В 2020-м году на памятных мероприятиях по случаю годовщины освобождения концлагеря Аушвиц-Биркенау в Освенциме выступил его прошлый арестант Мариан Турский. 93-летний польский журналист и историк еврейского происхождения отметил, что люди живут по 10 заповедям, но на фоне зверств нацистов и событий Холокоста возникла и одиннадцатая: «Не будь флегмантичным».
Вот полный текст его речи:
«Почетаемые собравшиеся, друзья, я один из тех еще {живых} и немногих, кто был в этом месте практически до крайней минутки перед освобождением. 18 января началась моя так именуемая эвакуация из лагеря Аушвиц, которая через 6 с половиной дней оказалась маршем погибели для наиболее половины моих сокамерников. Мы были совместно в колонне из 600 человек. По всей вероятности, я не доживу до последующего юбилея. Таковы законы жизни.
Потому, простите меня за то, что в моей речи будет много трогательных вещей.
Вот, что я желал бы сказать, до этого всего, моей дочери, моей внучке, которой я признателен, что она тут, в зале, моему внуку: идет речь о тех, кто является ровесниками моей дочери, моих внуков, и, как следует, новеньким поколением, в особенности самые младшие.
Когда началась глобальная война, я был ребенком. Мой отец был бойцом и был тяжело ранен в легкие. Это была драма для нашей семьи. Моя мама приехала с польско-литовско-белорусской границы, там армии останавливались, там всюду грабили, насиловали, сжигали деревни, чтоб ничего не бросить тем, кто придет опосля их. И потому можно сказать, что я знал из первых уст, от отца и от мамы, что такое война. Но тем не наименее, хотя тогда прошло всего 20 либо 25 лет, это чудилось таковым же дальним, как польские восстания XIX века, как Французская революция.
Когда я сейчас встречаюсь с молодежью, я понимаю, что спустя 75 лет они кажутся незначительно утомленными данной нам темой: и войны, и Холокоста, и Шоа (политика нацистов середины XX века по планомерному уничтожению еврее, — ред.), и геноцида. Я понимаю их. Потому я обещаю для вас, юные люди, что не буду говорить для вас о собственных страданиях. Я не буду говорить для вас о моем опыте, о моих 2-ух маршах погибели, о том, как я окончил войну с весом 32 килограмма, на грани истощения и погибели. Я не буду говорить о том, что было худшим, другими словами о катастрофы расставания с близкими, когда опосля отбора вы догадываетесь, что их ожидает. Нет, я не буду о этом гласить. Я желаю с поколением моей дочери и поколением моих внуков побеседовать о вас самих.
Я вижу, что с нами президент Австрии Александр Ван дер Беллен. Помните, государь президент, когда вы воспринимали меня и управление Интернационального Освенцимского комитета, когда мы гласили о тех временах. В некий момент вы употребляли такую формулировку: «Освенцим ist nicht vom Himmel gefallen». Освенцим не свалился с неба. Можно сказать, как это у нас молвят: тривиальная очевидность.
Естественно, он не свалился с неба. Это может показаться обыденным утверждением, но есть в этом глубочайший и весьма принципиальный для осознания смысл. Перенесемся на некое время идеями, воображением в начало 30-х годов в Берлин. Мы находимся практически в центре городка. Район именуется Bayerisches Viertel, Баварский район. Три остановки от Кудамма, зоопарка. Там, где сейчас находится станция метро, Bayerischer Park — Парк Баварский. И вот в один прекрасный момент в эти ранешние 30-е годы на скамьях возникает надпись: «Евреям недозволено садиться на эти скамьи». Можно сказать: неприятно, несправедливо, это не нормально, но ведь вокруг столько скамеек, можно посидеть где-нибудь в другом месте, ничего ужасного.
Это был район, населенный германской интеллигенцией еврейского происхождения. Там жили Альберт Эйнштейн, нобелевский лауреат Нелли Закс, промышленник, политик, министр зарубежных дел Вальтер Ратенау. Позже в бассейне возникла надпись: «Евреям запрещен вход в этот бассейн». Можно опять сказать: это неприятно, но в Берлине есть столько мест, где можно купаться, столько озер, каналов, практически Венеция, так что можно кое-где в другом месте. При всем этом кое-где возникает надпись: «Евреям недозволено принадлежать к германским вокальным союзам». Ну и что? Они желают петь, музицировать, пусть соберутся раздельно, будут петь. Потом возникает надпись и приказ: «Еврейским, неарийским детям недозволено играться с германскими, арийскими детками». Будут играться сами. И здесь возникает надпись: «Евреям мы продаем хлеб и продукты питания лишь опосля 17 часов». Это уже неувязка, поэтому что меньше выбор, но, в конце концов, опосля 17:00 тоже можно созодать покупки.
