На сон грядущим. Беседы прот. Андрея Ткачева О умении жить тут и на данный момент
“Мы живём либо готовимся жить?” — вот вопросец, который нередко задаёт один мой хороший знакомый. Вопросец весьма умный. А вы знаете, что в математике правильно сформулированная задача — это половина правильного ответа. Итак, мы живём либо готовимся жить?
Иногда мы готовимся жить и не живём, потому что, знаете, школьник долгие годы сидения за партой всё клиноктает о том деньке, когда он покинет эту парту ненавистную и наконец вступит во взрослую жизнь. И благодаря переносу мыслей в будущее он упускает многое во времена сидения за партой, и это позже уже не голонишь. Так, например, человек лежащий в боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)нице всеми мыслями стремится туда, за боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)ничные стены и желает быстрее выписаться.
Он думает, что там жизнь, что тут он не живёт сейчас, временно вылечивается, а жить будет когда выйдет из боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)ницы. Думаю, что многое теряет, потому что и это время, которое он проводит в боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)нице, это тоже жизнь со своим опытом, со своими плюсами и минусами, и из этого опыта можно вынести немалое сокровище.
Это касается всех. Мы всё время куда-то стремимся, о чём-то думаем, что будет позже, вроде бы предпосылаем идея в будущее, думая что там жизнь, а тут подготовка к жизни. Это весьма важно. Мы можем всю жизнь прожить в ожидании жизни, и позже окажется, что мы и не жили совсем, а чего-то хотели, к чему-то стремились. Мы как чеховские герои, клиноктательно смотрящие в небо, говорящие, что мы поживём, поживём и увидим небо в алмазах и услышим Ангелов поющих. Как будто вот тут и сейчас это не жизнь.
А на самом-то деле жизнь это тут и сейчас, ибо прошлое уже миновало и окаменело и 100ло историей, а будущее ещё не подарено. Учиться жить тут и сейчас — это великая наука. И, как нередко это бывает, лучшим учителем бывают скорби и неприятности. Учит молитве скорбь боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение)ше всех других учителей. Когда Божьим сверлом просверливается сердце, человек начинает выть. Из него открываются фонтаны {живых} слов, он начинает выть на Небо. Эти крики его бывают искренны, честны и до Бога доходны. Учит нас жить скорбь, потому что мы не можем знать вкуса хлеба, когда едим хлеб каждый денек. Не можем знать, что такое свобону и запах свободы, пока мы не были лишены свободы насильно — служба в армии, кратковременное заключение, не понимаю, что там ещё…
Для того, чтобы поговорить на данную тему дальше, о том живём мы сейчас либо готовимся жить, я возьму в помощь Фёдора Михайловича Достоевского, Царство ему Небесное. Лично для меня это самый великий писатель, во всей мировой литературе. Фёдор Михайлович Достоевский в своей жизни претерпел многое. Но было нечто такое, что не каждому даётся, а именно — приготовление к смерти и позже внезапное помилование.
По делу о петрашевцах он был осуждён на смертную казнь и был приговорён к расстрелу… Они были выстроены на плацу Петропавловской крепости, им были надеты белоснежные балахоны на нагову, уже забили барабаны, уже был зачитан осуждающий документ… Позже балахоны были сняты, барабаны пере100ли лупить и был прочитан другой документ, который высочайшим повелением заменял смертную казнь на тюремное заключение.
Достоевский на самом деле пережил погибель, он уже погиб. Позже он это описывал в своих романах, в частности, в романе “Идиот” он пишет о этом. Благодаря этому опыту умирания жизнь для него 100ла в те минуты пронзительно прекрасной. Он пишет о том, что по три человека (вкладывает князю Мышкину в уста этот рассказ о человеке, который готовился к смерти) их выводили под расстрел. Он был по счёту восьмым. Это значило, что ему нужно было ещё пожить минут 5.
