дома. Они утром ухо­дят на рабо­ту’… все они игро­ки, напер­сточ­ни­ки, еще там игры есть, что­бы лохов «обу­вать». Как это дела­ет­ся: один игра­ет, дру­гие вокруг него дела­ют вид, что выиг­ра­ли, тре­тьи пуб­ли­ку изоб­ра­жа­ют, чет­вер­тые подаль­ше 100­ят, сле­дят за мен­та­ми, что­бы вовре­мя отдать сиг­нал. В общем, утром уко­свиреп­ся — и идут. Когда под кай­фом, под «вин­том», тогда, гово­рят, осо­бен­но хоро­шо полу­ча­ет­ся, чело­век база­рит не пере­100­вая, энер­гии мно­го. Он сам заво­дит­ся и лохов заво­дит. Все­гда, когда на рабо­ту выхо­дят под кай­фом, средств при­но­сят боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше, чем обычно.

Мне нра­вит­ся, как они денек­ги ложат. Все, что зара­бо­та­ли за денек, выни­ма­ют из кар­ма­нов и ложат на стол: «Бери, малыш, сколь­ко нужно!» И я понимаю, что, если там возь­му послед­нюю сот­ню, мне никто сло­ва не произнесет.

Когда они мне пер­вый раз ска­за­ли: «Малыш, хочешь попро­бо­вать кай­фа?» — я ска­за­ла: «Попро­бую. Но если 100­нет хоро­шо, я оста­нов­люсь». Они мне: «Конеч­но, малыш, это твои дела».

Мне сра­зу понра­ви­лось. Прав­да, пер­вый при­ход у меня был чрезвычайно силь­ный, они боя­лись, что сде­ла­ли «пере­до­зняк». Но обо­шлось. Вот с того времени я и 100­ла колоть­ся. Но ска­за­ла: каж­дый денек не буду. Да я там и не бываю каж­дый денек. Но раз в четы­ре денька для кай­фа — колюсь. Они меня колют.

В общем, когда я в доме, готов­лю им чего-нибудть поесть, они при­ез­жа­ют, едят, посы­ла­ют чело­ве­ка за кай­фом. Позже мы ука­лы­ва­ем­ся и я ухо­жу в сосед­нюю ком­на­ту, ложусь, ко мне при­хо­дит кто-либо из их, кого под рынок разо­бра­ло, и мы раз­го­ва­ри­ва­ем. А осталь­ные там, с одной девоч­кой либо с дву­мя. Нуда, они каж­дый раз при­во­зят с собой какую-нибудь девоч­ку на при­ход, из 100­рых либо из новейших. Так и назы­ва­ет­ся: девоч­ка на при­ход. Опосля при­хо­да кай­фа насту­па­ет воз­буж­де­ние — и ее исполь­зу­ют все по оче­ре­ди, по три чело­ве­ка сра­зу: в зад, в рот и куда обыч­но. Позже дру­гие трое под­хо­дят, пока все не кон­чат. Там нас обыч­но быва­ет чело­век 10, две­на­дцать время от времени.

Ну а что она? Зто же «винт». Если она пер­вый раз кон­ча­ет под «вин­том», он ей дает такое воз­буж­де­ние, что она 100­но­вит­ся как ура­ган, четы­ре-пять раз под­ряд кон­ча­ет, и все ей не достаточно. Она там с разума схо­дит. Быва­ет, все 10 чело­век на ней кон­чи­ли, уже не могут, так она вры­ва­ет­ся в ком­на­ту, где я лежу с каким-либо пар­нем и база­рю, набра­сы­ва­ет­ся на него, сосет и садит­ся вер­хом. «Винт» с пер­во­го же раза так дей­ству­ет, если ее толь­ко тро­нуть, спе­ци­аль­но воз­бу­дить и напра­вить. Начать толь­ко, а там уже она с разума схо­дит, у нее вро­де бешен­ства мат­ки, так, кажет­ся, назы­ва­ет­ся. Быва­ет, что при­хо­дят посто­ян­ные, а быва­ет — новень­кие. Поба­за­ри­ли с ней на ули­це, пообе­ща­ли, что будет кай­фо­во, она и пошла. Но я так счи­таю: раз пошла, мог­ла бы и дога­отдать­ся, что не про­100 так зовут, не дурочка, не этого­денька роди­лась. Гово­рят, что «девоч­ки на при­ход» дол­го не про­тя­ги­ва­ют, за несколь­ко лет в тряп­ку пре­вра­ща­ют­ся, в 100­рух. Навер­но, это точ­но. Я одну виде­ла, не 100­ру­ху, моло­денек­кую, но с ней такое сде­ла­ли, что она сра­зу изме­ни­лась. Ее так исполь­зо­ва­ли, что я даже не понимаю, что с ней позже было. Она некий 3-х­ну­той ока­за­лась, ее с «вин­та» под хи-ха-ха разо­бра­ло, и она 100­ла сер­ви­зом кидать­ся. Хохо­чет и бро­са­ет­ся, хохо­чет и бро­са­ет­ся. А сер­виз был «Мадон­на», даже для их беше­ные денек­ги 100­ит. Она там еще что-то натво­ри­ла, вот они и набро­си­лись на нее, во все щели, да не по трое, а кто куда мог. Таковая куча тел, орут все, мне даже страш­но 100­ло. А когда все там кон­чи­лось, я посмот­ре­ла на нее и не узна­ла — ну вся изме­ни­лась, вся дру­гая. Грудь у нее таковая высо­кая была — вся грудь опа­ла, и вооб­ще — сра­зу 100­ла малень­кая… Я ее боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше не виде­ла, боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше она туда не приходила.

Я 100­ра­лась не совать­ся в ту ком­на­ту, когда они начи­на­ли «хоро­вод». Лежу, база­рю с кем-нибудь, мне хоро­шо. Почаще все­го со Сла­ви­ком. Прав­да, он тоже ино­гда ухо­дил, гово­рил: «Пой­ду вста­ну в «хоро­вод». А я ему: «Толь­ко пре­зер­ва­тив надень, а то я тебя к для себя не подпущу».

Если мне понра­вит­ся дев­чон­ка, новень­кая, кото­рую при­ве­ли, я ее отзы­ва­ла в 100­ро­ну и гово­ри­ла: «Дурочка, ты зна­ешь, куда ты при­шла? Зна­ешь, что с тобой сде­ла­ют? Вали отсю­да, пока цела». Почаще все­го не слу­ша­лись, ино­гда слу­ша­лись, тогда и я гово­ри­ла ребя­там, что это я ее отпра­ви­ла. Они не оби­жа­лись: «Ну лад­но, тогда пой­дем под рынок».

Что вы гово­ри­те? Зама­ни­ва­ют, ожидают, когда мне шест­на­дцать испол­нит­ся? И мать так гово­рит. Ну маме я сра­зу ска­за­ла: «Ты не лезь, это мои дела, я сама буду рас­пла­чи­вать­ся». А что зама­ни­ва­ют, то это не так. Я их понимаю, верю, они меня не тро­нут. Ну и Сла­вик защи­тит. Я ведь из-за него туда хожу. Ско­ро отец и мама на месяц в Ленин­град уедут, так пожи­вем у меня, устро­им вре­мен­ную блат-хату.

Прав­да, с сиим делом, с нар­ко­ти­ка­ми, я желаю покон­чить вооб­ще. Мне рас­ска­за­ли, что моз­ги раз­ру­ша­ет, мож­но дурочкой стать надол­го. С одной 100­ро­ны, я поня­ла уже, что же все-таки это такое, и не желает­ся, как гово­рит­ся, дурочкой стать. А с дру­гой 100­ро­ны, мне нра­вит­ся, и так желает­ся, что­бы все балдели…

Для справ­ки. По ано­ним­ным опро­сам меди­ков, в Москве каж­дый 5-ый школь­ник уже попро­бо­вал, что такое наркотики.

А если нар­ко­ти­ки про­да­вать в аптеках?

Как вы пони­ма­е­те, вопросец наиболее чем рис­ко­ван­ный. И я тут не свое мне­ние выра­жаю, нет у меня одно­знач­но­го мне­ния, и даже не пред­ла­гаю, а все­го только выно­шу на обсуж­де­ние один из вари­ан­тов борь­бы с нар­ко­ма­ни­ей и наркобизнесом…

У вра­чей, мили­ци­о­не­ров, нар­ко­ма­нов я спра­ши­вал, как они отно­сят­ся к тому, что­бы открыть сво­бод­ную про­да­жу нар­ко­ти­ков в апте­ках. Что будет, если госу­дар­ство само возь­мет­ся про­из­во­дить нар­ко­ти­ки в доста­точ­ных если­че­ствах и доволь­но деше­во про­да­вать их всем жела­ю­щим? Ска­жем, как водку…

Опосля дол­гих, горя­чих дис­кус­сий нар­ко­ма­ны все, за ред­ким исклю­че­ни­ем, посчи­та­ли, что таковой шаг был бы не то что гума­нен, да и поле­зен. Другими словами вели речь не о том, что кайф будут давать бес­плат­но, а раз­мыш­ля­ли о том, что неиз­беж­но сопут­ству­ет наркомании.

Опосля настолько же дол­гих, сум­бур­ных дис­кус­сий вра­чи и мили­ци­о­не­ры все таки скло­ня­лись к тому, что это­го созодать нель­зя, это будет страш­но, это очень…

А поче­му, соб­ствен­но, нет?

Здесь воз­ра­же­ние одно (кста­ти, во все вре­ме­на излюб­лен­ное началь­ством): если наро­ду что-то поз­во­лить, тогда все нач­нут… Пред­став­ля­ет­ся, что все мы — быд­ло, ско­ты, тва­ри нера­зум­ные, тот­час же нач­нем «ширять­ся» и «обку­ри­вать­ся» на дар­мов­щин­ку. Навер­но, дей­стви­тель­но най­дут­ся такие, что соблаз­нят­ся лег­ко­стью и доступ­но­стью. Рань­ше бы ни за что не осме­ли­лись, а если в апте­ках про­да­ют, то поче­му ж не попро­бо­вать? Ну так нера­зум­ных нужно вра­зум­лять, вос­пи­ты­вать. Рас­ска­зы­вать и пока­зы­вать. Толь­ко и всего.

В то же вре­мя всем ясно, что запре­та­ми порок не побе­дить. Если для нас наш опыт — не указ, то обра­тим­ся к чужо­му. Опыт раз­ви­тых государств пока­зал и дока­зал, что поли­цей­ская борь­ба с нар­ко­ма­ни­ей и нар­ко­биз­не­сом успе­ха не при­нес­ла, не при­но­сит, и, глав­ное, нет ника­кой уве­рен­но­сти, что при­не­сет. А ведь их воз­мож­но­сти, их поли­ция — не чета нашей. А тем не наименее ниче­го не изме­ни­лось: идет нескон­ча­е­мая, веч­ная игра в «сыщи­ков-раз­бой­ни­ков». Толь­ко игра-то — на костях обще­ства, на наших костях. Хотя и в нашу защиту.

Там, где порок, — там и пре­ступ­ность, кото­рая пара­зи­ти­ру­ет на этом поро­ке. А в наших усло­ви­ях смеш­но гово­рить — «пара­зи­ти­ру­ет». 100 тыщ про­цен­тов рен­та­бель­но­сти нар­ко­биз­не­са — это уже не «пара­зи­тизм», это тяже­лый танк, кото­рый под­ми­на­ет под себя все, что попка­да­ет­ся на пути. Денек­ги нар­ко­ма­фии уже вкла­ды­ва­ют­ся в кон­цер­ны, в фир­мы, ассо­ци­а­ции, другими словами в осно­ву буду­ще­го обще­ства. Все это зна­ют, и, похо­же, нико­го сие осо­бо не вол­ну­ет. А вер­нее, отно­сят­ся к сему, слов­но к атмо­сфер­но­му явле­нию: дождику, сне­гу, гра­ду. Ниче­го, дескать, не поделаешь…

А во-вто­рых, и это глав­ное, пока суще­ству­ет запрет — до того времени будут суще­ство­вать, пло­дить­ся мил­ли­о­ны и мил­ли­о­ны мел­ких и сред­их пре­ступ­ни­ков, несчаст­ных паца­нов и дев­чо­нок, иду­щих ради одной дозы на все: на воров­ство, обман, гра­беж, про­сти­ту­цию. Паца­нов и дев­чо­нок, состав­ля­ю­щих армию, рядо­вой лич­ный состав уго­лов­ной импе­рии, кото­рой пра­вят не извест­ные нико­му цари.

При­ве­ду один при­мер. Начи­ная с 1997 года Моск­ву нача­ли пла­но­мер­но сажать на геро­и­но­вую иглу. Цены по срав­не­нию с миро­вы­ми — про­100 бро­со­вые. Вна­ча­ле все­гда так дела­ет­ся. Но даже по мос­ков­ским ценам этот один из самых доро­гих нар­ко­ти­ков не достаточно кому досту­пен, тем наиболее моло­де­жи. Одна­ко я понимаю, что тыся­чи и тыся­чи под­рост­ков, юно­шей и деву­шек практически регу­ляр­но упо­треб­ля­ют геро­ин. Отку­да денек­ги? А они средств не пла­тят. Они — рабо­та­ют в геро­и­но­вой цепоч­ке. Другими словами — рас­про­стра­ня­ют нар­ко­тик. И за это полу­ча­ют свою дозу. А ведь рас­про­стра­не­ние нар­ко­ти­ка — уго­лов­ная 100­тья. Другими словами, мы име­ем десят­ки тыщ уго­лов­ных пре­ступ­ни­ков, кото­рые совер­ша­ют уго­лов­ные пре­ступ­ле­ния все­го только — за дозу. Точ­но по тако­му же прин­ци­пу рабо­та­ют опий­ные и дру­гие цепочки.