Внимание, внимание, мы начинаем жить с идеей, что можно исключить кого-либо, что можно стигматизировать кого-либо, что можно отчуждать кого-либо. И так, медлительно, равномерно, денек за деньком люди начинают с сиим жить — и жертвы, и палачи, и очевидцы, те, кого мы называем bystanders, начинают привыкать к мысли и к идее, что это меньшинство, к которому принадлежит Эйнштейн, Нелли Закс, Генрих Гейне, Мендельсон, другое, что оно быть может вытолкнуто из общества, что это люди чужие, что это люди, которые разносят бактерии, эпидемии. Это уже жутко, небезопасно. Это начало того, что через минутку может произойти.
Тогдашняя власть, с одной стороны, вела хитрецкую политику, поэтому что, к примеру, делала требования рабочих. 1 мая в Германии никогда не отмечали — они, пожалуйста. В выходной денек они вводят Kraft durch Freude («Сила через удовлетворенность» — в нацистской Германии политическая организация, занимавшаяся вопросцами организации досуга населения, — ред.). Итак, элемент рабочего отдыха. Они могут преодолевать безработицу, могут играться на государственном достоинстве: «Германия, вознесись от стыда Версальского. Возврати свою гордость». И в то же время эта власть лицезреет, что людей так медлительно обхватывает безразличие. Перестают реагировать на зло. И тогда власть может для себя дозволить предстоящее убыстрение процесса зла.
А далее идет уже против воли, и так: запрет принимать евреев на работу, запрет эмиграции. А позже последует стремительная отправка в гетто: в Ригу, в Каунас, в мое гетто, в Лодзинское гетто — Лицманштадт. Откуда большая часть будет позже отправлено в «Кулмхоф», в Хелмне, где будет убито газом в грузовых карах, а другие отправятся в Аушвиц, где будут удушены насмерть «Циклоном Б» в современных газовых камерах. И здесь применимо то, что произнес государь президент: «Аушвиц не свалился вдруг с неба». Аушвиц протоптан малеханькими шажками, приближался, пока не случилось то, что вышло тут.
Моя дочь, моя внучка, сверстники моей дочери, сверстники моей внучки — вы, возможно, не понимаете Примо Леви. Примо Леви был одним из самых узнаваемых узников этого лагеря. Примо Леви в один прекрасный момент произнес: «Это вышло, а означает, что это может произойти. Означает, может случиться всюду, на всей земле».
Я поделюсь с вами одним личным воспоминанием: в 65-м году я был на стипендии в Соединенных Штатах Америки, и тогда был пик битвы за права человека, штатские права, права афро-американского населения. Я имел честь участвовать в марше с Мартином Лютером Кингом. И тогда люди, узнавшие, что я был в Аушвице, спрашивали меня: «Как вы думаете, это, наверняка, лишь в Германии такое могло произойти? Может ли случится кое-где еще?». И я им произнес: «Это может случиться у вас. Если вы нарушаете штатские права, если вы недооцениваете права меньшинств, если вы их ликвидируете. Если нарушается закон, как это делали в Сельме, то это может произойти». Что созодать? Вы сами, я им гласил, если можете защитить Конституцию, ваши права, ваш демократический порядок, отстаивая права меньшинств — можете одолеть.
Мы в Европе в основном исходим из иудейско-христианской традиции. И верующие, и неверующие принимают в качестве собственного цивилизационного канона 10 заповедей. Мой друг, президент Интернационального Освенцимского комитета Роман Кент, выступавший на этом месте 5 годов назад во время предшествующего юбилея, не мог сейчас прилететь сюда. Он вымыслил 11-ю заповедь, которая является опытом Шоа, Холокоста, страшной эры презрения. Звучит так: не будь флегмантичным.
И это то, что я желал бы сказать собственной дочери, это то, что я желал бы сказать своим внукам. Сверстникам моей дочери, моим внукам, где бы они ни жили: в Польше, в Израиле, в Америке, в Западной Европе, в Восточной Европе. Это весьма принципиально.
Не будьте флегмантичны, если видите историческую ересь. Не будьте флегмантичны, когда видите, что прошедшее подтягивают под текущие потребности политиков. Не будьте флегмантичны, когда какое-либо меньшинство подвергается дискриминации. Сущность демократии в том, что большая часть правит, но демократия в том, что права меньшинств должны быть защищены. Не будьте флегмантичны, когда какая-либо власть нарушает принятые нормы. Будьте верны заповеди. Одиннадцатая заповедь: не будь флегмантичным.
Поэтому что если будете, то даже не оглянетесь, как на вас, на ваших потомков, какой-либо Аушвиц нежданно свалится с неба».
По материалам: Избранное