“Невдалеке была церковь, и вершина собора с позолоченною крышей сверкала на ярчайшем солнце. Он помнил, что кошмарно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от неё сверкавшие; оторваться не мог от лучей; ему казалось, что эти лучи — его новенькая природа, что он через три минуты как-нибудь сольётся с ними… Неизвестность и отвращение от этого нового, которое будет и сейчас наступит, были кошмарны; но ничего не было для него в это время тяжелее, как беспрерывная идея: «Что, если б не умирать! Что, если б воротить жизнь, — какая бесконечность! И всё это было бы моё! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял, каждую бы минуту счётом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил!». Эта идея у него наконец в такую злобу переродилась, что ему уж хотелось, чтобы его поскорей застрелили”.
Мышкин “рассказывал” о том, что пережил сам писатель… Собственно писатель устами своего героя рассказывает собственный внутренний опыт. Если б сейчас пожить? Если б всё вернуть обратно? Каждую секунду я бы жил полной, настоящей, внимательной, полноцветной жизнью. Уж ничего бы не растерял!
Кажется, в романе “Преступление и наказание” он тоже пишет примерно подобное, говоря, что человек так цепляется за жизнь, так желает жить, и он для жизни сотворен, а не для смерти. Что если б ему (другими словами писатель фантазирует) отдать возможность либо покончить жизнь либо жить на маленьком пятачке земли спиной к отвесной скале, а внизу была бы пропасть, что и дна не видно — на ветру серди туч носящихся, в ужасе прилепившись спиной к стенке, человек согласится жить целую вечность. Только только бы ему не умирать. И говорит Достоевский в “Преступлении и наказании”, что подлец опосля этого человек, но подлец и тот, кто его подлецом за это именует.
Жажда жизни в человеке действительно весьма велика и глубока. Нам нужно без расстрелов и повешаний быть внимательнее к жизни, замечать её, потому что добровольно мы лишаем себя и вкуса, и цвета, и запаха, и глубины, и тонкости, и широты из-за того, что как-то всё не живём мы тут, не находимся там, где находится наше тело. Как говорили греки: упускаем идея из-под кожи. А человеку нужно забраться именно под собственную кожу, чтобы жить тут и созидать то, что на тебя глядит.
Наконец, в том же романе “Идиот” он пишет о том, что желал бы я посмотреть на одну картину (говорит Мышкин), на которой изображено лицо человека только-только сейчас вот взошедшего на эшафот, которого сейчас положат под ножик гильотины.
“Мне кажется, он наверное задумывался бы дорогой, когда шёл, на эту казнь: «Еще долго, еще жить три улицы остается; вот эту пропищу, позже еще та останется, позже еще та, где булочник направо… еще когда-то доедем до булочника!». Кругом люд, вопль, шум, 10 тыщ лиц, 10 тыщ глаз, — все это нужно перенести, а главное, идея: «Вот их 10 тыщ, а их никого не казнят, а меня-то казнят!». И так дальше.
Кстати говоря, Энштейн, тот который Альберт, который является творцом общей теории относительности, говорил, что несколько страниц из любого романа Достоевского ему наиболее полезны и приятны, нежели неважно какая новейшая книга по математике либо физике, другими словами специальная литература, по которой он занимался и был гениально одарён.
Так что 100ит читать хорошую литературу, 100ит учиться у людей думавших глубоко, чтобы и мы приоретали некоторый углублённый взор на вещи и не только котовились к чему-то в будущем, но умели жить тут и сейчас. Обучиться этому чрезвычайно важно, чтобы не прожить жизнь даром. Вот та идея, которую я этогоденька в передаче Фёдора Михайловича Достоевского через меня к для вас, желал поделиться с вами, браться и сестры. Это был роман Фёдора Михайловича Достоевского “Идиот”. Кстати, недавно прекрасно экранизирован.
До скорой встречи, доброй ночи, Ангела Хранителя!