На при­стра­стии боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ных людей к зло­ве­ще­му дур­ма­ну, как на фун­да­мен­те, воз­дви­га­лось мно­го­этаж­ное зда­ние орга­ни­зо­ван­ной пре­ступ­но­сти. И с каж­дым годом оно обу­стра­и­ва­ет­ся все луч­ше: его ниж­ние эта­жи все глуб­же врас­та­ют в поч­ву обще­ства, пре­вра­щая ее в гнилость и в грязюка, а верх­ние эта­жи при­о­ре­та­ют все боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шую респек­та­бель­ность, полу­ча­ют офи­ци­аль­ный 100­тус в биз­не­се и, зна­чит, в государстве.

Начать госу­дар­ствен­ное про­из­вод­ство и откры­тую про­да­жу нар­ко­ти­ков — зна­чит вышибить фун­да­мент из-под зда­ния нар­ко­ма­фии, лишить этот волшебство­вищ­ный рако­вый нарост его пита­тель­ной поч­вы. Конеч­но, оста­нут­ся бос­сы, успев­шие лега­ли­зо­вать собственный новейший биз­нес, но сама нар­ко­ма­фия, как тако­вая, про­сто-напро­100 пере­100­нет существовать.

И самое глав­ное — пропал­нет поч­ва для мил­ли­о­нов и мил­ли­о­нов пре­ступ­ле­ний, десят­ки мил­ли­о­нов под­рост­ков избег­нут уго­лов­ной уча­сти, пропал­нут мил­ли­о­ны и мил­ли­о­ны мел­ких и сред­их преступников.

А будут толь­ко боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ные люди.

Люди, кото­рых нужно вылечивать.

Для справ­ки. Семь про­цен­тов моло­дых супруг­чин-нар­ко­ма­нов офи­ци­аль­но при­зна­ны инвалидами.

Как это дела­ет­ся в Голландии

Меня в Москве нередко спра­ши­ва­ют, а прав­да ли, что в Гол­лан­дии про­да­жа нар­ко­ти­ков чуток ли не уза­ко­не­на? Отве­чаю сра­зу: нет! К сожа­ле­нию, нет! Зако­ны у нас точ­но такие же, как и во всех евро­пей­ских стра­нах. Но мы в сво­ей жиз­ни нередко исхо­дим не настолько­ко из бук­вы зако­на, сколь­ко из сооб­ра­же­ний целе­со­о­раз­но­сти. Так, напри­мер, у нас 100­ра­ют­ся без осо­бых серьез­ных при­чин не стал­ки­вать закон и чело­ве­ка. Да, в так назы­ва­е­мых кафе-шоп у нас мож­но сво­бод­но приобрести мари­ху­а­ну, все о этом зна­ют, но поли­ция закры­ва­ет гла­за, а если устра­и­ва­ет обла­вы, то для виду.

Боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше того — госу­дар­ство дает нар­ко­ти­ки бес­плат­но. В каж­дом горо­де на опре­де­лен­ных ули­цах 100­ят авто­бу­сы с мед­пер­со­на­лом. Нар­ко­ма­ны зна­ют, что сюда мож­но прий­ти, и им сде­ла­ют укол мяг­ко­го нар­ко­ти­ка — мета­до­на. Конеч­но, чело­ве­ка запи­шут, заре­ги­стри­ру­ют. Это дела­ет­ся для того, что­бы несчаст­ный не начал добы­вать нар­ко­ти­ки любы­ми путя­ми. А какие у их пути — извест­но. Либо украсть чего-нибудть, либо вой­ти в бан­ду. И для того, конеч­но, что­бы нар­ко­ман, если он желает, выхо­дил, как они гово­рят. Другими словами менял силь­ный нар­ко­тик на мяг­кий мета­дон, а позже посте­пен­но сни­нажимал дозу и — изле­чи­вал­ся… Нема­лое зна­че­ние име­ет и то, что нар­ко­тик не само­дель­ный, другими словами — незапятнанный, уко­лы дела­ют­ся одно­ра­зо­вы­ми шпри­ца­ми, а зна­чит, нет опас­но­сти рас­про­стра­не­ния СПИ­Да. В общем и целом — сни­жа­ет­ся напря­жен­ность. Боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ные люди, нажимал­кие люди, несчаст­ные люди не заго­ня­ют­ся в угол. Не дово­дят­ся до максимума.

Одна­ко я не уве­ре­на, что у вас такое воз­мож­но. Во вся­ком слу­чае, пока. Обще­ство долж­но прой­ти опре­де­лен­ный путь осо­зна­ния про­бле­мы. А путь этот не прой­ден до кон­ца и на Запа­де в боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шин­стве государств. Поэто­му Гол­лан­дия — объ­ект ярост­ных напа­док в Евро­пе. Ну и не толь­ко в Евро­пе. Аме­ри­ка, Гер­ма­ния, Фран­ция обви­ня­ют нас в том, что мы-де рас­сад­ник нар­ко­ма­нии в мире. От нас, дескать, рас­про­стра­ня­ет­ся вся зара­за. Мы бы в зако­но­да­тель­ном поряд­ке вве­ли то, что дела­ем на прак­ти­ке, но каж­дый раз, как толь­ко захо­дит о том речь, сосед­ние стра­ны начи­на­ют кам­па­нии про­те­100. Мы хоте­ли рас­по­ло­жить у себя штаб-квар­ти­ру меж­ду­на­род­ной орга­ни­за­ции по борь­бе с неза­кон­ным обо­ро­том нар­ко­ти­ков, но нам не дове­ри­ли. Во мно­гих газе­тах писа­ли и по теле­ви­де­нию гово­ри­ли про «гол­ланд­скую болезнь», нас назы­ва­ли сумасшедшими…

Одна­ко сей­час ярост­ная кри­ти­ка идет на убыль. В Евро­пе и в Аме­ри­ке начи­на­ют к нам при­смат­ри­вать­ся, заду­мы­вать­ся. Самые непри­ми­ри­мые наши оппо­нен­ты — аме­ри­кан­цы уже при­ез­жа­ют в Гол­лан­дию, зна­ко­мят­ся с нашим опы­том. Види­мо, убе­ди­лись, что одни­ми запре­та­ми и поли­цей­ски­ми мера­ми нар­ко­ма­нию не одолеть.

А у вас, насколь­ко я понимаю по опы­ту несколь­ких лет жиз­ни в Рос­сии, пока что борь­ба с нар­ко­ма­ни­ей цели­ком и пол­но­стью отда­на на откуп репрес­сив­ным орга­нам. У вас само собой разу­ме­ет­ся, что нар­ко­ман — это уго­лов­ник. Одно­знач­но. Как сино­ни­мы. Да, недав­но у вас изме­ни­лось уго­лов­ное зако­но­да­тель­ство и упо­треб­ле­ние нар­ко­ти­ков уже не счи­та­ет­ся уго­лов­ным пре­ступ­ле­ни­ем. Но ведь нужно еще пре­одо­леть инер­цию мыш­ле­ния, инер­цию обще­ствен­но­го созна­ния. А в этом-то и таит­ся корень зла.

У нас же дела­ет­ся все, что­бы нар­ко­ма­нию отде­лить от уго­лов­щи­ны. Да, кое-кто из школь­ни­ков курит мари­ху­а­ну, по-ваше­му — ана­шу. Но нико­му в наго­ву не при­дет сра­зу же зачис­лять этих маль­чи­шек и дев­чо­нок по ведом­ству поли­ции. И сами школь­ни­ки, попро­бо­вав, бро­са­ют, пото­му что чет­ко осо­зна­ют: даль­ше уже грань, за кото­рой начи­на­ет­ся уго­лов­щи­на. Они пони­ма­ют, что нар­ко­ти­ки и уче­ба, нар­ко­ти­ки и рабо­та — несов­ме­сти­мы. А жить нужно, как все люди, другими словами стре­мить­ся к успе­ху, к реа­ли­за­ции сво­их спо­соб­но­стей. Но такое пони­ма­ние зави­сит, конеч­но, от усло­вий жиз­ни, от обще­ствен­ной атмо­сфе­ры. В первую оче­редь — от вос­пи­та­ния. У нас в каж­дой шко­ле учи­те­ля рас­ска­зы­ва­ют, что такое нар­ко­ти­ки, чем геро­ин отли­ча­ет­ся от мари­ху­а­ны, рас­ска­зы­ва­ют, подроб­да и посто­ян­но разъ­яс­ня­ют детям, что их ожидает, если они ока­жут­ся в пле­ну нар­ко­ти­ков. А ведь никто не желает ока­зать­ся неудач­ни­ком в жиз­ни, послед­ним. Вот в чем сущность.

Понят­но, мы малень­кая стра­на. Но чрезвычайно 100­биль­ная, проч­ная. И пото­му мы можем поз­во­лить для себя мно­гое: обсуж­отдать, экс­пе­ри­мен­ти­ро­вать. Для вас пока­жет­ся смеш­ным, но вся Гол­лан­дия дис­ку­ти­ро­ва­ла, этич­но ли, гиги­е­нич­но ли 2-ух заклю­чен­ных дер­нажимать в одной каме­ре, не нару­ша­ет ли это пра­ва лич­но­сти. И в кон­це кон­цов при­шли к выво­ду, что нель­зя, что каж­дый заклю­чен­ный име­ет пра­во на отдель­ную бла­го­устро­ен­ную каме­ру. И даже в этом смыс­ле сажать людей невы­год­но: рас­хо­ды чрезвычайно боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шие… Но если серьез­но, то дело, конеч­но, в дру­гом. Чело­век, попав­ший в тюрь­му, там раз­вра­ща­ет­ся, при­о­ре­та­ет уго­лов­ный опыт. И если он попал туда по како­му-нибудь пустя­ко­во­му пово­ду, там он 100­но­вит­ся, судя по мате­ри­а­лам вашей прес­сы, уже вроде бы про­фес­си­о­наль­ным пре­ступ­ни­ком. А мы 100­ра­ем­ся, что­бы наши люди как мож­но мень­ше сопри­ка­са­лись с тюрем­ны­ми нра­ва­ми и обы­ча­я­ми, 100­ра­ем­ся не уни­нажимать людей.

У вас же счи­та­ет­ся, что нака­за­ние неот­де­ли­мо от уни­же­ния. Чело­ве­ка сра­зу голо­ло остри­га­ют, напя­ли­ва­ют на него какую-то немыс­ли­мую одеж­ду… Я уже не гово­рю о нра­вах, кото­рые царствуют за колю­чей про­во­ло­кой. А когда в вашей прес­се заво­дят речь о том, что так нель­зя, что уни­же­ние про­ти­во­ре­чит всем обще­че­ло­ве­че­ским нор­мам, то чрезвычайно мно­гие при­ни­ма­ют подоб­ные рас­суж­де­ния в шты­ки: «Это пре­ступ­ни­ки, поде­лом, не достаточно еще!» Мне такие люди зна­ко­мы по Гол­лан­дии. И у нас нема­ло 100­рон­ни­ков жест­ких мер. Но, к сча­стью, в боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шин­стве сво­ем обще­ство созна­ет, что, уни­зив чело­ве­ка, оно полу­чит вра­га. Уни­жен­ный, оскорб­лен­ный чело­век несет внутри себя заряд агрес­сии, кото­рый может рано либо позд­но взо­рвать­ся. И пото­му мы сей­час, напри­мер, обсуж­да­ем вве­де­ние аль­тер­на­тив­но­го нака­за­ния, без лише­ния сво­бо­ды. Да, тюрь­мы у нас такие, что, как писал один ваш жур­на­лист, хоть всю жизнь в их живи, да, на выход­ные деньки заклю­чен­ных отпус­ка­ют домой, но для наших людей даже самое маленькое огра­ни­че­ние сво­бо­ды — уже самое страш­ное наказание.

Но, гово­ря о либе­раль­но­сти наших поряд­ков, заме­чу, что я не все­гда и не во всем соглас­на с неко­то­ры­ми уста­но­вив­ши­ми­ся нор­ма­ми. Ска­жем, у нас счи­та­ет­ся, что при­ну­ди­тель­ное лече­ние нар­ко­ма­нов недо­пу­сти­мо: дескать, это нару­ше­ние прав лич­но­сти. На мой же взор, это уже извра­щен­ное пони­ма­ние прав чело­ве­ка. Если чело­век, став нар­ко­ма­ном, нару­шил те либо другие нор­мы и зако­ны, при­ня­тые в обще­стве, то обще­ство име­ет пол­ное пра­во защи­щать себя.

Судь­ба

Кор­ре­спон­дент одной из газет как-то спро­сил: ан нет ли в моих кар­ти­нах и тем наиболее про­гно­зах неосо­знан­но­го пре­уве­ли­че­ния, нагне­та­ния стра­стей. Ведь в неко­то­рых запад­ных стра­нах моло­дежь поваль­но увле­ка­лась и увле­ка­ет­ся мари­ху­а­ной… — и как-то обхо­дят­ся, управляются.

