Это детки, с приходом которых в нашу жизнь все изменяется. Да, они приносят много боли (переживание, связанное с истинным или потенциальным повреждением ткани), высасывают весь ресурс, открывают наши теневые стороны… Но все детки — это благословение. А те, что приходят брать — в особенности. Почему? Разъясняет okean_v_butylke:
Есть детки, которые приходят давать, а есть те, что приходят брать.
О первых предки при любом комфортном случае молвят, что их ребенок солнце, осветившее всю нашу семью, с ним жизнь стала светлее, он принес удовлетворенность и любовь в наш дом, он благословил нас своим светом. Про их время от времени молвят как о тех, кто как будто бы хоть и малыш совершенно, но уже небольшой Будда, мудрейшая, нескончаемая душа, как будто «он старше всех нас».
Они не требуют многого, они чрезвычайно обыкновенные, легкие, и даже трудности с ними проживаются, как будто с дуновением попутного ветра. С самого начала собственного пути они выстилают все новеньким благополучием, фортуной, подходящими переменами в семье и в вещественной сфере, рождение таковых деток поднимает мою женскую самость, воспитание (целенаправленное формирование личности в целях подготовки её к участию в общественной и культурной жизни) — не воспаляет мой родительский нерв (составная часть нервной системы; покрытая оболочкой структура, состоящая из пучка нервных волокон) вины.
А о вторых молвят что-то совершенно другое. Во-1-х, о их практически не молвят, поэтому что непонятно как. Все мысли о таковых детях социально чрезвычайно табуированны, самой для себя в их признаваться ай как трудно, но если решаются шепотом — кому-то, в неопасной обстановке кабинета психолога, близкой подруге, в отчаянии — то это звучит емко: «Если бы тебя не было, то все было бы по другому, лучше».
Кажется, что все в этих детях не так, как обязано быть у обычных деток, кажется, что они пришли все силы высасывать и ничего не отдавать взамен. С ними почти все рушится, с ними приходит много боли (переживание, связанное с истинным или потенциальным повреждением ткани). Начиная с беременности, которая оказывается совсем не о розовых пони, лепестках роз, безмятежных прогулках с супругом под ручку и совместном семейном ожидании. Это период твердого истязания телом — души. Это беременности, фоном которых повсевременно являются волнения, ужасы, отчаяние, вялость, злоба, одиночество.
Роды таковых деток — опустошают меня, выказывают что-то такое, что я длительно желаю развидеть, поэтому что не в состоянии примерить их на себя — как о для себя, и тогда становится проще считать — что они о ребенке, к которому я чувствую меньше и меньше. Этот ребенок приносит настолько не мало боли (переживание, связанное с истинным или потенциальным повреждением ткани), что желая закрыться от боли (переживание, связанное с истинным или потенциальным повреждением ткани), мы закрываемся и от него, назначая его в данной для нас боли (переживание, связанное с истинным или потенциальным повреждением ткани) — козлом отпущения.
Понимаете, кто таковой козел отпущения с архитипической точки зрения? Это звериное, которое приносилось в жертву богам, чтоб оно искупило все грехи общества. То есть на него символически вешалась коллективная вина, вся плохость всех. Так и с таковым ребенком.
У нас была бы безупречная семья, если бы не он. Я была бы безупречная мать перед самой собой, если бы не мое родительство им (ведь с иными детками я не плохая!). У меня бы совершенно был бы построен денек, неделька, если бы не его поведение. У нас с супругом были бы отличные дела, если бы не этот ребенок.
Это таковой ребенок — который кажется… наказанием. В отчаянии мать задает вопросец: «За что мне он?» либо мягче — «Почему?» Но фишка-то вся в том, что все детки — благословение. Поэтому что жизнь — это благословение и любовь в чистом виде. Если брать это за теорему, то начинается самый реальный труд души.
Самое тяжелое — это развернуться лицом к этому ребенку, к Богу снутри него, который гласит с нами. Это допустить, что этот ребенок — тоже пришел давать, но лишь это дар — не на ладошке, не благословение ресурсом, а сила, рожденная из боли (переживание, связанное с истинным или потенциальным повреждением ткани), любовь, закованная в травмах. Конкретно такие детки подарком своим несут не активную, на солнечной стороне — жизнь, удовлетворенность, а теневую, заблокированную в нашей боли (переживание, связанное с истинным или потенциальным повреждением ткани).
Они как будто подрывают все сокрытое, сдирают маски, провоцируют на конфигурации, снимают защиты, они обнаруживают сокрытое, выводя на свет — потаенное, куда я, либо вся моя семья не собирались глядеть — такая грязюка, заметенная под коврик, такие скелеты в шкафу.
Эти детки делают самую ужасную ломку — круша наш перфекционизм, хорошесть на верно выполненных критериях, делая нас уязвимыми — или правда возлюбленными и принятыми — собой и иными, или нет.
И тогда — не беременность им повинна, что я чувствую себя таковой одинокой и немощной, а я обнаруживаю горькую, издавна известную мне правду, в которой чрезвычайно напрасно — что любовь моих родителей ко мне очень и очень условна. Что свекры — не очень и считают меня собственной, родной. Что супруг — находится еще в чрезвычайно незрелой фазе, все еще чрезвычайно привязан к маме, и не в силах хлопотать обо мне всеполноценно, он сам — ребенок.
И тогда роды — оказываются бескомпромиссно о моем неумении ставить границы, выбирать вправду необходимое, а не из вежливости и ужаса оскорбить чужих людей.
Тогда поведение этого несносного малыша — оказывается обо мне, малеханькой, раненой, которой не давали быть таковой, а он — вон что для себя дозволяет! Если открыть душу навстречу этому ребенку — то дорога, сближающая вас, будет как тающая по весне — полная ручьев, пахнущая землей, сносящая все былое, мертвое, и много-много-много воды — будет нужно, чтоб ступить на твердую опору — контакт.
Благословение этих деток — в труде души, в том вызове на взросление и исцеление, который они нам кидают.
Смелость и мужество душ их не понимает границ, щедрость их любви к нам и доверие в уязвимости — сродни Иисусу, ведь этот ребенок подставляет вторую щеку, когда мы бьем его — на самом деле, либо морально — отвергая.
Такие детки — кажутся слабенькими, и в их вправду куда больше детского, чем у деток «солнечных» — «взрослых душ». Малышовость их — размягчает сердечко. Милосерднее делает нас, поэтому что основное, к чему мы идем в этом тяжелом пути — это допущение любви к нашему внутреннему малышу (ох, простите за замыленную субличность, но в данном случае это вправду так). Ту нашу детскую часть, не которая мимими, а которую постыдно вспоминать, и самим охото отторгнуть, поэтому что она ледяная, потерянная, и в ней так очень много боли (переживание, связанное с истинным или потенциальным повреждением ткани), что когда-то мы сделали вид, что ее нет.
Эти детки — пришли зеркалить ее. Чтоб вы полюбили — и его, и себя — целого, не солнечного, кропотливо выбеленного, выросше-причесанного, а реального, различного, слабенького.