В особенности безжалостно мы обращаемся с теми, кого любим. Зная нездоровые места, прицельно бьем конкретно туда…
Когда мы с супругом обожали друг дружку, я вставала в семь утра, чтоб создать ему огромные бутерброды на работу. Батон разрезать вдоль, на него масло и сыр.
Я постоянно помнила, что он не любит яблоки — объелся в один прекрасный момент на военных сборах в городке Пугачеве.
К его приходу с работы я выходила с дочкой в коляске гулять и мы шли ему навстречу — чтоб резвее.
Я ревновала его к его сотруднике.
И стеснялась перед его друзьями — вдруг я им не понравлюсь?
Я гладила ему его огромные рубахи.
И не давала никаким иным мужикам даже по-дружески приобнять себя.
Я практически не курила.
Когда он ушел, я просидела бездвижно и молчком практически день.
***
Когда мы друг дружку разлюбили, я не стала ему готовить. Я ела на работе. Он в кафе.
И в один прекрасный момент не смогла вынудить спросить себя, куда он уезжает. И когда возвратится. Мне было все равно.
Снутри себя я не стала именовать его по имени. Просто «супруг».
И как можно подольше не шла домой опосля работы. Гуляла по городку, посиживала на скамеечке и смотрела на город.
В один прекрасный момент я перебежала с ним на «Вы» — когда он в первый раз не пришел домой ночевать. Я произнесла, что так плевать на мои чувства может лишь сторонний человек.
Я стала курить.
И не стала ему говорить, что со мной происходит.
Когда он ушел во 2-ой раз, — уже навечно, — я забыла о этом час спустя.
***
Мы сделали настолько не мало неисправимого друг с другом, настолько не мало друг дружку истязали, что сломали. Восстановлению в прежнем виде не подлежит.
Я выйду замуж 2-ой раз в 40 лет. Наверняка, я стану наиболее смирная и терпимая. Еще не так давно я была полностью свирепая. И не колебалась ни в чем, и ни в чем не раскаивалась. Уходя — уходила. Таковая дама без ужаса и упрека.
Добивалась по максимуму, выставляла гамбургские счета, и соображала, что во всем мире у меня есть лишь я сама. Я заблаговременно приучивала себя к мысли, что все уйдут. Все друг дружку покинут, куда-то денутся. И ты опять останешься одна. Тогда для чего все это? Потому я рушила все до того, как успевала привязаться.
Нелегко посиживать на руинах. Ничего не работает в этом мире, не считая любви. И все прочее на фиг не необходимо.
***
Я двигалась в поезде и смотрела на журнальную страничку с портретом Одри Хепберн.
В один прекрасный момент она выручила меня собственной ухмылкой в «Римских каникулах». У нее постоянно такое любящее лицо. «Люди еще наиболее, чем вещи, нуждаются в том, чтоб их подобрали, поправили, пристроили к месту и простили; вы никогда никого не выбрасывайте…» Я прочла это и не стала знать, как далее жить, и кто кого выкинул, и неясно было, где в поезде отыскать пространство, свободное от людей, чтоб помыслить как надо и хотя бы не весьма рыдать.
Я нашла, что мы не умеем прощать. Мы максималисты. Мы в этот денек гласили о этом с Гулей — как, ну как вернуть дела с тем, кто тебя терпеть не может? Либо презирает? Лишь не спрашивайте меня — для чего это созодать. Потом.
В для тебя лицезреют лицемерку, предательницу, успешную суку, тупую дурочку, хвастливую бабу, и не прощают, не прощают. А ты просто человек. И ты видишь в другом, в момент праведного гнева, ханжи, лгуна, психопатку, завистницу и остальной зоопарк. И тоже не прощаешь. Так мы и живем, безупречные. И судим, и судимы.
В особенности жестоки мы с теми, кого любим. Для иных у нас нет таковой утонченной пыточной фантазии. Зная нездоровые места конкретно, мы бьем конкретно туда. Чтоб так же больно, так же бы крючился, вражина. А позже ты смотришь в окно, ночкой, и говоришь — кажется, у меня произошла трагедия. Жизнь сложила крылья и упала среди поля. Ошибка пилота. И ты как раз в том самом возрасте, когда понимаешь, что это так, но не понимаешь, как доживать далее еще такую же приблизительно по времени жизнь.
Создатель: Юлия Рублева