Тогда я и рас­ска­зал ему про моих загра­нич­ных зна­ко­мых, жур­на­лист­ку Хел­лу Ротен­берг из Рот­тер­да­ма и док­то­ра эко­но­ми­ки Джейн Про­коп из Босто­на. О том, что они при­шли в кошмар, про­чи­тав «Сны золо­тые…». Про­100 в кошмар. И самое смеш­ное, что я им ска­зал при­мер­но то же: чему, дескать, пора­жа­е­тесь, у вас ведь у самих… И они мне отве­ти­ли: каж­дая порознь, но слов­но под копир­ку. Сущность тако­ва. У их нар­ко­ма­нии вроде бы не вид­но, она вве­де­на в какие-то рам­ки. Ска­жем, Джейн зна­ет, что в ее Бостоне есть рай­о­ны при­то­нов, но она там в жиз­ни не была и оби­та­те­ли тех рай­о­нов в «ее» Бостон не при­хо­дят. У нас же все барах­та­ют­ся в одной куче. Во-вто­рых, там дела­ет­ся все, что­бы отде­лить нар­ко­ма­нию от уго­лов­щи­ны. У нас же мили­ци­о­не­ры и депу­та­ты Гос­ду­мы с пеной у рта бились за то, что­бы вве­сти в Уго­лов­ный кодекс выбро­шен­ную отту­да 100­тью о уго­лов­ной ответ­ствен­но­сти за упо­треб­ле­ние. И доби­лись… Другими словами, у их — боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ной, несчаст­ный. У нас — пре­ступ­ник и сво­лочь, кото­ро­го давить нужно… И, нако­нец, самое глав­ное, что я опре­де­лил так: балов­ство — и судь­ба. Да, у их чрезвычайно мно­го моло­дых людей курят мари­ху­а­ну. Но при всем этом все зна­ют, что нар­ко­ма­ния и уче­ба, нар­ко­ма­ния и фуррор в жиз­ни, к кото­ро­му каж­дый стре­мит­ся, — несов­ме­сти­мы. Мари­ху­а­на так и оста­ет­ся у их балов­ством, гре­хом моло­до­сти. У нас же, если заку­рил первую сига­ре­ту с мари­ху­а­ной — зна­чит избрал для себя судь­бу. И с данной доро­ги уже — нику­да. В ско­ром вре­ме­ни с ана­ши-мари­ху­а­ны пере­хо­дят на иглу: на винт, на опий. А на юге Рос­сии, в ана­шист­ских кра­ях, даже и не пере­хо­дят, так и оста­ют­ся на всю жизнь ана­ши­100­ми, к трид­ца­ти годам пре­вра­ща­ясь в иссох­ших жел­то-корич­не­вых доходяг…

Горь­ко при­зна­вать, но это чрезвычайно по-наше­му: у их — балов­ство, у нас — судьба.

Сон одиннадцатый

Все гово­рят, что в армии — поваль­ная нар­ко­ма­ния. И я так гово­рю. Хотя ручать­ся не могу, сам не лицезрел. У нас в роте на 100 5­де­сят чело­век было чело­век два­дцать нар­ко­ма­нов. Другими словами, каж­дый вось­мой — точ­но. И в дру­гих ротах при­мер­но так же. Прав­да, в тре­тьей роте, может, поболь­ше. Там води­те­ли, стро­и­те­ли, пова­ра, хозяй­ствен­ный взвод и тому подоб­ное, они напря­мую с нашим город­ком свя­за­ны, с граж­дан­ски­ми слу­жа­щи­ми. А горо­док — это четы­ре 5­этаж­ных дома и при­мер­но трид­цать-сорок четы­рех­квар­тир­ных 2-ух­эта­жек. Другими словами, целый посе­лок, и там за все годы раз­ный люд нако­пил­ся, практически в откры­тую тор­го­ва­ли. Но мы с ними не свя­зы­ва­лись, у нас свои кана­лы. Нередко в Моск­ву езди­ли, несколь­ко ребят наших пря­мо в Москве рабо­та­ли, так что про­блем не было — были б средства.

А поче­му я гово­рю, что про поваль­ную нар­ко­ма­нию в армии не понимаю. Гово­рят, от нее все дезер­тир­ства, побе­ги, убий­ства на непо­нят­ной поч­ве и так дальше. Не понимаю. Не ска­жу. Пото­му что у нас в части все было шито-кры­то. У нас ведь часть осо­бая, глав­ная в нашем роде войск, образ­цо­во-пока­за­тель­ная и так дальше. Мы пря­мо за коль­це­вой доро­гой Моск­вы 100­я­ли. И поря­док — как поло­же­но. Офи­це­ры по струн­ке ходи­ли — не то что сол­да­ты. И нар­ко­ма­ния наша была какая-то орга­ни­зо­ван­ная, что ли. За два года моей служ­бы ни одно­го ЧП на поч­ве нар­ко­ма­нии — это ведь о кое-чем гово­рит. Хотя офи­це­ры в ротах зна­ли, но сор из роты не выно­си­ли, не рас­кры­ва­ли перед боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шим началь­ством, пото­му что нико­му от это­го луч­ше не будет. Паца­на поса­дят, в дис­бат отпра­вят, а рота будет как зачум­лен­ная. В общем, у нас тихо было. И мы меру соблю­да­ли, не бор­зе­ли. Ну и не было сре­ди нас зави­си­мых уж таковых: если было — кури­ли, нет — жда­ли и тер­пе­ли. Дру­гое дело: если в образ­цо­во-пока­за­тель­ной мос­ков­ской части, сверх­ре­жим­ной и сек­рет­ной, куда и отбор был осо­бый, — каж­дый вось­мой курит и колет­ся, то мож­но пред­100­вить, что тво­рит­ся где-нибудь в глу­хих гар­ни­зо­нах и в строй­ба­те. Там, гово­рят, пол­ный бес­пре­дел. Но снова же: сам не был — не скажу.

А курят в армии и колют­ся к тому же пото­му, что чело­век там все­гда напря­жен. Посиживает, отды­ха­ет — бах, иди на кар­тош­ку! Ни секун­ды пол­но­го покоя. Все­гда ожидает непри­ят­но­стей. А это ведь все накап­ли­ва­ет­ся, все ложит­ся на пси­хи­ку и давит, давит. Армия долж­на быть не травок­ма­тич­ной для души чело­ве­ка. Ведь люди нын­че дру­гие, не такие тол­100­ко­жие, как рань­ше. У нас же все желают добить­ся тишине­ны и поряд­ка через стро­го­сти, в зом­би нас пре­вра­тить: ска­за­но — сде­ла­но, встал — начал двигаться, оста­но­вил­ся — сел. Но это ино­гда доро­го 100­ит. Кто-то лома­ет­ся и 100­но­вит­ся зом­би, а кто-то хва­та­ет авто­мат и начи­на­ет палить. Для чего, поче­му — сам не зна­ет. Сколь­ко рас­ска­клич про побе­ги, когда лови­ли паца­нов, а они и объ­яс­нить не мог­ли — поче­му. Вро­де и 100­ри­ки не при­жи­ма­ли, и жить мож­но было, а он — уда­рил­ся в бега, даже сро­ка за дезер­тир­ство не испу­гал­ся, не думал (или производил размышления). В нашей части двое сбе­жа­ли и один пра­пор­щик застре­лил­ся. Никто не зна­ет, в чем дело. Но никто из их не курил и не колол­ся — за это я ручаюсь.

Армию у нас не обожают, слу­жить и гро­лупить два года никто не желает, и когда чело­век попка­да­ет в армию, ему кажет­ся, что жизнь кон­чи­лась. Как дур­ной и страш­ный сон: дума­ешь, что проснешь­ся — и ниче­го не будет. Про­сы­па­ешь­ся — а вокруг все то же, не сон… И он, кажет­ся, нико­гда не кон­чит­ся. Мож­но созодать с собой что угод­но, пото­му что все рав­но дру­гой жиз­ни уже не будет. Ниче­го не нажимал­ко, и себя в первую оче­редь. Толь­ко позже, когда ты уже 100­рик и до дем­бе­ля оста­лось пол­го­да — видишь, что дру­гая жизнь уже близ­ко, есть она, дру­гая жизнь, но — позд­но. Пол­то­ра года ана­ши и опия ни для кого даром не про­хо­дят, и ты уже повя­зан по рукам и ногам. И пото­му на граж­дан­ку при­хо­дишь — как в ту же пусты­ню. Ниче­го для тебя не инте­рес­но. Люди вокруг живут, а у тебя одна забо­та и одна идея в наго­ве — достать и шир­нуть­ся… Весь орга­низм — как при­да­ток. Ноги — что­бы пой­ти за кай­фом, наго­ва — что­бы при­ду­мама, где достать денек­ги, руки — что­бы шприц дер­нажимать. И людей раз­ли­ча­ешь толь­ко по одно­му при­зна­ку: собственный — не собственный, что у него в гла­зах — ана­ша, винт, геро­ин либо ЛСД. Ну, напри­мер, если идет мэн в зеле­ных шта­нах, какой-либо крас­ной либо оран­же­вой май­ке и сереб­ри­стых ботин­ках — зна­чит, кис­лот­ник, другими словами на ЛСД кричи­ен­ти­ро­ван. У их одна забо­та — на дис­ко­те­ке кайф ловить, таб­лет­ку экс­та­зи сожрать, мароч­ку ЛСД упо­тре­лупить и подер­гать­ся. С ними мне неинтересно.

А если чело­век весь в чер­ном, — то непо­нят­но, кто он. Но воз­мож­но, что геро­ин­щик, они обожают чер­ное прямо до чер­ных очков. А уж если гово­рит мед­лен­но, идет мед­лен­но, суту­лит­ся и вооб­ще — зажа­тый весь, гла­за мут­ные, закры­ва­ют­ся, зрач­ки малень­кие, как точеч­ки — героинщик!

Если гла­за крас­ные, туск­лые, при­щу­рен­ные, и то и дело появ­ля­ет­ся неволь­ная при­дур­ко­ва­тая улыб­ка — ана­шист, марихуанщик.

Если же напря­жен­ный, зубы сжа­ты, гла­за выта­ра­ще­ны, нерв (составная часть нервной системы; покрытая оболочкой структура, состоящая из пучка нервных волокон)­ни­ча­ет, дер­га­ет­ся — ясно, что вче­ра вин­том кололся.

Винт, он страш­ную депрес­сию дает. И всю энер­гию сжи­ра­ет, все здо­ро­вье чрезвычайно быст­ро пожи­ра­ет. Если вко­лол вин­та — всю ночь (то есть темное время суток) не спишь, не ешь и не пьешь, пото­му что не нужно. Под утро уже серд­це из гру­ди выска­ки­ва­ет, начи­на­ет­ся депрес­сия. Это при том, что доза подо­бран­ная, как раз по для тебя. А если с дозой что не так, то кры­ша сра­зу начи­на­ет двигаться. Мно­гие уже пони­ма­ют, что винт — это чрезвычайно быст­рая гаран­ти­ро­ван­ная моги­ла либо пси­хуш­ка и пере­хо­дят на дру­гие нар­ко­ти­ки, на этот же геро­ин. Ну, вроде бы это объ­яс­нить популярно…Есть вод­ка, а есть бор­мо­ту­ха. Итак вот, винт — это бор­мо­ту­ха. Для паца­нов начи­на­ю­щих, для без­де­неж­ных. Сиим и опа­сен, что лег­ко досту­пен, ниче­го осо­бо­го не нужно, он идет, как зара­за, всех косит.

Но в то же вре­мя винт — без­опа­сен. Если чело­век упо­треб­ля­ет винт, то он не обя­за­тель­но попка­да­ет в систе­му. Винт — мож­но сва­рить само­му, ски­нуть­ся чет­ве­рым и дол­ла­ров за 10 приобрести все ком­по­нен­ты на 6 куби­ков зара­зы. При пор­ции пол­то­ра куби­ка на чело­ве­ка — чет­ве­рым за гла­за хва­тит. Вко­ло­лись — и разо­шлись, как алка­ши, кото­рые на тро­их бор­мо­ту­хи приобрели.

А если чело­век на геро­и­но­вой игле, то он попка­да­ет в систе­му, 100­но­вит­ся рядо­вым сол­да­том мафии. Поэто­му-то геро­ин так и рас­про­стра­ня­ет­ся широ­ко, и про­па­ган­ди­ру­ет­ся. Да-да! Я, напри­мер, счи­таю самой насто­я­щей про­ду­ман­ной про­па­ган­дой зна­ме­ни­тый кинофильм «Кри­ми­наль­ное чти­во». Он у каж­до­го паца­на на кас­се­те есть. Он так сде­лан, с пес­ня­ми сво­и­ми, с геро­я­ми кру­ты­ми, что чрезвычайно силь­но дей­ству­ет, заво­ра­жи­ва­ет паца­нов. Даже сей­час на меня, все пони­ма­ю­ще­го чело­ве­ка, и то дей­ству­ет. А что уж про парней…

Итак вот, геро­ин захва­ты­ва­ет Моск­ву. Неве­ро­ят­но деше­вый. Если срав­нить с евро­пей­ски­ми и аме­ри­кан­ски­ми стоимость­ми, то даже смеш­но 100­но­вит­ся. На зна­ме­ни­той «точ­ке» у кино­те­ат­ра «Витязь», в рай­оне, где уни­вер­си­тет Пат­ри­са Лумум­бы, мож­да и совсем за бес­це­нок, по 6 дол­ла­ров за дозу, взять его у афри­кан­цев. В основ­ном, ниге­рий­цы про­мыш­ля­ют, у их нала­жен­ная систе­ма, с выхо­дом на наших шефов.

А раз геро­ин захва­ты­ва­ет Моск­ву — зна­чит Моск­ву все боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше и боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше захва­ты­ва­ет мафия, зна­чит, все боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше и боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше паца­нов 100­но­вят­ся сол­да­та­ми мафии.

Сей­час в Москве в сут­ки идет 60–80 кило­грам­мов геро­и­на. Если из одно­го грам­ма дела­ет­ся 16–20 доз, то мож­но высчи­тать, сколь­ко людей вовле­че­да и сколь­ко мил­ли­о­нов дол­ла­ров еже­су­точ­но обо­ра­чи­ва­ет­ся толь­ко в Москве. Прав­да, раз­брос цен чрезвычайно боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шой, от четы­рех­сот до 100 5­де­ся­ти дол­ла­ров за гр. Все зави­сит от ситу­а­ции, от заво­за. Но все заме­ти­ли — геро­ин в Москве с каж­дым годом деше­ве­ет, другими словами завоз — уве­ли­чи­ва­ет­ся, мафия рабо­та­ет все лучше.

Когда я гово­рю про деше­вый геро­ин — это доста­точ­но услов­но. Посиживать на геро­ине, другими словами про­100 поку­пать его — может поз­во­лить для себя толь­ко чрезвычайно бога­тый чело­век. Сами посу­ди­те: при сред­ней дозе чело­ве­ку на месяц необ­хо­ди­мо пол­то­ра-два грам­ма. Если чело­век про­100 поку­па­ет, то — по мак­си­маль­ной стоимости. Ито­го — 6­сот-восемь­сот дол­ла­ров за месяц. Но таковых — немно­го. Все осталь­ные так либо ина­че добы­ва­ют геро­ин со скид­кой в стоимости. Другими словами, все осталь­ные — участники.

Как это дела­ет­ся? Один чело­век, в цен­тре рай­о­на, раз­да­ет рас­про­стра­ни­те­лям-бары­гам каж­до­му по одно­му грам­му геро­и­на и назы­ва­ет сум­му, кото­рую тот ему дол­жен при­не­сти. А то, что свер­ху — его, бары­ги­но. Но что там наскре­бет­ся свер­ху? Одна-две дозы. Себе… Так ведь для того и идут в мел­кие рас­про­стра­ни­те­ли, что­бы гаран­ти­ро­вать для себя еже­днев­ный кайф. Другими словами, полу­ча­ет­ся, что реаль­ные круп­ные денек­ги име­ют толь­ко нико­му не извест­ные боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шие бос­сы на самом вер­ху лест­ни­цы, а все осталь­ные — рабо­та­ют за дозу. Но если ты попал в геро­и­но­вую цепоч­ку, то доро­ги вспять для тебя нет. Какая бы ни была закры­тая систе­ма, а все рав­но что-то узна­ет­ся. А за такое зна­ние там отве­ча­ют жизнью.

Пото­му я и счи­таю, что ниче­го у нас не полу­чит­ся с гол­ланд­ским опы­том и с про­да­жей лег­ких нар­ко­ти­ков в госу­дар­ствен­ных апте­ках. Это удар под самый корень мафи­оз­ной систе­мы. И мафия это­го не потер­пит. Если, допу­стим, будет в стране рефе­рен­дум по это­му пово­ду, то посмот­ри­те, какая про­па­ган­да раз­вер­нет­ся про­тив. Будут, конеч­но, мыслях­ные про­тив­ни­ки, вете­ра­ны пар­тии, кото­рые не пони­ма­ют. Но знай­те, что мно­гих мили­ци­о­не­ров и дру­гих людей, кото­рые с пеной у рта будут про­тив, дер­га­ет за ниточ­ки мафия. Либо тай­но, либо очевидно. А если даже и при­мут такое реше­ние и нач­нут про­да­вать, то быст­ро свер­нут, пото­му что нач­нет­ся погром аптек и никто не захо­чет там рабо­тать. Я руча­юсь, я понимаю, что гово­рю. Это вы все ля-ля да фа-фа, а в мафии эти вари­ан­ты уже про­ра­бо­та­ны и при­го­тов­ле­ны. Мафия гото­ва начать откры­тую вой­ну про­тив госу­дар­ства. И — побе­дит. Я лич­но в этом не сомневаюсь.

А отдель­ный чело­век — он сам по для себя. И выхо­да у него прак­ти­че­ски нет. Пото­му что доро­га в один конец и в кон­це том све­та ника­ко­го нет. Я счи­таю, что это как нака­за­ние за то, что один раз пере­шаг­нул барьер, пере­сту­пил запре­щен­ную чер­ту. Пер­вый раз заку­рить, уко­лоть­ся — это через некий барьер внутри себя пере­сту­пить. Про­шел его — а даль­ше уже лег­ко катить­ся, ничто не удер­жи­ва­ет. Это и есть нака­за­ние. Пото­му что обрат­ной доро­ги нет.

Да, мож­но снять физи­че­скую зави­си­мость, лом­ки и про­чее. Но пси­хо­ло­ги­че­скую — невоз­мож­но. Оно уже посиживает в моз­гу и посто­ян­но под­та­чи­ва­ет, оно уже овла­де­ло чело­ве­ком. Год мож­но про­дер­нажимать­ся, два, а оно все рав­но под­ло­вит момент и пой­ма­ет. Пото­му что память невоз­мож­но сте­реть. И невоз­мож­но все вре­мя дер­нажимать себя в обо­роне, в готов­но­сти к отпо­ру, в посто­ян­ном напря­ге. А немножко рас­сла­лупил­ся — и под­со­зна­ние сра­бо­та­ло. У меня все силы ухо­дят толь­ко на это. И так жить совершенно не инте­рес­но, так к тому же зна­ешь, что бес­по­лез­но, рано либо позд­но оно возь­мет свое.

Маму толь­ко нажимал­ко. Она ведь меня не руга­ла и не руга­ет. Жале­ет. Гово­рит, что­бы я дер­нажимал­ся, что она в меня верует. Какие ужа­сы она со мной испы­та­ла — это не рас­ска­зать. Она ведь в армию меня про­во­жа­ла — наде­я­лась. А полу­чи­лось еще ужаснее. Мно­гое зна­ют наши домаш­ние, но даже они не дога­ды­ва­ют­ся, что там посиживает, внут­ри, в моз­гу. И мне к тому же пото­му неин­те­рес­но, что я все понимаю, чем кон­чит­ся. Мно­го таковых я уже пови­отдал и каж­дый денек вокруг себя вижу.

Мно­го…

В кон­це тун­не­ля есть свет!

Преж­де все­го — про Алек­сея Чеки­на и — для Алек­сея Пеки­на. Пото­му что он выра­зил типич­ное заблуж­де­ние всех нар­ко­ма­нов. Заблуж­де­ние безыс­ход­но­сти, заблуж­де­ние, вызван­ное отча­я­ни­ем. Но тем не наименее — заблуж­де­ние, и чрезвычайно страш­ное, пото­му что оно лиша­ет их надеж­ды на дру­гую жизнь. Не толь­ко мно­гие нар­ко­ма­ны, да и вра­чи, работ­ни­ки пра­во­охра­ни­тель­ной систе­мы убеж­де­ны, что нар­ко­ма­ния — неиз­ле­чи­ма. В неко­то­ром меди­цин­ском смыс­ле она дей­стви­тель­но неиз­ле­чи­ма: меди­цине неиз­вест­ны цен­тры, управ­ля­ю­щие нар­ко­за­ви­си­мо­стью. А раз неиз­вест­ны — то и воз­дей­ство­вать на их невоз­мож­но. Одна­ко гру­лупи­шая ошиб­ка счи­тать нар­ко­за­ви­си­мость непре­одо­ли­мой. Все — в руках чело­ве­ка. И это не про­100 сло­ва. Самое же пора­зи­тель­ное то, что Алек­сей живет бук­валь­но в 2-ух шагах от раз­гад­ки. Вспом­ним, что он гово­рил про армию: когда туда попка­да­ешь, кажет­ся, что боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше в жиз­ни ниче­го не будет, и толь­ко к кон­цу служ­бы пони­ма­ешь, что она есть, дру­гая жизнь…

Так и тут. В нача­ле пути кажет­ся, что кру­гом мрак и нет про­све­та. Но он есть, есть свет в кон­це тун­не­ля! Это нужно уяс­нить, чет­ко осо­знать — тогда и будет лег­че бороть­ся с самим собой.

Как и у вся­ко­го вра­ча-нар­ко­ло­га, у меня десят­ки при­ме­ров и постраш­нее, неже­ли судь­ба Алек­сея, обыч­ная, рядо­вая судь­ба нар­ко­ма­на. Напри­мер, к нам в груп­пу Ано­ним­ных Нар­ко­ма­нов при­хо­дит две­на­дца­ти­лет­ний маль­чиш­ка. Рабо­та груп­пы постро­е­на на так назы­ва­е­мых слу­ша­ни­ях. Один чело­век выхо­дит к кафед­ре, рас­ска­зы­ва­ет о сво­ей жиз­ни, разделяет­ся опы­том, а осталь­ные — слу­ша­ют. Если он попро­сит — сове­ту­ют, обсуж­да­ют, выска­зы­ва­ют свое мне­ние. И вот пред­ставь­те для себя: посиживают в audi­то­рии супруг­чи­ны раз­ных воз­рас­тов и раз­ных про­фес­сий, нередко убе­лен­ные седи­на­ми, про­шед­шие все кру­ги жиз­ни — и слу­ша­ют две­на­дца­ти­лет­не­го маль­чиш­ку. Может быть, его-то опыт постраш­нее, чем про­чие, посколь­ку нар­ко­ман­ская жизнь его нача­лась в восемь (!) лет…

И этот две­на­дца­ти­лет­ний чело­век уже два года как не при­тра­ги­ва­ет­ся к нар­ко­ти­кам, сам себя дер­жит в руках!

А вот супруг­чи­на втрое стар­ше его — не выдер­нажимал и 6 меся­цев. Сорвал­ся. И пропал из наше­го поля зре­ния аж на два года. Где его носи­ло по жиз­ни — мож­но для себя пред­100­вить. Но он вер­нул­ся к сво­им това­ри­щам — и вот уже четы­ре года в груп­пе, четы­ре года на ремис­сии. Так у нас назы­ва­ет­ся пери­од частич­но­го либо пол­но­го пропал­но­ве­ния заболевания.

Да, ска­жем, в лече­нии алко­го­лиз­ма широ­ко рас­про­стра­не­но коди­ро­ва­ние, вши­ва­ние так назы­ва­е­мой «тор­пе­ды» и так дальше. Я в прин­ци­пе не про­тив этих мето­дов. Они дают свои резуль­та­ты, и нередко зако­ди­ро­ван­ные либо «заши­тые» потом пере­хо­дят на заня­тия в груп­пах Ано­ним­ных Алко­го­ли­ков. И тем не наименее мы долж­ны отда­вать отчет, что при таком лече­нии одна зави­си­мость меня­ет­ся на дру­гую. Чело­век из одной тюрь­мы попка­да­ет в дру­гую. Да, несрав­ни­мую с преж­ней, но все таки — в тюрь­му. И живет под веч­ным ужасом.

А уж если сорвал­ся, то не то что воз­вра­ща­ет­ся к изна­чаль­ной точ­ке, с кото­рой начал, но нередко даже и отбра­сы­ва­ет­ся на несколь­ко годов назад. Уже не гово­рю о том, что обвиняет вра­чей, дру­зей-иску­си­те­лей, кого угод­но — но толь­ко не себя. Непред­100­ви­мы и непред­ска­зу­е­мы в таковых слу­ча­ях и послед­ствия сры­ва. Не напрасно же гово­рят, что луч­ше пить не пере­100­вая, чем одна­жды сорвать­ся со спирали…

При нашей систе­ме ника­кой нево­ли нет. Чело­век сам реша­ет за себя и сам себя вытас­ки­ва­ет из ямы. Конеч­но, при помо­щи дру­зей-това­ри­щзй по несча­стью. И тут даже срыв не стра­шен. Быва­ет, что сры­ва­ют­ся. Я при­во­дил уже при­мер с нар­ко­ма­ном. Но у нас при любом сры­ве никто и ничто не отбе­рет у чело­ве­ка уже прой­ден­но­го пути, уже накоп­лен­но­го опы­та разума и души. Зто как подъ­ем в гору. Быва­ет, сорвет­ся нога с усту­па и часть пути нужно про­хо­дить зано­во. Но марш­рут уже зна­ком, зна­ния и опыт оста­лись в памя­ти. Одна­жды тобой поко­рен­ный уступ вто­рой раз поко­рить неслож­но. И — даль­ше дви­гать­ся к верхушке.

Конеч­но, нелег­ко дает­ся таковой путь. Да, борь­ба. Но в данной борь­бе чело­век не толь­ко обре­та­ет себя. Он обре­та­ет новейший опыт и новое зна­ние, он наиболее глу­бо­ко, чем дру­гие, осо­зна­ет цен­ность обык­но­вен­ной, нор­маль­ной жизни.

Я пони­маю, что Алек­сею Пеки­ну сей­час его жизнь пред­став­ля­ет­ся тупи­ком, из кото­ро­го толь­ко одна доро­га — вспять, в при­тон, к игле и шпри­цу. Дескать, все рав­но один конец — так для чего истязать себя. У него впе­ре­ди чрезвычайно дол­гий и изви­ли­стый путь и не виден ему свет в кон­це тун­не­ля. Но он есть! Есть. И это гово­рю ему не я, а такие же, как и он, быв­шие нар­ко­ма­ны, что при­хо­дят сюда, на бесе­ды в груп­пу Ано­ним­ных Нар­ко­ма­нов. Алек­сей — один, а они — вме­сте. Им — лег­че. Пусть и Алек­сей при­хо­дит. Вме­сте бороть­ся все­гда лег­че. Наш кон­такт­ный теле­фон: 126.04.51.

Нель­зя постро­ить капи­та­лизм в отдель­но взя­том коттедже…

Взы­вать к госу­дар­ству, конеч­но, нужно. Да и рас­счи­ты­вать толь­ко на него — зна­чит не быть реалистом.

Впе­ре­ди у стра­ны дол­гие деся­ти­ле­тия нар­ко­ти­че­ско­го тума­на. И нач­нем мы выхо­дить из него толь­ко тогда, когда пере­ло­мим созна­ние под­рас­та­ю­щих деток. Пока же они живут в сре­де, в ауре, в атмо­сфе­ре роман­ти­за­ции нар­ко­ти­ков. Другими словами, бой пой­дет на полях, на кото­рых мы все­гда и вез­де про­иг­ры­ва­ли — бой за души народ­ские. Про­иг­ры­ва­ли пото­му, что вели его все­гда чинов­ни­ки, чину­ши, холод­ные сапож­ни­ки, полу­ча­ю­щие зар­пла­ту, зани­ма­ю­щие крес­ло и толь­ко пото­му уве­рен­ные, что они что-то зна­ют и могут. От их казен­ных слов и убо­гих мыс­лей поко­ле­ния совет­ских людей впа­да­ли в тоск­ли­вый сон.

А здесь ведь — под­рост­ки. Что­бы их заво­е­вать, заста­вить слу­шать — нуж­ны неор­ди­нар­ные люди. Пока их не при­зо­вут, пока они не при­дут, ниче­го не получится.

А во-вто­рых, у нас появит­ся шанс начать посте­пен­ный подъ­ем со дна про­па­сти тогда, когда опас­ность себе осо­зна­ют те, у кого в руках реаль­ная власть и реаль­ные воз­мож­но­сти. Капи­та­ли­сты. Аку­лы бизнеса.

Во всех нор­маль­ных стра­нах слож­ней­ший ком­плекс по лече­нию и пре­ду­пре­жде­нию нар­ко­ма­нии раз­ра­ба­ты­ва­ет­ся и ведет­ся не толь­ко госу­дар­ствен­ны­ми, да и обще­ствен­ны­ми орга­ни­за­ци­я­ми, с уча­сти­ем биз­не­сме­нов, с при­вле­че­ни­ем част­но­го капи­та­ла. Пото­му что нор­маль­ным людям собственный­ствен­но мыслить о без­опас­но­сти дома, в кото­ром они живут.

Наши кор­по­ра­ции, наши про­мыш­лен­ни­ки, пред­при­ни­ма­те­ли со вре­ме­нем осо­зна­ют: наив­но обо­льщать­ся этого­дняш­ним бла­го­со­100­я­ни­ем и мыслить, что им удаст­ся постро­ить капи­та­лизм в отдель­но взя­той фир­ме и отдель­но взя­том особ­ня­ке. Особ­няк сожгут, фир­му раз­ру­шат те же нар­ко­ма­ны. Либо, не дай Бог, их детки 100­нут жерт­ва­ми губи­тель­ной болез­ни. Нель­зя добить­ся про­цве­та­ния в боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ной стране, не забо­тясь о ее выздо­ров­ле­нии, не думая о ее буду­щем. Пото­му что идет речь, в кон­це кон­цов, о выжи­ва­нии цивилизации…

Сон двенадцатый

Зоны вез­де оди­на­ко­вые. Мрак, доро­га, лес, позже вдруг откры­ва­ет­ся гро­мад­ное пустое про­государств­ство, а в сере­дине его — цепь огней над колю­чей про­во­ло­кой. И мороз, мороз, от кото­ро­го’ все внут­ри цепе­не­ет. 5­де­сят гра­ду­сов, 40 гра­ду­сов — нор­ма, а трид­цать гра­ду­сов — уже хоро­шо. При трид­ца­ти 5 гра­ду­сах их выго­ня­ют на рабо­ту, на лесо­по­вал, в их зеков­ской оде­жон­ке, в тело­грей­ках и буш­ла­тах, под­би­тых сва­ляв­шей­ся ватой. В кир­зо­вых сапо­гах с тон­ки­ми портянками.

Мест­ные тако­го не выдер­жат. К тому же они и не про­во­дят день-день­ской на обжи­га­ю­щей сту­же. У их собственный рас­по­ря­док, выра­бо­тан­ный века­ми. А зеки, в основ­ном город­ские люди — на лесоповале.

Эта доро­га, от стан­ции до ворот зоны, слов­но путь на Гол­го­фу. По кото­ро­му бре­дут супруги, мате­ри, бабуш­ки. Отцов я там практически не встре­ча­ла. Отцы гово­рят: «Я его на воров­ство не посы­лал…» Так что весь груз горя и уни­же­ния — на нас. Тер­пи, когда тебя раз­де­ва­ют до белья чужие руки — обыс­ки­ва­ют, преж­де чем запу­стить в ком­на­ту для сви­да­ний. Тер­пи, когда отби­ра­ют лекар­ства: «Нужно будет при­нять — зай­де­те в дежур­ку, полу­чи­те таб­лет­ку…» Тер­пи, когда на тебя орут: «Не под­хо­дить к окну, не откры­вать окна!» А в ком­на­тах — духо­та невы­но­си­мая, две пли­ты кухон­ные, как в 100­ло­вых, круг­лые сут­ки вклю­чен­ные, у тебя серд­це пере­хва­ты­ва ет, но окна открыть нель­зя — они выхо­дят на зону.

Да никто на эту зону и не смот­рит. Смот­реть на нее — уже пыт­ка. Созидать, как бре­дут стро­ем эти несчаст­ные, и каж­дый из ник быть может тво­им отпрыском. У их ведь в душе ниче­го, кро­ме озлоб­ле­ния. Все постро­е­но так, что­бы пода­вить, раз­да­вить лич­ность. За малей­шую про­вин­ность — нака­за­ние. Кар­цер, шизо и еще что-то, не пом­ню, как назы­ва­ет­ся. От 3-х суток до 3-х меся­цев. Толь­ко чудом мож­но вый­ти отту­да человеком.

Но рань­ше было еще ужаснее. Их лупили за невы­пол­не­ние нор­мы. А те нор­мы здо­ро­вый мужчина при нор­маль­ном пита­нии и нор­маль­ной жиз­ни выпол­нить не способен. А заклю­чен­ных — лупили. Чуток ли не на гла­зах у роди­те­лей, при­е­хав­ших на сви­да­ние, это про­ис­хо­ди­ло. Но сей­час на зону при­шел новейший началь­ник, его там назы­ва­ют Хозя­ин — и все жесто­ко­сти пре­кра­ти­лись. Да что там жесто­ко­сти — совершенно дру­гое отно­ше­ние 100­ло. Вы пред­100­вить не може­те — туда, в тюмен­скую таеж­ную глу­хо­мань мож­но позво­нить из Моск­вы и отпрыска могут позвать к теле­фо­ну. Ока­зы­ва­ет­ся, мож­но! А когда едешь туда, доста­точ­но отдать теле­грам­му и тебя на стан­ции встре­тят на гру­зо­ви­ке. Там ника­ких дру­гих машин нет — толь­ко гру­зо­ви­ки да «уазик» началь­ни­ка зоны. И вооб­ще, чем даль­ше от Моск­вы — тем люд доб­ро­же­ла­тель­нее. Я имею в виду охра­ну. Я ведь вме­сте с отпрыском уже две зоны про­шла, не счи­тая мос­ков­ской тюрь­мы, где он про­си­дел два года на след­ствии. Вот где тебя никто за чело­ве­ка не счи­та­ет! Ты — таковая же, как и аре­стан­ты, отно­ше­ние к для тебя абсо­свиреп­но такое же. Для тебя пря­мо в лицо гово­рят: «У хоро­ших роди­те­лей детки дома посиживают!» Тут, в Москве, нигде и ни у кого я не виде­ла ни кап­ли нажимало­сти и снис­хож­де­ния. Пусть ты из Таш­кен­та при­е­ха­ла, за три­де­вять земель, но если не про­шло 3-х меся­цев с про­шло­го сви­да­ния, ниче­го от тебя не возь­мут. Хоть на коле­нях стой в тех кори­до­рах. И в то же вре­мя все мож­но приобрести. Абсо­свиреп­но все! Если уж я два года пере­да­ва­ла в тюрь­му нар­ко­ти­ки, а почаще все­го — денек­ги на нар­ко­ти­ки, то лег­ко пред­100­вить, как встре­ча­ют там бога­тых. В малень­ких след­ствен­ных изо­ля­то­рах постро­же, а в боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ших тюрь­мах, в Бутыр­ке либо Мат­рос­ской Тиши, там — гуляй, мали­на! Я бы рас­ска­за­ла, если бы это не аук­ну­лось на отпрыску. Но в общем так: если кому-то захо­чет­ся про­ве­сти в Бутыр­ке либо в Мат­рос­ской Тиши кон­курс кра­со­ты, то он будет про­ве­ден на выс­шем уровне — не сомневайтесь…

А на даль­их, глу­хих зонах — там дру­гие усло­вия и дру­гие люди. И охра­на спо­кой­ная, все для тебя пока­жут и про­во­дят, куда нужно. И мест­ное насе­ле­ние отно­сит­ся к нам уди­ви­тель­но по-доб­ро­му. Я там хожу и ниче­го не боюсь. И когда такие же мате­ри, при­е­хав­шие на сви­да­ние, спра­ши­ва­ют, поче­му я не боюсь ходить одна, я им гово­рю: «А кто же меня тро­нет…». А они пора­жа­ют­ся: ведь бан­ди­ты кру­гом! Пони­ма­е­те, пси­хо­ло­гия какая: их детки в зоне — это детки, а осталь­ные — бандиты…

А самое глав­ное — там нет нар­ко­ти­ков. Наде­юсь, что нет. Конеч­но, роди­те­ли могут пере­да­вать во вре­мя сви­да­ний. Конеч­но, вре­мя от вре­ме­ни воз­ни­ка­ют стро­го­сти: бульон­ные куби­ки из пере­дач изы­мама, пото­му что кто-то дога­отдал­ся под видом бульон­ных куби­ков пере­да­вать ана­шу. Либо — не брать поми­до­ры: кто-то зака­чал рас­твор опия в поми­до­ры. Но все это — види­мость. Если нужно будет — все купит­ся и все орга­ни­зу­ет­ся, наблю­да­ла я, какие «авто­ри­те­ты» и на каких маши­нах туда подъ­ез­жа­ют, с каким сопро­вож­де­ни­ем, выгру­жая для «сво­их» супер­те­ле­ви­зо­ры и огром­ные холодильники.

Но отдель­ные пере­да­чи нар­ко­ти­ков отдель­ны­ми роди­те­ля­ми не име­ют зна­че­ния. Важ­но то, что охра­на там не зани­ма­ет­ся достав­кой нар­ко­ти­ков в зону. Таковая глу­хо­мань, что эта зара­за еще не про­ник­ла. Наде­юсь, что не про­ник­ла. Сужу по пове­де­нию отпрыска, по его пись­мам. Он все вре­мя мает­ся, все вре­мя спра­ши­ва­ет, пере­да­ва­ли дру­зья «подо­грев» либо нет. А дру­зья его — забы­ли. С их точ­ки зре­ния это под­лость, пото­му что когда в тюрь­ме вме­сте сиде­ли, он на мои денек­ги их всех снаб­нажимал и ана­шой, и опи­ем. А сейчас, когда они вышли, а он остал­ся на зоне, все забы­лось. Но я рада. Я так и гово­рю ему: не ожидай, никто тебя и не вспо­ми­на­ет, все дру­зья вокруг тебя вились, пока ты им был нужен… Тер­пи, борись с собой. Выдер­жишь два года — может, и 100­нешь нор­маль­ным человеком.

Но ведь в хоть какой момент может воз­ник­нуть посто­ян­ный канал снаб­же­ния зоны через охра­ну. Тогда и — все.

В денек­гах я ему отка­зать не могу, а он все денек­ги будет тра­тить извест­но на что… Но здесь уж все мы бессильны.

Как и были бес­силь­ны все­гда. Я ведь узна­ла, что мой отпрыск нар­ко­ман, толь­ко когда он сел в тюрь­му за гра­беж колдуна­зи­на. Позво­ни­ли, пере­да­ли запис­ку: мать, все у меня нор­маль­но, попал в «семью», пока выру­ча­ют, но если ты не будешь помо­гать, ско­ро у меня нач­нут­ся лом­ки, а ломок я не выдер­жу. И мне еще ска­за­ли его дру­зья, остав­ши­е­ся на воле, что там, в тюрь­ме, один из их погиб во вре­мя ломок, серд­це не выдер­жа­ло. Я и обе­зу­ме­ла, все про­да­ла из дома, два года снаб­жа­ла его «чер­няш­кой» через охра­ну. Пока не встре­ти­лась с вра­чом и он мне не объ­яс­нил, что я сво­и­ми рука­ми вби­ваю отпрыска в моги­лу. Если уже не вбила.

Гос­по­ди, до что же мы все ниче­го не зна­ем о той жиз­ни! Ведь и доктор — врач-нар­ко­лог! — не знал. Он был пора­жен, услы­шав от меня. Ока­зы­ва­ет­ся, он думал (или производил размышления), что есть толь­ко два места, недо­ступ­ных для нар­ко­ти­ков, где люди могут поне­во­ле изле­чить­ся, это тюрь­ма и мона­стырь. Про мона­стырь не понимаю, а о тюрь­ме я ему поведала…

Сей­час, вспо­ми­ная, я вижу и нахо­жу объ­яс­не­ние все­му. Отпрыск был не по годам раз­вит, в том чис­ле и физи­че­ски. И он в две­на­дцать лет мог оттолк­нуть с доро­ги и меня, и бабуш­ку. Мы не мог­ли осознать, куда он вдруг сры­ва­ет­ся на ночь (то есть темное время суток) гля­дя. Ни я, ни бабуш­ка не мог­ли его оста­но­вить. Он 100­но­вил­ся беше­ным, про­100 беше­ным. Его бук­валь­но раз­ры­ва­ло изнут­ри, каза­лось, он сей­час разо­рвет­ся. Мы объ­яс­ня­ли это его осо­бым тем­пе­ра­мен­том: дескать, отец его покой­ный тоже был горя­чим чело­ве­ком. А маль­чик наш, в две­на­дцать лет, уже был нар­ко­ма­ном, и рвал­ся от нас туда, к дозе, к затяж­ке ана­ши. Не пусти мы его — он мог бы и уничтожить. И было ведь, было, когда он хва­тал­ся за ножик… А мы про­100 счи­та­ли его черес­чур впе­чат­ли­тель­ным, нерв (составная часть нервной системы; покрытая оболочкой структура, состоящая из пучка нервных волокон)­ным маль­чи­ком, пока­зы­ва­ли его пси­хи­ат­рам. И пси­хи­ат­ры ведь не мог­ли ниче­го опре­де­лить, им и в наго­ву не при­хо­ди­ло! Что уж о нас гово­рить, о мате­ри и бабуш­ке, кото­рые даже и не слы­ша­ли тогда о этом.

Ни о чем не дога­да­лись мы тогда и, когда из дома 100­ли про­па­отдать вещи. Он нам гово­рил, что про­иг­рал­ся в кар­ты. Он дей­стви­тель­но играл. Когда выиг­ры­вал, когда про­иг­ры­вал. А позже и совсем ушел из дома, стал ком­на­ту сни­мама с некий девуш­кой, это в шест­на­дцать-то лет. А позже — тюрь­ма и трибунал…

Когда он вый­дет, ему будет два­дцать три года. Вый­дет он навер­ня­ка тубер­ку­лез­ни­ком — за два года след­ствия зара­зил­ся в каме­ре, где 100 чело­век ско­пом на наго­вах друг у дру­га сиде­ли. На зоне, само собой, все сплошь тубер­ку­лез­ни­ки. Но в его годы еще мож­но выле­чить­ся. Я в пись­мах пишу, на сви­да­ни­ях гово­рю ему: мож­но выле­чить­ся, если не 100­нешь закон­чен­ным нар­ко­ма­ном. Я была в тубер­ку­лез­ных лечеб­ни­цах, и мне там ска­за­ли: нар­ко­ма­нов они не вылечивают, не желают тра­тить сил и вре­ме­ни, пото­му что бес­по­лез­но. Сколь­ко раз я ему гово­ри­ла: неуже­ли ты не боишь­ся уме­реть в трид­цать лет? Неуже­ли для тебя не страш­но? Посмот­ри вокруг, сколь­ко тво­их ровес­ни­ков уже на том све­те, сколь­ко их уже не люди, а калеки.

А он — не слы­шит. Он про­100 меня не слы­шит. И я думаю ино­гда: навер­но, там что-то про­ис­хо­дит с моз­га­ми, что-то лома­ет­ся в мыс­ли­тель­ном про­цес­се. Мой начи­тан­ный, с ост­рым мозгом отпрыск не пони­ма­ет оче­вид­ных вещей. Не вос­при­ни­ма­ет. Не слы­шит. Полу­ча­ет­ся, их ничем уже не прой­мешь? Полу­ча­ет­ся, напу­гать мож­но толь­ко тех, кто еще не попробовал?

А к ним — уже не досту­чать­ся. Я ведь вижу, что за люди посиживают в зоне. И спра­ши­ваю у сво­е­го ребен­ка: что обще­го у тебя, маль­чи­ка из интел­ли­гент­ной семьи, с эти­ми? Ну ска­жи, ска­жи, о чем ты с ними раз­го­ва­ри­ва­ешь? Что у вас общего?

А он сме­ет­ся: есть общие темы! И я с ужа­сом пони­маю: это со мной ему гово­рить не о чем, а с ними — есть! Ино­гда кажет­ся, что он даже не почув­ство­вал осо­бо­го пере­ло­ма в жиз­ни: он и тут, на воле, жил сре­ди их — и там ока­зал­ся сре­ди сво­их. Про­100 вокруг колю­чая проволока…

Толь­ко тело, толь­ко тело оста­лось от мое­го отпрыска. Когда он паль­чик поре­зал и с пла­чем бежал ко мне — я дума­ла, что у меня серд­це разо­рвет­ся. И вижу толь­ко его, пла­чу­ще­го… А душа его уже ушла от меня — это душа не то ино­пла­не­тя­ни­на, не то… Он ведь не лицезреет, не слы­шит и ниче­го, ниче­го не чув­ству­ет. Ему все рав­но, в котором я состо­я­нии, я уже практически ослеп­ла, я в четы­рех изда­тель­ствах кор­рек­ту­ры беру, что­бы зара­бо­тать денек­ги на поезд­ки к нему, на про­дук­то­вые посыл­ки и пере­да­чи. Ина­че он 100­нет дохо­дя­гой в два­дцать три года… Я ни на что не жалу­юсь, я все сде­лаю, что­бы его сохра­нить, о этом даже и гово­рить не нужно, ниче­го у меня на све­те нет и не будет, кро­ме него. Но я пре­крас­но пони­маю: он ниче­го не лицезреет. Для него не суще­ству­ет ни мое­го горя, ни мое­го уни­же­ния данной жиз­нью. Может быть, он осо­зна­ет это толь­ко тогда, когда его отпрыск — если у него когда-нибудь будет отпрыск — если его отпрыск при­чи­нит ему настолько­ко горя и слез, сколь­ко при­чи­нил он мне. Но здесь же в ужа­се спо­хва­ты­ва­юсь: «Гос­по­ди, гос­по­ди, про­сти меня за такие мысли…»

Мин­ное поле

На теле­ви­де­нии гото­ви­лась пере­да­ча с моим уча­сти­ем. Я при­нес редак­тор­ше, моло­дой милой жен­щине Марине, несколь­ко газет с гла­ва­ми из кни­ги, со 100­тья­ми и интервью.

На сле­ду­ю­щий денек Мари­на встре­ти­ла меня с пере­вер­ну­тым лицом:

— Так, выхо­дит, мы живем на мин­ном поле!

Нет, не отрыв­ки из моей кни­ги так потряс­ли ее, а сама жизнь, прав­да, с кото­рой она столк­ну­лась… Ока­зы­ва­ет­ся, она отдала почи­тать эти газе­ты сво­е­му пят­на­дца­ти­лет­не­му отпрыску. А тот отре­а­ги­ро­вал совер­шен­но неожи­дан­но: ска­зал, что слы­шал о вещах постраш­нее, пото­му что мно­гие, чуток ли не боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шин­ство его зна­ко­мых и курят, и колются.

— Выхо­дит, мой отпрыск прогуливается по мин­но­му полю! — ужа­са­лась Мари­на. — Мы все нахо­дим­ся на мин­ном поле!

И сло­ва чрезвычайно точ­ные, и, самое глав­ное, ситу­а­ция самая что ни на есть харак­тер­ная. Типич­ная. Жил-жил чело­век, ниче­го не ведая, думая, что нар­ко­ти­ки и нар­ко­ма­ны — это кое-где и с кем-то. И вдруг осо­знал, что неудача все эти годы ходи­ла и прогуливается рядом. Рядом с отпрыском…

Это ведь как ради­а­ция. Ни вку­са, ни запа­ха, не слыш­но ее и не вид­но. Труд­но сра­зу понять…

А — нужно. Усво­ить раз и навсе­гда — каж­дый раз, выхо­дя за порог дома, ваш отпрыск и дочь сту­па­ют на мин­ное поле. И един­ствен­ный спо­соб не взо­рвать­ся — знать, не отдать себя обма­нуть, быть гото­вым к отпору.

Навер­но, я уже писал о этом. Но не грех и повто­рить. Для маль­чи­шек и дев­чо­нок дво­ро­вая ком­па­ния — это их мир, их соци­аль­ная ниша, сре­да. Воль­но либо неволь­но, но они живут по зако­нам это­го мира. И четыр­на­дца­ти­лет­не­му либо сем­на­дца­ти­лет­не­му чело­ве­ку чрезвычайно труд­но про­ти­во­100­ять обще­му мне­нию, тер­ро­ру сре­ды. Если счи­та­ет­ся, что курить и колоть­ся — «это кру­то», то нуж­но иметь гигант­ские силы, необык­но­вен­ную само­100­я­тель­ность мыш­ле­ния и кре­пость духа, что­бы про­ти­во­по­100­вить себя под­рост­ко­вой среде.

А силы дает — толь­ко зна­ние. Ведь ника­кой маль­чиш­ка не поле­зет в яму с дерь­мом. Пото­му что зна­ет, как и чем будет пахнуть.

Неважно какая дев­чон­ка заду­ма­ет­ся, если будет знать, что ей при­дет­ся еже­днев­но за дозу созодать минет каж­до­му гряз­но­му подон­ку на рын­ке, в под­ва­ле либо на чердаке.

Не зна­ют. Пото­му и рас­ха­жи­ва­ют бес­печ­но по мин­но­му полю. До пер­во­го под­ры­ва. А позже уже — поздно.

Умно­же­ние горя

Все мы жалу­ем­ся на то, что атмо­сфе­ра тягост­ная. На ули­цах, в колдуна­зи­нах, в учре­жде­ни­ях, в цехах… Как буд­то висит в воз­ду­хе полностью ощу­ти­мый туман несча­стья. Счи­та­ет­ся, что это от бед­но­сти нашей, от эко­но­ми­че­ских тягот. Но толь­ко ли?

Слу­шая Оль­гу Даш­ков­скую, я думал (или производил размышления) о …100­ти­сти­ке. Допу­стим, что на этого­денька, на вес­ну девя­но­100 вось­мо­го года, в стране 10 мил­ли­о­нов нар­ко­ма­нов. Но ведь у каж­до­го нар­ко­ма­на есть отец и мама, для кото­рых отпрыск либо дочь — един­ствен­ный свет в окош­ке. У каж­до­го нар­ко­ма­на есть бабуш­ка и дедуш­ка, кото­рые души не чая­ли и не чают в сво­ем вну­ке. Другими словами, горе умно­жа­ет­ся и умно­жа­ет­ся. И полу­ча­ет­ся, что сре­ди нас живут 5­де­сят мил­ли­о­нов глу­бо­ко несчаст­ных людей. Третья часть Рф.

Бед­ная моя стра­на, бед­ная моя страна…

Деток — в кутузку!

Так думаю не я — так дума­ет госу­дар­ство. А вер­нее, те люди с репрес­сив­ной, расправа­тель­ной пси­хо­ло­ги­ей, кото­рые навя­за­ли Госу­дар­ствен­ной Думе и пре­зи­ден­ту стра­ны закон «О нар­ко­ти­че­ских сред­ствах и пси­хо­троп­ных веще­ствах», всту­пив­ший в силу 15 апре­ля 1998 года. Один из его пунк­тов гла­сит, что с этого момента запре­ща­ют­ся не толь­ко про­из­вод­ство и про­да­жа нар­ко­ти­ков, да и их упо­треб­ле­ние. Это зна­чит, что ско­ро опосля­ду­ет под­за­кон­ный акт, поправ­ки в Уго­лов­ный кодекс — и упо­треб­ле­ние нар­ко­ти­ков сно­ва 100­нет у нас ква­ли­фи­ци­ро­вать­ся как уго­лов­ное грех!

«Сно­ва» пото­му, что эта 100­тья дей­ство­ва­ла у нас все деся­ти­ле­тия ком­му­ни­сти­че­ско­го прав­ле­ния и была отме­не­на Вер­хов­ным Сове­том Рос­сии в 1991 году. С пер­во­го же денька отме­ны люди репрес­сив­но­го скла­ну и мыш­ле­ния воз­буж­да­ли обще­ствен­ное мне­ние и бур­но тре­бо­ва­ли в новеньком пар­ла­мен­те — Госу­дар­ствен­ной Думе уже­100­че­ния норм. Год про­ле­нажимал при­ня­тый Думой закон без утвер­жде­ния пре­зи­ден­та Ель­ци­на. И в кон­це кон­цов был под­пи­сан. Другими словами, через семь лет мы вер­ну­лись к 100­лин­ским нормам!

Эта кни­га пер­вым изда­ни­ем вышла в Ека­те­рин­бур­ге по ини­ци­а­ти­ве депу­та­та Госу­дар­ствен­ной Думы, руко­во­ди­те­ля про­из­вод­ствен­ной кор­по­ра­ции «Ява» Вале­рия Язе­ва. И тот­час же в изда­тель­ство «Ява» хлы­нул поток писем от роди­те­лей, учи­те­лей, из управ­ле­ний обра­зо­ва­ния со сло­ва­ми бла­го­дар­но­сти и прось­ба­ми о допол­ни­тель­ных тиражах.

Депу­тат Мос­ков­ской город­ской думы Евге­ний Бала­шов и дирек­тор цен­тра «Малыши улиц» Свет­ла­на Вол­ко­ва вклю­чи­ли пери­о­ди­че­ские выпус­ки и кни­ги и ее рас­про­стра­не­ние по шко­лам в рам­ки спе­ци­аль­ной про­грам­мы «Малыши улиц».

«Вы сде­ла­ли огром­ной важ­но­сти дело…— напи­сал им пат­ри­арх нашей лите­ра­ту­ры Сер­гей Вла­ди­ми­ро­вич Михал­ков. — Ведь все закла­ды­ва­ет­ся в дет­стве: и систе­ма цен­но­стей, и систе­ма запре­тов, стра­хов. А мы столк­ну­лись с неве­до­мой преж­де опас­но­стью, о сущности кото­рой не достаточно что зна­ют не толь­ко детки, да и взрос­лые. Кни­га дает под­рост­кам жиз­нен­но важ­ные кричи­ен­ти­ры: пло­хо, нель­зя, опас­но, страш­но. Сей­час самое глав­ное — оста­но­вить рас­пол­за­ние нар­ко­ма­нии сре­ди деток. А для это­го нужно их убе­дить, рас­ска­зать им баз нужно­ед­ли­вой нази­да­тель­но­сти, что есть что. Это и дела­ет выпу­щен­ная вами кни­га. Без­услов­но, что она тре­бу­ет изда­ния боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ши­ми тира­жа­ми, при­вле­че­ния к ее повсе­мест­но­му рас­про­стра­не­нию всех заин­те­ре­со­ван­ных госу­дар­ствен­ных струк­тур Моск­вы и Рф».

Пред­100­ви­тель ЮНИСЕФ, Дет­ско­го Фон­да ООН, в Рос­сии док­тор Эзио Джан­ни Мур­зи при­слал мне факс с пред­ло­же­ни­ем изда­ния кни­ги на сред­ства данной меж­ду­на­род­ной организации…

Пишу это для того, что­бы пока­зать: не толь­ко по мое­му убеж­де­нию, да и по мне­нию мно­гих и мно­гих людей имен­но с откро­вен­но­го и прав­ди­во­го рас­ска­за сле­ду­ет начи­нать про­фи­лак­ти­ку нар­ко­ма­нии сре­ди деток и под­рост­ков. Нет дру­гих путей, кро­ме воспитания!

А вот наша Госу­дар­ствен­ная Дума и пре­зи­дент счи­та­ют по другому.

Во всем мире, исклю­чая неко­то­рые ислам­ские и ази­ат­ские стра­ны, нар­ко­ман счи­та­ет­ся боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ным чело­ве­ком, несчаст­ным чело­ве­ком, пора­жен­ным страш­ным неду­гом. Во всем мире стре­мят­ся ото­рвать, отде­лить нар­ко­ма­нию от уго­лов­щи­ны. У нас же госу­дар­ство созна­тель­но, зако­но­да­тель­но дела­ет из боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ных и несчаст­ных уго­лов­ных преступников.

Вме­100 того, что­бы бороть­ся с нар­ко­ма­фи­ей (руко­во­ди­тель МВД (Министерство внутренних дел — орган исполнительной власти, правительственное учреждение, в большинстве стран, как правило, выполняющий административно-распорядительные функции в сфере обеспечения общественной безопасности) на селек­тор­ном сове­ща­нии при­вел вой­ю­щий факт: за про­шед­ший год в 52 реги­о­нах стра­ны нет ни одно­го выяв­лен­но­го нар­ко­пре­ступ­ле­ния, свя­зан­но­го с мафи­ей!), вме­100 того что­бы бороть­ся с соци­аль­ны­ми кор­ня­ми нар­ко­ма­нии, нище­той и характер­ствен­ной безыс­ход­но­стью жиз­ни, вме­100 того что­бы вос­пи­ты­вать, пре­ду­пре­ожидать деток о губи­тель­ных послед­стви­ях упо­треб­ле­ния нар­ко­ти­ков — госу­дар­ство будет сажать деток за сетку!

Имен­но о детях я гово­рю пото­му, что взрос­лые попка­да­ют­ся пореже, а сред­ний воз­раст уже заре­ги­стри­ро­ван­ных нар­ко­ма­нов — 13 лет.

Ано­ним­ны­ми опро­са­ми меди­ков уста­нов­ле­но, что в Москве каж­дый 5-ый под­ро­сток уже попро­бо­вал, что такое нар­ко­ти­ки. Зна­чит, толь­ко в Москве уже сей­час мож­да и нужно, сле­дуя зако­ну, отправ­лять в коло­нии сот­ни тыщ маль­чи­шек и дев­чо­нок, сда­вать их в руки уго­лов­ни­ков, что­бы они вер­ну­лись в эту жизнь рас­тлен­ны­ми, озлоб­лен­ны­ми, насто­я­щи­ми правонарушителями.

Если кто-то счи­та­ет, что в коло­ни­ях они отвык­нут от нар­ко­ти­ков, то он глу­бо­ко оши­ба­ет­ся. Прак­ти­че­ски на всех «зонах» нала­же­но бес­пе­ре­бой­ное снаб­же­ние. Но если «на воле» мно­гие начи­на­ю­щие нар­ко­ма­ны упо­треб­ля­ли зелье от слу­чая к слу­чаю, стре­ми­лись выле­чить­ся, бороть­ся с собой, то в коло­ни­ях они плот­но садят­ся на иглу. Сре­да вынуж­да­ет. Атмо­сфе­ра. Гнет и безыс­ход­ность. Кажет­ся, что жиз­ни уже не будет, ниче­го не нажимал­ко, и себя — в первую оче­редь. Так что вый­дут они отту­да уже закон­чен­ны­ми наркоманами.

По всей стране — мил­ли­о­ны под­рост­ков, упо­треб­ля­ю­щих нар­ко­ти­ки и под­па­да­ю­щих под дей­ствие ново­го закона.

Конеч­но, ника­ких коло­ний и ника­ких тюрем не хва­тит на такое если­че­ство заклю­чен­ных. Но это не меня­ет сущности дела. Ведь в любом слу­чае вся стра­на будет накры­та густым тума­ном стра­ха: захо­чет мест­ный мили­ци­о­нер — офор­мит ваше­го отпрыска либо дочь в коло­нию, а не захо­чет — не офор­мит… Не достаточно несчаст­ным отцам и мате­рям, бабуш­кам и дедуш­кам того, что их ребе­нок попал в страш­ную нар­ко­ти­че­скую зави­си­мость, так сейчас еще еже­днев­да и еже­нощ­но они будут жить под угро­зой тюрь­мы… Наше обще­ство — боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ное в самом эле­мен­тар­ном, меди­цин­ском зна­че­нии сло­ва. Две тре­ти насе­ле­ния явля­ют­ся пси­хо­нев­ро­ти­ка­ми, если судить по кано­нам той же меди­ци­ны. И мож­но пред­100­вить, как это отра­зит­ся на людях, когда они вдо­ба­вок ко все­му ока­жут­ся к тому же под сиим пси­хо­ло­ги­че­ским прессом.

А какой про­стор откро­ет­ся для доно­си­тель­ства, для све­де­ния лич­ных сче­тов! Хоть какой ваш недоб­ро­же­ла­тель может позво­нить в мили­цию и ска­зать, что ваш отпрыск курит мари­ху­а­ну и под­би­вал его отпрыска к употреблению…

Поэто­му я и наде­юсь, что обще­ствен­ность воз­вы­сит глас про­тив опро­мет­чи­во при­ня­то­го пунк­та зако­на. Хоть какой закон мож­да и долж­но поправ­лять. Тем наиболее закон, от кото­ро­го зави­сят судь­бы наших с вами деток.

Сон тринадцатый

Я нико­му под­ля­ны не делал, нико­гда. С кем посиживал на 2-ух зонах — все под­твер­дят. Все ска­жут: Андрю­ха жил так — он нико­го не тро­га­ет, да и его не тро­гай. Конеч­но, были дела, но меж­ду нами. Но что­бы я когда-нибудь к паца­нам, к не достаточно­лет­кам подо­шел либо кого из их на иглу поса­дил — нико­гда. Я сам на иглу сел не достаточно­лет­кой — и не желаю, что­бы паца­нов тро­га­ли. Не гово­ря уже о том, что­бы насиловать…

А здесь так полу­чи­лось, что этих как буд­то и я тоже… ну, не сам, а при мне же было. А совесть у меня все-же есть. И страш­но, не побо­юсь ска­зать, что страш­но. Если заме­здесь по тако­му делу, по таковой 100­тье, за совра­ще­ние не достаточно­лет­их, за паца­нов, то мне отту­да уже не вылез­ти. Не будут смот­реть, что я ни сном ни духом, что попал туда слу­чай­но, за кай­фом при­шел. Не 100­нут раз­би­рать­ся: если у чело­ве­ка две суди­мо­сти, то даль­ше идет автоматом…

Попка­ли мы в это дело с коре­шем моим — он сей­час в дур­до­ме — как обыч­но все попка­да­ют. Во всех дво­рах есть паца­ны постар­ше, помлад­ше. Были и в нашем дво­ре двое, кото­рые уже сде­ла­ли по ход­ке в зону. В не достаточно­лет­ку, само собой, но все рав­но — люди в авто­ри­те­те. Да в любом слу­чае для пят­на­дца­ти­лет­не­го огло­пища восем­на­дца­ти­лет­ний, упа­ко­ван­ный юноша будет авто­ри­те­том. А они дру­жи­ли уже совершенно со взрос­лы­ми, с круп­ня­ка­ми. В кни­гах еще пишут, что люди из зоны — в сапо­гах гар­мош­кой и с фик­сой на зубе. Это 100­рый понт, на него сей­час нико­го не возь­мешь. Нор­маль­ные были люди, нор­маль­но упа­ко­ван­ные. Даже по тем вре­ме­нам за про­100 так не одеть­ся было.

Ну дава­ли они нам раз-дру­гой пых­нуть «дурью», другими словами ана­ши под­ку­рить. Кореш мой с нее бал­дел слег­ка, а мне она как-то сра­зу не пошла. Сей­час-то я могу и с нее немно­го при­бал­деть, для нача­ла, а тогда, пом­ню, ни в какую. А ска­зать-то нель­зя, засме­ют. А не скро­ешь, навер­но, все на лице напи­са­но. Вот один из стар­ших и спра­ши­ва­ет: что, не нра­вит­ся? Да, гово­рю, что-то не в кайф. А он мне: давай тогда шир­нем­ся, ты уже боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­шой, а «дурь» — она толь­ко для не достаточно­ле­ток и для плановых.

Конеч­но, я был польщен. Мы зна­ли, что стар­шие ширя­ют­ся, но у нас ниче­го не было, а про­сить боя­лись. А здесь сами пред­ла­га­ют. Как я сей­час понимаю, тогда они вко­ло­ли нам «муль­ку», рас­твор на осно­ве эфед­ри­на. Это не сек­рет, не рецепт, это всем дав­но извест­но. И мне таковой кайф сра­зу лег на душу. А даль­ше — боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше. Дали попро­бо­вать наиболее слож­ный нар­ко­тик, тоже из химии, пер­вин­тин назы­ва­ет­ся, а по-наше­му — «винт». Он силь­но на пси­хи­ку давит, от него в хоть какой момент может кры­ша поехать. Я лич­но спать при «вин­те» не могу: толь­ко дрем­лю слег­ка, и наго­ва посто­ян­но в одну 100­ро­ну повер­ну­та: где еще взять?

«Винт» быва­ет раз­ный. Допу­стим, под рынок либо под мет­лу другими словами, под раз­го­вор, а по-наше­му — рынок. На хате, когда «винт» все уко­свиреп, рокот 100­ит: все друг дру­га пере­кри­ки­ва­ют, каж­дый про свое рас­ска­зы­ва­ет, хва­лит­ся, хохо­чет. В общем, цирк.

Есть «винт», кото­рый дей­ству­ет, слов­но кон­ский воз­бу­ди­тель. Хоть какой «винт» на это дело силь­но вли­я­ет, но есть таковой, кото­рый осо­бен­но. Есть «винт» дело­вой: сра­зу начи­на­ешь пла­ны стро­ить, как банк взять, как сорвать кас­су, как сле­ды заме­сти, как раз­вер­нуть капи­тал, коро­че, умнее тебя нет нико­го на све­те. Все дурочка­ки, а мен­ты — в особенности.

Есть «винт», кото­рый назы­ва­ет­ся «ками­кад­зе». Опосля него чув­ству­ешь себя так, что готов через сте­ну прой­ти, дом сво­ро­тить. Все мыш­цы набу­ха­ют кро­вью, в для тебя бурлит настолько­ко сил, что ты спо­со­бен в оди­ноч­ку рас­пра­вить­ся с хоть какой тол­пой. Ска­жут для тебя: «Фас!» — и ты бро­сишь­ся на любо­го и загры­зешь насмерть. Но ведь раз такое дело, могут отправить на что угод­но. Вот в чем сущность.

Нас, паца­нов, нико­го грызть, конеч­но, не посы­ла­ли. Но поти­хонь­ку под­во­ди­ли к уго­ну маши­ны. Как обыч­но гово­рят: да вы че, паца­ны, да все будет методом, при­го­ни­те на такую-то ули­цу и бро­си­те, а даль­ше не ваше дело, мы вас знать не зна­ем и созидать не виде­ли. Но в свое вре­мя полу­чи­те по несколь­ку сотен на руки. Тогда это были беше­ные денек­ги! Ну мы и ввя­за­лись. Стра­ха не было, ниче­го мы не боя­лись. И от храб­ро­сти лиш­ней, навер­но, вре­за­лись в столб. В общем, повя­за­ли нас — и в не достаточно­лет­ку на два года загремели.

А там, в не достаточно­лет­ке, я забо­лел, с желуд­ком что-то слу­чи­лось. И попал в сан­часть. Весьма мне там понра­ви­лось: белоснежную бул­ку с мас­лом дава­ли. Со мной рядом лежал один парень, на вид непри­мет­ный, но, как вышло, чрезвычайно ушлый. Ему про­пи­са­ли какую-то меди­цин­скую мазь, из кото­рой он там, в сан­ча­сти, ухит­рил­ся добыть эфед­рин и сде­лать «муль­ку». А для того, что­бы шир­нуть­ся, у него была игла и при­пря­та­на труб­ка от капельницы.

Мы с ним сошлись, как там гово­рят — скен­то­ва­лись. Даль­ше — боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше, при­спо­со­би­лись мы созодать, варить «винт». В каж­дой зоне есть шко­ла, в каж­дой шко­ле — хим­ка­би­нет. Все клю­чи — у деньке­валь­но­го. Деньке­валь­ный выно­сит нам реак­ти­вы какие нужно, и мы варим.

Так отси­дел я два года. Толь­ко ужаснее 100­ло, полу­чи­лось, что на зоне я еще плот­нее сел на иглу.

Через год опосля отсид­ки женил­ся. Нашлась одна девуш­ка, пове­ри­ла, сошлись мы с ней. А раз супруга­тый — уже по-дру­го­му смот­ришь на все. То нужно, се, 5-ое и деся­тое. А ты — голяк голя­ком, ниче­го у тебя за душой нет, кро­ме мате­ри. А она ничем для тебя посодействовать не может, в смыс­ле средств. Коро­че, решил я навер­стать упу­щен­ное, сра­зу стать бога­тым, что­бы выгля­деть не ужаснее дру­гих. Начал двигаться на кра­жу. И попал­ся. Кра­жа-то пустя­ко­вая, но дали круп­но, 5 лет, учи­ты­вая, что я уже не пер­вый раз поку­ша­юсь на чужое имущество.

Весь срок я не отбыл, но отси­дел мно­го. Раз­ные нар­ко­ти­ки пере­про­бо­вал и все рав­но оста­но­вил­ся на «вин­те». Я уже при­вык к нему, он дешев­ле был, ну и важ­но то, что я сам умел варить. А то, что от него чело­век доволь­но быст­ро иди­о­том 100­но­вит­ся, я знал, но не думал (или производил размышления). В наго­ву не брал. Там одна идея была, в наго­ве: достать, добыть. Где бра­ли? Ну в зоне, тем наиболее во взрос­лой зоне, тыся­чи путей и тыся­чи постав­щи­ков. А что каса­ет­ся «вин­та», то путь изве­стенок: шко­ла, химкабинет.

Толь­ко я сел, обвык­ся в зоне, через несколь­ко меся­цев при­хо­дит пись­мо: доч­ка роди­лась. Дескать, сейчас уже вдво­ем ожидают меня. И я, когда вышел, зарок отдал: ни в какие такие дела не встре­вать. Устро­ил­ся рабо­тать, все методом, на зоне спе­ци­аль­ность дали: пилить-стро­гать, паять-кле­пать. А от «вин­та» отвык­нуть не могу. Тянет и тянет, не чело­век я без него. Хоть сам делай, хоть гото­вый поку­пай, а достань, дай! Как буд­то во мне кто-то посиживает и тре­бу­ет, коман­ду­ет: дай и все!

И сам я уже пони­маю, что даль­ше так жить нель­зя. Мне с супругой нужно быть, с доч­кой возить­ся, таковой чело­век забав­ный полу­чил­ся, а у меня нет ни вре­ме­ни, ни сил, ни воз­мож­но­сти занять­ся ими. Мозг (центральный отдел нервной системы животных, обычно расположенный в головном отделе тела и представляющий собой компактное скопление нервных клеток и их отростков) свер­лит одна идея: най­ти, достать, уко­лоть­ся. А ведь его нужно най­ти, сва­рить, он же сам к для тебя не при­дет. Меня это угне­та­ет, так угне­та­ет, что я не могу быть с супругой и дочкой.

У меня тут, на воле, дру­зей, как ока­за­лось, нет, не успел заве­сти. Один толь­ко кореш мой, тот, с кото­рым мы на угоне попка­лись еще не достаточно­лет­ка­ми. Он опосля того жил спо­кой­но, пома­лень­ку поку­ри­вал. И вот недав­но, опосля сро­ка вто­ро­го, сижу я с ним в бесед­ке, в пар­ке, а он гово­рит: дай, я тоже попро­бую шир­нуть­ся. И тре­бу­ет таковой же дозы, какую я для себя при­го­то­вил. А это мно­го, для меня годит­ся, но у нович­ка может кры­ша поехать. Вооб­ще, «винт» таковая вещь: чуток пере­до­зняк — и кры­ша поедет. Я ему объ­яс­няю, что к чему, а он упер­ся, ни в какую. Дай и дай!

Ну дали ему настолько­ко же, мы же не вдво­ем были, несколь­ко чело­век, дума­ем: помо­жем, если что. А он через 5 минут залез на кры­шу бесед­ки и начал речи тол­кать. Как буд­то он на митин­ге, ему кажет­ся, что тут тыся­чи людей собра­лись, все его слу­ша­ют, а он их при­зы­ва­ет куда-то. Ну что может чело­век под кай­фом база­рить? Вооб­ще непо­нят­но что! Мы дума­ли: сей­час прой­дет. А он кри­чит и кри­чит. Это как ска­зать по-наше­му: под митинг кры­ша поехала?

Коро­че, отвез­ли его в дур­дом. Полу­чи­лось, что сво­е­го един­ствен­но­го коре­ша я сво­и­ми же рука­ми загнал в пси­хуш­ку. Вот какая у нас быва­ет судь­ба, какие повороты.

А я, зна­чит, остал­ся один. Туда-сюда, то с одной ком­па­ни­ей, то с дру­гой. У нас ведь посто­ян­ных нет, пере­ме­ши­ва­ем­ся. Так и попал в одну груп­пу — к мате­рым. Меня они не то что­бы ува­жа­ли, но счи­та­ли за сво­е­го: все-же две ход­ки в зону. А я ими не инте­ре­со­вал­ся, чем они зани­ма­ют­ся. Но по все­му вид­но, что вол­ки, все про­шед­шие, все уме­ю­щие, коро­че — солид­ные. Средств там никто не счи­та­ет, кайф все­гда в неогра­ни­чен­ных если­че­ствах, никто не нажимает­ся и себя не стес­ня­ет. Таковая компания…

И вот одна­жды они при­ве­ли на хату 2-ух паца­нов лет три­на­дца­ти-четыр­на­дца­ти, шир­ну­ли и 100­ли под­ка­ты­вать­ся, раз­го­во­ры зате­вать, огла­жи­вать. Там были не толь­ко урки, да и люди с воли, нико­гда в зоне не бывав­шие. Гра­мот­ные. Но дол­жен ска­зать, что и отту­да, из зоны, при­хо­дят люди, на все темы под­ко­ван­ные, о чем хочешь могут база­рить. И заво­дят они с паца­на­ми раз­го­вор о гомо­се­ках, о гомо­сек­су­а­лиз­ме вооб­ще. Дескать, брось­те, паца­ны, это все ком­му­ни­сти­че­ская про­па­ган­да, другими словами понт, на Запа­де кто как желает, тот так и живет, там пре­сле­до­ва­ние гомо­се­ков счи­та­ет­ся нару­ше­ни­ем прав чело­ве­ка — и все такое… Назы­ва­ют име­на каких-либо зна­ме­ни­то­стей запад­ных, гомо­се­ков, зна­чит. А под «вин­том» это все вну­ша­ет­ся, хоть сра­зу, хоть посте­пен­но. Да вооб­ще, с чело­ве­ком, кото­ро­му вко­ло­ли «винт», мож­но созодать что угод­но. Что хочешь, то и лепи. Пла­сти­лин. Я гово­рю: пла­сти­лин. Отвечаю.

Вспом­нил я с утра про паца­нов и думаю: нет, туда я боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше не пой­ду, не желаю такую под­ля­ну созидать. И что же это все-таки за люди такие, не понимаю.

Не поду­май­те, что я таковой нежен­ка. Вся­ко­го пови­отдал, и этих тоже, «опу­щен­ных». У нас на зоне их две­на­дцать штук было, зва­ли «пету­ха­ми», 100­ять и посиживать рядом с ними счи­та­лось западло.

«Опус­ка­ли» там по-раз­но­му. Ну, напри­мер, заго­ня­ли в дол­го­вой тупик. Допу­стим, раз­ре­ша­ют там играться в нар­ды. Вот игра­ют с ним на чего-нибудть. Раз за разом про­иг­рыш рас­тет, рас­тет, а позже, когда дой­дет до выс­шей точ­ки, ему гово­рят: ну что, с тебя нужно получать…

Но там была зона, взрос­лые люди. Свои зако­ны: не будь сла­бым, не будь лопу­хом. Но что­бы на воле на это дело не достаточно­ле­ток под­во­дить под иглой?!

А жизнь изме­ни­лась. Даже за то вре­мя, что я на зоне про­был. Сейчас паца­нов педи­ка­ми дела­ют спе­ци­аль­но, с каж­дым годом на этот продукт все боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше спроса.

Вот я и ска­зал для себя: боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)­ше туда ни ногой.

И не прогуливался. Про­шло пол­то­ры неде­ли при­мер­но, и вдруг на ули­це встре­чаю одно­го мужи­ка из той ком­па­нии. Гово­рит: ты что не захо­дишь, мы как раз све­же­го заго­то­ви­ли! А у меня в эти деньки ниче­го не было: ни средств, ни «вин­та», прогуливался уже как чум­ной. Как здесь не согла­сить­ся. Толь­ко вма­зал­ся, дождал­ся наступ­ле­ния кай­фа, при­хо­да — по-наше­му, появ­ля­ют­ся эти паца­ны. Как я сообразил, их всю неде­лю под­во­ди­ли, гото­ви­ли раз­го­во­ра­ми вся­ки­ми на данную тему, обха­жи­ва­ли, огла­жи­ва­ли. А на этого­денька как раз назна­чи­ли исполь­зо­вать в очко, как там гово­рят. Все на моих гла­зах было. Под раз­го­во­ры эти вко­ло­ли им «винт», дожда­лись при­хо­да, раз­де­ли и 100­ли наси­ло­вать, исполь­зо­вать. А я… я не понимаю, что я там делал: база­рил, база­рил что-то, лицезрел, что тво­рит­ся, а сдви­нуть­ся с места не мог, либо меня дер­жа­ли — не пом­ню уже.

И вот с того времени у меня поеха­ла кры­ша. Не в том смыс­ле, что поеха­ла, а в том, что навяз­чи­вая мысль, либо как там — навяз­чи­вое виде­ние. Ах так. Закрою гла­за — и вижу паца­нов этих несчаст­ных. Хоть уда­вись, хоть лупи­ся наго­вой о стенок­ку. Ну есть у меня совесть либо нет?! Есть! Я все-же человек…

Коро­че, с того денька я пере­стал колоть­ся. С рабо­ты сра­зу бегу к супруге и к доч­ке, что­бы не одно­му быть. А мозг-то тре­бу­ет: дай! Осо­бен­но ночкой страш­но: каж­дую ночь (то есть темное время суток) снит­ся, что достал рас­твор и вво­дишь, мед­лен­но вво­дишь рас­твор в вену и ложишь­ся, закры­ва­ешь гла­за и ожидаешь: сей­час при­ход нач­нет­ся… И здесь все­гда про­сы­па­юсь, и так 100­но­вит­ся… скуч­но, что хоть сре­ди ночи беги и доста­вай. Тяже­ло, что там гово­рить, тяжко.

Супруга и теща мне сно­твор­но­го мно­го доста­ли. Что­бы спал как уби­тый, без вся­ких снов. В отключ­ке. Пока вро­де помо­га­ет. Дер­жусь. А у меня выхо­да нет. Я понимаю: если сно­ва нач­ну колоть­ся, то может кры­ша поехать, нач­нут­ся глю­ки с теми паца­на­ми три­на­дца­ти­лет­ни­ми, кото­рых наси­ло­ва­ли. Они мне и так все вре­мя мере­щат­ся, перед гла­за­ми 100­ят, без вся­ко­го «вин­та». Как они даль­ше жить будут?

Хва­тит!

Все. Хва­тит.

И про­сти­те меня за то, что вылил на стра­ни­цы настолько­ко гря­зи, ужа­сов и мер­зо­стей. Но я не выби­рал, не под­го­нял фак­ты. Все тут рас­ска­зан­ное — обы­ден­ность. Прав­да, о кото­рой, к сожа­ле­нию, зна­ют немногие.

Вся неудача в том, что не зна­ют маль­чиш­ки и дев­чон­ки. Затя­ги­ва­ясь пер­вой сига­ре­той с ана­шой, они и не пред­став­ля­ют, какая судь­ба им уже уго­то­ва­на. И когда им пред­ла­га­ют первую затяж­ку и пер­вый укол, — практически все­гда согла­ша­ют­ся. Пото­му что прак­ти­че­ски бес­по­мощ­ны перед тем, что назы­ва­ет­ся тер­рор сре­ды… И трид­цать, и 40 годов назад маль­чиш­ки про­бо­ва­ли, что такое нар­ко­тик. Но тогда не достаточно­лет­их ана­ши­стов их же сверст­ни­ки в откры­тую назы­ва­ли при­дур­ка­ми. Сей­час же шка­ла дво­ро­во­го пре­сти­жа пере­вер­ну­лась с ног на наго­ву. И тех, кто не курит мари­ху­а­ну, счи­та­ют сла­ба­ка­ми, тру­са­ми и вооб­ще — изго­я­ми. Как усто­ять четыр­на­дца­ти­лет­не­му чело­ве­ку перед таковым напором,

какие силы нужно иметь, что­бы напе­ре­кор обще­му мне­нию ска­зать — нет. А ведь во дво­ре он — живет, это его мир, его соци­аль­ная ниша.

Да что там дво­ры — опосля выхо­да глав кни­ги в жур­на­лах и газе­тах я полу­чил несколь­ко писем от сту­ден­тов, в основ­ном из гума­ни­тар­ных инсти­ту­тов и факуль­те­тов. Ребя­та писа­ли, что про­чи­тан­ная прав­да о той жиз­ни посодействовал­ла им удер­нажимать­ся. А они уже были гото­вы попро­бо­вать, пото­му что усто­ять чрезвычайно труд­но. Ведь сей­час там, в уни­вер­си­тет­ских кори­до­рах, при­част­ность к нар­ко­ти­че­ской тусов­ке воз­во­дит­ся уже в ранг неко­е­го ари­100­кра­тиз­ма, в образ жиз­ни «белоснежных людей».

И что­бы усто­ять, нужно знать.

Для того я и напи­сал кни­гу, что­бы под­рост­ки знали.

Пусть зна­ют, что в том мире они 100­нут про­сто-напро­100 под­стил­ка­ми и будут зави­сеть от при­хо­ти любо­го гряз­но­го подон­ка. И вроде бы сей­час, будучи нор­маль­ны­ми людь­ми, они не кипе­ли и не воз­му­ща­лись даже при мыс­ли о подоб­ном уни­же­нии, а в нар­ко­ман­ском суще­ство­ва­нии все — сми­ря­ют­ся, а точ­нее — уже не заме­ча­ют. Пото­му что это у нас, в нашей жиз­ни, есть сло­ва и 100­я­щие за ними поня­тия, смыс­лы: уни­же­ние либо воз­вы­ше­ние, под­лость либо бла­го­род­ство, храб­рость либо тру­сость… А там — ни слов таковых, ни поня­тий про­сто-напро­100 не суще­ству­ет. По уче­но­му гово­ря, это назы­ва­ет­ся мораль­ной и пси­хо­ло­ги­че­ской дегра­да­ци­ей лич­но­сти. А по-про­100­му — деби­ли­за­ци­ей. Либо — ско­ти­ни­за­ци­ей. Как угодно…

Пусть зна­ют.

В отро­че­ские годы, в юно­сти глав­ные чер­ты харак­те­ра — само­лю­бие, гор­дость, обострен­ное ощу­ще­ние цен­но­сти сво­ей лич­но­сти, значимости.

Пусть зна­ют, что в мире нар­ко­ма­нии о этом при­дет­ся запамятовать сра­зу и навечно.

Пусть все знают.

И — выбирают.

Примечания

[1] Тут и дальше вез­де мои герои нередко упо­треб­ля­ют это сло­во и жар­гон­ное про­из­вод­ное от него — «винт». На самом же деле пре­па­рат пра­виль­но назы­ва­ет­ся— первитин.